Вы меня можете попрекнуть: э, все мы задним умом сильны. Но возьмите в толк главное. Мы же спасатели, профессионалы. Мы прекрасно знаем, что и как нужно делать.
Пархоменко всю жизнь учили воевать, корабли в бой водить, а вот как их спасать да на плаву удерживать - это наше, инженерное дело. А он этого понять не захотел, гордыня адмиральская заела.
Эх, да что там говорить!
Мы высадили аварийную группу вместе с мотопомпой производительностью 100 тонн в час. Но корабль тонул. Тонул все время, ни на минуту не замедляясь! Мостик "Карабаха" был вровень с верхней палубой линкора, и я хорошо видел все, что на ней происходило. Трос, переброшенный на якорную бочку, крепился на баке линкора за глаголь-гак. У глаголь-гака стоял главстаршина с молотком, чтобы сбить по команде стопорное кольцо, отдать трос и освободить нос для маневра. Он так и не дождался команды, отступил, уходя от заливавшей бак воды.
Потом прибежал ко мне старпом Хуршудов, остававшийся на линкоре за командира. Передал приказание Пархоменко:
- Надо завести буксир и подготовиться к буксировке. Подойдет заводской катер с резчиком и обрежет носовой бридель.
Боже ж ты мой, я-то знаю, что такое заводской катер: команда на нем вольнонаемная, попробуй собрать ее ночью по всему городу, когда ни у кого из тех работяг телефонов и в помине не было.
- Доложите командующему, - прошу я Хуршудова, - что мой водолаз сварочным агрегатом обрежет бридель тотчас же.
Старпом побежал на ют с мегафоном в руке. Подумайте только, ему, фактически командиру корабля, Пархоменко препоручил роль связного. А потом же на него, Хуршудова, возвели ответственность за гибель линкора. Несправедливо это!
Жду я, жду, на мое предложение ни ответа, ни привета. Заводской же катер, как я и предполагал, подошел с чудовищным опозданием - к 4 часам утра, то есть за пятнадцать минут до опрокидывания.
У меня все время не выходила из головы "Мария". Она ведь неподалеку отсюда погибла. Ошибся я только в одном: у "Новороссийска" в отличие от "Марии" главные орудийные башни из гнезд не вывалились. А я ведь еще мальчишкой видел, как те башни с "Марии" поднимали.
Спрашиваю я своего начальника, капитана 1-го ранга Кулагина:
- Что делать будем? Корабль-то тонет.
- А что я могу тут делать?
- Вы знаете, что дальше будет?
- Опрокинется.
Еще раз прибежал Хуршудов.
- Заводите буксир, будем тащить к стенке госпиталя!
К корме "Новороссийска" подошел буксир, помог отдать кормовой трос и стал разворачивать линкор к берегу. Я прекрасно понимал, что заведи мы буксир и потяни за него к берегу, как линкор, и без того накрененный на левый борт, тут же свалится и опрокинется. Этого делать нельзя было ни в коем случае! И я на свой страх и риск, как потом выяснилось, и страх и риск весьма грозные, переиграл инженерно безграмотный приказ по-своему. Я ошвартовался к линкору лагом, то есть борт к борту, и стал работать винтами, толкая корабль к стенке и в то же время отжимая крен вправо. Но "Новороссийск" держал невыбранный якорь, и, конечно же, "Карабаху" не под силу было не только сдвинуть линкор к берегу, но и предотвратить крен. Линкор медленно, но верно валился на левый борт, при этом накренял и нас к себе. Если бы его громада подмяла нас, то "Карабах" и по сю пору лежал бы впрессованным в грунт.
Надо было готовиться к неизбежному. Я приказал заменить стальные тросы на пеньковые, поставил в корме матроса с топором, а себе велел принести с камбуза большой разделочный нож и держал его наготове.
Когда крен "Новороссийска" стал явно угрожающим и наша мотопомпа поехала по его палубе, я крикнул по громкой трансляции:
- Аварийной партии АСС - на "Карабах"!
Повторил несколько раз. Увы, успели не все. Линкор переворачивался, трап, перекинутый на его палубу, съехал и упал в воду. Я закричал:
- Руби кормовой!
