Красивые глаза, вызывающие внутреннюю гибель. Но она неболезненная, она сопровождалась приятным беспокойством.

Его лицо украшали веснушки, что вразнобой рассыпались на его смуглой коже. Раз веснушка, два, третья, самая большая на переносице. Считаю оранжевые пятнышки, ложась на кровать. Я не останавливаюсь и тогда, когда Марк начинает привязывать мои руки к железной спинке кровати.

Четвёртая веснушка, ай, слишком сильно сдавил верёвкой запястье. Переходит на другую сторону, беря мою вторую руку. Пятое пятнышко, шестое, седьмое, глаза притянули к себе, забыла сколько веснушек насчитала.

Руки завязаны, ноги остались нетронутыми.

– Ну что, теперь не сбежишь?

– Марк, это жестоко, ты же понимаешь? – тело постепенно охватывал озноб, нижняя губы подёргивалась, но незаметно для чужих глаз.

Я зашевелила руками, проверяя, до какой степени я слилась с кроватью. Хотя бы одну свободную руку, и я смогла бы развязать узел.

Руки начинают затекать, но не быстро. Под кожей покалывает, но пока не смертельно.

Парень нахмурился. Задумался. Пожал плечами.

– Тебе же нравится отвечать без слов, – он опять пожал плечами. Марк начал издеваться надо мной, ведь именно таким образом я ответила мужчине в столовой.

– Когда ты развяжешь меня?

Смирилась? Да, приходится. Узел затягивался сильнее, когда я дёргалась. Марк всё учёл.

– Не скажу, пусть это будет для тебя сюрпризом.

Он приблизился к краю кровати, провёл расслабленным пальцем по моей щеке, удивлённо отстранил голову и резко отдёрнул руку.

– Через час, – поспешил на выход, не обращая внимания на мои вопли, что час – это перебор.

Он почти закрыл за собой дверь, но обернулся. Я взглянула Марку в глаза, они мощной силой манили меня к себе, а затем отталкивали. Приковывали – отшвыривали. Такие его глаза.

– Никогда не убегай от меня. Н-и-к-о-г-д-а, – он понизил голос, переступил порог, пнул за собой дверь, громко ей хлопнув.

После нескольких невыносимых дней, лежать на кровати с привязанными руками, не самое ужасное. Я пыталась думать, что это новый вид отдыха. Но после двадцати минут, мысли начали сменяться. В руках резало всё сильнее, онемение ощущалось с каждым движением секундной стрелки на часах всё больше.

Верёвка не на шутку стянула запястья, я не могла лежать без движений. Приходила паника, что останусь без рук.

Чем мы отличались от мужчин по их дикой логике? Тем, что больше эмоциональны? Разговорчивее? Стеснительнее? Разве можно было поступать так с творением природы? Разве я виновата, что родилась девушкой? Почему мне приходится страдать от рук мужчин?

Тридцать минут, и время чуть ли не остановилось. Сегодня выходной день, и это не первый раз, когда я лишаюсь своего свободного времени. Мне только раз удалось прогуляться, и это вправду оказалось невесёлым событием. Директриса следила за нами, била по спине тонкой палкой, если мы не держали спину ровно. Нам не давали нормально поговорить, не разрешали ходить рядом друг с другом. Наверное, боялись, что мы придумаем план побега.

За окном пропали краски, туманно и облачно. Девочки гуляют, наверняка, в кошмарных коричневых пальто, которые нам недавно выдали.

Сорок минут, ждать ещё двадцать, а мне становилось тошно. Я хотела пить и уже проголодалась. Задёргала ногами, разминая их, но от этого действия были последствия – узел на руках стянулся до самого конца, и я закричала от боли, сама не ожидая подобной реакции.

Пульс давно участился, но я перестала слышать биение своего сердца – колючая пульсация в пальцах, затмила все звуки и мысли.

– Марк, отпусти меня, – я заёрзала, погибая от давления в груди. – Пожалуйста, – я скулила, но всем было всё равно, никто не хотел развязывать меня.

Я согнула пальцы пока ещё чувствовала их, и начала царапать верёвку короткими ногтями. Это не помогло и остался неприятный эффект – пальцы исчезли, больше я их не чувствовала.

