— Привет, меня зовут Ярославна. С буквой «н», но друзья зовут меня просто Яся. А тебя зовут Толик, но это, как ты сам говорил, звучит по-дурацки, потому я буду звать тебя Тол.

Тол тут же понял к чему я клоню и слегка усмехнулся, опустив взгляд.

— Привет, Яся.

Я покивала, продолжая улыбаться.

— И мне плевать, если сейчас уже «немного слишком поздно» и если ты откажешь мне, как я отказала тебе тогда. Но я люблю тебя и хочу начать все сначала!

И усмешка на лице Салтыкова превратилась в мягкую и немного усталую улыбку. Он словно говорил: «Боже, ты меня однажды в могилу сведешь!». Вскинув голову, юноша притянул меня к себе за плечи и наконец-то поцеловал. В этом поцелуе заключалось сразу все, что он хотел сказать мне: назвать меня дурой; проклянуть меня за мой характер; попросить прощения за то, что не спас меня тогда; послать к черту весь мир и все обстоятельства; признаться мне в своей любви…

Не разрывая поцелуя, Салтыков положил меня на кровать и, забравшись на нее, навис надо мной, начав теперь поглаживать мои руки, которые недавно так сильно сжимал.

— Эй! — запротестовала я. — Я на первом свидании не целуюсь!

— Да что ты говоришь…? — съязвил Тол и вновь поцеловал меня.

В такой момент он предпочел не церемониться, словно время играло против нас. В какой-то степени так было, но мы отключились от внешнего мира и попали в свой собственный, наконец-то признав, что только это нам двоим и нужно.

Салтыков, в своей рьяной манере, стаскивал с меня одежду, а я, как могла, делала это с ним. Мне казалось, что от такого накала страстей я протрезвею в любую минуту, но все случилось ровно наоборот… Глаза Тола в один миг стали настолько пьяными, будто это он весь вечер не вылезал из бара. И его пьянила я, пьянила наша любовь и все то, что нам только предстоит пережить. Вместе.

Раздевшись полностью и раздев меня, бросая вещи в разные стороны, желая поскорее вновь заполучить меня, музыкант подхватил мою правую ногу и резко вошел в меня, заставив откинуть голову назад и громко застонать. Боже, как же я скучала по этому… Как я скучала по нему.

Нависнув надо мной теперь не как охотник над добычей, а как мужчина над предназначенной ему женщиной, Тол прошелся языком по моей шее снизу вверх, начав резко и быстро двигаться внутри меня, словно пытаясь отдать мне все то, что забрал у меня за те месяцы наших тяжелых и истощающих «отношений». Но между нами больше не было той грубости или ненависти, была лишь страсть и желание не останавливаться. — Какая же ты дура! — приговаривал Тол сквозь свои стоны. — Как я мог так сильно полюбить такую, как ты?! Сойти с ума, как первоклассник! Видеть тебя в каждой прохожей и слышать твой голос повсюду! Я думал, что погибну без тебя…

И этот придурок был чертовски близок к смерти! Но я спасла его тогда, а теперь мы спасем друг друга…

Обхватив ногами поясницу любовника, я впилась пальцами в его плечи. Мне не хотелось закрывать глаза… Я не отрываясь смотрела на любимого, слушая его признание… Мне хотелось кричать, плакать, смеяться… Я хотела задушить его или сделать так, чтобы мы стали одним целым… Настолько я любила его и настолько меня переполняли чувства.

— Да… Да… — повторяла я, не в силах сказать что-либо еще.

Приподнявшись, я принялась двигать тазом навстречу движениям Салтыкова и этот маневр-таки заставил его зажмуриться на несколько мгновений. Он застонал так сладко и так громко, закусив губу, что на мгновение стал таким слабым и беспомощным… Он отдавался мне до конца. Он не боялся быть настоящим и больше не боялся любить. Разве есть что-то выше этого чувства?

Распахнув глаза, Тол с жадностью поцеловал меня, начав ускорять темп. Внутри меня все пылало от того, как глубоко и нетрепливо в меня проникал твердый член моего суженного. Впервые в жизни я не могла сказать был ли это лучший или худший секс в моей жизни. Он просто был другим, потому что до этого я никого и никогда так не любила. И меня никто и никогда так не любил. Мы не трахались, не занимались сексом, мы просто любили друг друга, с нетерпением закрепляя те клятвы, которые наконец-то произнесли.