А носовой швартов перерубил ножом сам. И вовремя. "Новороссийск" всей своей многотонной броневой массой валился на нас. Верхушка стальной фок-мачты чиркнула "Карабах" по кормовому привальному брусу. Кусок отлетел, но судно уже было вне опасной зоны. Нам повезло еще и потому, что мы попали в промежуток между дымовых труб, ухнувших в воду почти впритирку к нашим штевням,
Я даже не успел обрадоваться собственному спасению. Вид перевернутого днища, сотен людей, копошившихся в воде при свете прожекторов, огромные винты линкора, беспомощно блестевшие в лучах, - все это было ужасно, в это просто не верилось, сердце кровью обливалось,
Я велел спустить все наши шлюпки, мы вывесили за борт штормтрапы и всевозможные концы. Работать машинами я не мог, чтобы не покалечить плавающих людей... "Карабах" принимал спасенных, число их росло: десять, двадцать пять, сорок, сто... Среди подобранных оказался и главстаршина.
Днище линкора, густо обросшее ракушками, огромное, широкое, возвышалось над водой метра на четыре и походило на спину гигантского чудовища. Внутри этого монстра бились живые люди.
Я подошел вплотную и отдал якорь. Корпус линкора сотрясала частая беспорядочная дробь. Это стучали моряки, заживо погребенные в глухих отсеках.
Мы сошли на днище. К нам присоединился и доставленный с берега инженер-капитан-лейтенант Фридберг, командир дивизиона движения линкора. Я попросил его показать места, где можно резать корпус. Ведь у "Новороссийска" было тройное днище и междудонное пространство заполнялось топливом. Любое неосторожное вмешательство не только бы не помогло несчастным, но и вызвало бы пожар. Фридберг сказал:
- Я корабль знаю. Но определить, где что, в перевернутом виде не смогу.
Тут ко мне подбежали мои люди.
- Товарищ командир, там в корме стучат уж очень близко.
Бросились туда...
"Счастливцев было только девять..."
Я прерву командира "Карабаха", чтобы рассказать о тех, кто взывал к спасателям. Их было семеро, и все они оказались в воздушной подушке в районе кормовой электростанции № 4. До последней секунды жизни линкора отделение электриков обеспечивало корабль электроэнергией. Как знать, скольким матросам помог выйти наверх свет в подпалубных коридорах.
Когда "Новороссийск" лег кверху килем, дизель-генераторы еще продолжали стучать, нависая над головами ошеломленных электриков. О том, как это все произошло и что было дальше, я узнал из письма старшего матроса Николая Воронкова, ныне столяра завода спецавтомобилей из чувашского города Шумерля:
"Мне особенно запомнился вечер этого дня, тихий, теплый, и багрово-красный, зловещий закат, вызывавший неприятное и тревожное чувство.
В 22.00 прозвучал сигнал отбоя, и я с друзьями - старшиной 1-й статьи Деточкой из Шахт и Новиковым из Серпухова - пошли спать на прожекторный мостик на грот-мачте. Почему туда? Дело в том, что в октябре 1955 года Советский Союз произвел сокращение своих Вооруженных Сил и часть солдат перевели на корабль. Новичков расселили по кубрикам. Попали они и в наш 14-й кубрик (через него и прошел взрыв). Мы же, "старики", уступили им свои места.
В 1.30 ночи я проснулся от тряски. Было такое ощущение, будто лопнул трос стрелы при подъеме баркаса на борт. Лично я взрыва не слышал. Выскочили мы на мостик: тишина, ни звука; смотрим на носовую часть корабля и не поймем, почему наше белье, развешанное на леерах, плавает в воде! Тут же раздался сигнал аварийной тревоги, и мы согласно боевого расписания побежали каждый на свой боевой пост. Мое место было в посту энергетики и живучести - это как раз в основании фок-мачты, на жилой палубе, на одном уровне с 14-м кубриком. Когда спустился туда, под ногами хлюпала грязь; я ничего не знал о взрыве, никто не объявлял по трансляции. На посту никого не застал. Звонят телефоны, просят прислать аварийные партии. Позднее прибежали старшина 1-й статьи В. Усас и командир капитан 3-го ранга Матусевич (он погиб).
Мне было приказано запустить водоотливную помпу в электростанции № 2 это рядом с постом. Мои попытки ни к чему не привели. Очевидно, было короткое замыкание. Я доложил командиру. Он тут же приказал мне запустить кормовые дизеля и принять нагрузку (свет горел только аварийный). Я побежал в 4-ю электростанцию, где стояли дизеля, по пути встретил своего земляка Угодина (он погиб). У него была забинтована голова. Я спросил: "Куда бежишь? Что случилось?" Он ответил: "Мы взорвались! Бегу на корму - и на баркас, такая команда по трансляции была".