Я заставляю дышать себя ровно, но от этого грудь вздымалась всё выше. Я начала шептать себе под нос слова успокоения. Представлять учителей и оскорблять их:

– Тарас бесчувственный, наглый, подонок. Чтобы он в ад попал вместе со своим сыном.

Я не должна думать о руках, что понемногу атрофировались.

Не думай о боли, Ангелина.

– Татьяна, правильно, что вы директриса этой школы. Гадкая женщина, тварь!

– Я думал, тебя пора развязывать. Но после твоих слов, я должен поступить как человек, попавший в ад, – Марк вошёл тихо. Выходя, он хлопнул дверью, а входя, не издал ни звука.

– Отпусти меня, пожалуйста, – старалась не хныкать, но слезам всё равно, они катились по щекам, а в носу неприятно хлюпало.

Пытаюсь пошевелить пальцами, но едва ощущаю в них движения.

Марк подходит к моей кровати, склоняется и касается верёвки. Он освобождает одну мою руку, и та постепенно падает на кровать. Её жжёт, по ней словно носятся мошки, те, что кусают кожу. Пальцы не сгибаются, рука не поднимается. Парализовало, надеюсь, ненадолго.

– Вторую развязывай сама.

– Как? Там слишком затянутый узел, – нужно попросить его по-хорошему, мягким голосом, но я кричу, пробуя приподняться, чтобы крик шёл прямо ему в лицо.

Марк не стал ничего говорить, он закатил глаза, потом посмотрел на меня взглядом раздражённого человека, и быстро покинул комнату, больше не оборачиваясь.

Выпустив злость ударами затылка об кровать, я принялась развязывать, практически пришедшей в себя рукой, узел.

Я не считала сколько сделала попыток, прежде чем освободила руку, но их было предостаточно, чтобы я снова начала плакать от безысходности.

Несколько минут в середине комнаты я разминала руки, после этого записала в тетрадь, что собираюсь выйти из комнаты в туалет и на улицу. Меня же уже наказали, значит, я могу погулять?

Я спустилась по лестнице вприпрыжку, в холле сидела Кэти и Майли, остальные ходили на улице по дорожкам туда-сюда. Сегодня за ними никто не следит, но они всё равно не общаются. Я выскочила на улицу, подошла к Лизе и начала говорить с ней шёпотом, но она шикнула, чтобы я замолчала.

Мне не нравится, что все молчат, это похоже на очередную проверку, и я близка провалить её.

Разворачиваясь обратно, я осторожно просмотрела местность. Заметила Тараса, смотрящего в окно со второго этажа, но главное не это, а то, что я не успела сделать ничего такого, чтобы ему не понравилось.

Спина выпрямлена, стараюсь не спотыкаться, смотрю в спину девушки, что идёт впереди. Всё, как нужно. Так, как учили.

Я иду по песчаной тропе, на ней проще держать равновесие. Я смотрю на лица одноклассниц периферическим взглядом. Вдруг мимолётное движение, поворачиваюсь на него: Тристан споткнулась и упала. Мелкие камни впились ей в кожу ладоней и колен, она задрожала, начиная выдёргивать инородные предметы из кожи. Мариша подбежала к ней и начала помогать, стряхивая с ног одноклассницы камушки.

В меня врезалась Поля, она училась всему быстро, неизбежно теряла в карих глазах жизнь. Девушка наткнулась на меня, сделала шаг вбок и продолжила идти. Она не смотрит на пострадавшую Тристан, не останавливается. Ходит туда-сюда по тропинке, словно её завели, и она не может остановиться.

– Никогда не останавливаемся, никого не жалеем, – Тарас вышел из дома. – Ваш муж может послать вас за продуктами, и дать определённое время. Купили, вышли, прошли мимо беды, что произошла с другим человеком, и вернулась к мужу. Всё ясно?

Вот и дождалась я выходного… Всё равно обучают, говорят несусветные вещи, учат безразличию к другим.

Мариша отошла от Тристан и продолжила свою прогулку, остальные тоже задвигались. Я вернулась к бездельной ходьбе.

Тристан пошла в дом вместе с Тарасом.

Переходя с одной тропы на другую, я смотрела за забор. Ничего особенного за ним не видно, дорога, где-то одинокие деревья, и всё – больше ничего.