Обхватив мою поясницу, Тол потащил меня наверх и принял сидячее положении, обняв меня изо всех сил. Наша кожа, покрытая мурашками, словно врастала друг в друга… Мы кричали от этой неистовой любви. Мы горели и сгорали. Мы отдавались друг другу и ускорялись настолько, насколько это было возможно. Мы рвали друг друга на куски и не желали останавливаться. Мы повторяли, как сильно любим друг друга, пока наши мокрые тела продолжали этот забег.

Я сжимала пенис Тола всем нутром, не желая отпускать его. А он стимулировал все внутри меня, заставляя терять связь с реальностью сильнее, чем от самого крепкого алкоголя или самого тяжелого наркотика. Из людей и тел мы превратились в материю, в сгусток чувств и нервных окончаний, летящих где-то за переделами нашего мира. Мы сосредоточились лишь друг на друге и не думали больше не о чем. Это была самая настоящая любовь. Та, которую человек встречает лишь раз в жизни и тот, кто смог удержать ее — настоящий счастливчик.

Горячий член Тола увеличился в размерах и я поняла, что больше не могу сдерживаться. Мои горячие соки полились на его ноги, в то время как пульсирующий «дружок» Салтыкова, заставляя дрожать меня всем телом, наполнял всю меня внутри своим семенем. Еще никогда я не отдавалась человеку настолько и не забывалась в этом сладострастном пороке.

Сжав друг друга изо всех сил мы закричали в унисон, достигнув апогея этой невероятной ночи. Но мы знали, что это не конец. Для нас все только начинается.

Личный агент Анатолия Салтыкова, по имени Эдуард, вскочил из-за стола и звонко швырнул об пол стакан с недопитым виски, который вдребезги разбился о твердую поверхность. Музыкант лишь скучающе закрыл глаза, скорее чтобы осколки не задели его прекрасное лицо, но такого, само собой, не случилось. А вообще Тол давно привык к тому, что люди вот так реагировали на его поведение. Вспомнить хотя бы тот тембр, которым Сергей Валерьевич орет на солиста «ДНК» при любом удобном случае. Или как на его выходки порой реагируют другие участники коллектива.

Салтыков по себе знал, что гениев трудно понять и еще труднее принять их выбор. Особенно, если гений безумно влюблен. Обыденному человеку это очень тяжело, но, как говорится: «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Перед Толом всегда стоит очередь из агентов, желающих с ним работать. Уйдет этот — придет другой. А если они не отдают себе отчет в том, что за человек их потенциальный клиент — это лишь их проблема. Музыкант свое нутро никогда и ни от кого не скрывает.

— Тол! Боже! Ты же меня без ножа режешь! — буквально провизжал Эдуард и схватился за голову, но волосы рвать не стал, хотя вышло бы это весьма забавно.

Салтыков лишь пожал плечами, открыв глаза и сделав глоток из своего стакана.

— Факт остается фактом, амиго. Так и передай агенту Сандры. За извинительную часть не переживай, мой секретарь уже отправил ей огромный букет цветов и платье от Сержа Говски, которое он по моей просьбе сшил ей для грядущей премии. Думаю, она будет довольна, ведь ее запросы Говски отклонял.

Резко развернувшись, Эдуард ударил своими крупными ладонями по лаковой поверхности стола.

— И что?! Думаешь, веник и тряпка задобрят эту стерву?!

Тол усмехнулся, будто бы кто-то из них двоих был ребенком трехлетнего возраста, а кто-то — воспитательницей. При чем эти роли менялись вне зависимости от желания ведущих беседу мужчин.

— Конечно нет, не неси чушь. Это лишь для галочки. Она выльет на меня такой ушат дерьма, что я могу захлебнуться. «ДНК» снова ждут непростые времена. Сегодняшний концерт состоится, а вот следующий наверняка придется отменить. Но мне-то какое дело?

Закричав во всю глотку, Эдуард развернулся вокруг своей оси и принялся ходить туда-сюда по кабинету. Резко замерев, она пригрозил Толу пальцев и, открыв свой стол, принялся швырять перед клиентом какие-то бумажку. Одну за другой. Салтыков бережливо поднял свой виски и продолжил пить его на весу, не глядя на все то, что так хотел продемонстрировать его агент.