Я стояла наклонившись, яростно протирая скользкие квадратики под собой. Рассмотрев носок коричневого тапка с потёртой кожей, мне пришлось выпрямиться и взглянуть в недовольные глаза Виктора.

– Вытираю пол после себя, – я постаралась улыбнуться, но лишь почувствовала, как натянулась кожа щёк, а улыбку не ощутила.

– Тряпкой для батареи? – склонил голову вбок и поднял одну бровь, отчего его глаз стал похож на искусственный.

Пыталась не кусать губу, потому что долго отучалась от этой привычки, но в данный момент это желание полностью забрало мои мозги, и я переставала себя контролировать.

На язык пробрался привкус железа и кусочек кожи с губы. Я довольно вздохнула, обрадовавшись, что снова чувствую этот вкус.

– Я другую не нашла, а это выглядит довольно-таки старой, – невнятно промямлила я, указывая на батарею, откуда тряпка была взята.

– Ты ещё не хозяйка этого дома. Ты должна была спросить меня, – строго начал отчитывать он.

Я интуитивно втянула в себя запах мяса, как только учуяла его с кухни. Желудок напомнил о себе, пару раз свернувшись от голода.

– Простите, – мне не нравилось ощущать себя никем в этой жизни. Если я девушка, не значит, что меня можно ругать за каждый промах.

Сперва слёзы прожгли мои глаза, а позже выбрались на щёки, неприятно увлажняя кожу, оставляя за собой мокрые дорожки, продвигающиеся к шее.

Дом увеличивался в размерах, мужчина передо мной стал выше, шире, злее. Его лицо скривилось в неприятной гримасе.

– Она ещё и ревёт, – он замахал руками, я прикрыла глаза, побоявшись, что мужчина заденет меня своими длинными пальцами.

Периодически я думала, как глупо поступала, проходя тест нечестно: жала на кнопки, даже не глядя на ответы – мне просто хотелось поскорее выйти на улицу, и я не верила в честность выбора супруга по тесту. Мало кому везло с мужем.

Теперь меня за это наказывали.

Чем сильнее я вытирала слёзы, тем скорее они выходили, я начала хлюпать носом, заполняя этим звуком огромную гостиную.

Часы тикали, большая стрелка передвинулась уже десять раз. Я десять минут не могла успокоиться, разбрасываясь слюнями и соплями. У Валеры я не плакала, ни одной слезинки, а с этим низеньким мужчиной было невозможно не заплакать.

Лучше бы он смотрел на меня, как на вещь. Но взгляд был похож на тот, когда на улице наступают в собачью мину. И сейчас я – та самая мина.

Я продержалась два дня, затем Виктор выставил меня за дверь, предварительно позвонив в службу по контролю за жёнами.

Села на бордюр и стала ждать. Можно попробовать убежать, скрыться, чтобы не попасть в школу жён. Но, как только девушку выгоняют, у каждого полицейского появляется на рабочем планшете фотография и имя бракованной.

Обо мне уже знают все, и родители, скорее всего, тоже в курсе. Ждут меня, готовят вещи, чтобы выставить поскорее из дома, и не смотреть в безбрачные глаза.

– Ангелина Бойс, проследуем, – я поднимаю голову с колен, и смотрю на женщину в красной форме, состоящей из хлопчатых штанов и лёгкой, тонкой куртке. На левой груди нашивка, с вышитыми синими нитками фразой: Быть хорошей женой, главнее жизни.

В первый раз, когда передо мной стояла эта служба, я была напугана и расстроена, но сейчас я просто немного огорчена.

Может, так и должно быть, чтобы я смогла в будущем почувствовать любовь? Найти человека, с которым мы разрушим закон о рабстве женщин? Только мне будет стоить это жизни.

Я встала перед большой машиной, похожей на грузовик. Женщина морщинистыми руками открыла мне дверь, находящуюся в конце грузовика, и я со второй попытки забралась внутрь… к ещё восьмью девушкам.

– Приветствуем, – девушки рассмеялись, из-за разного звучания их смешков, звук совместился и стал неприятно скрежещем.

Они подвинулись, освобождая для меня место.

Я резко повернулась на женщину, начинающую закрывать дверь за моей спиной, и принялась кричать, что произошла ошибка. Но дверь хлопнула перед моим лицом, и я отступила.

Пахнет разными духами, сладкий запах совмещается с кислым, а кислый с горьким. Нервная дрожь возникает на кончиках пальцев, и незамедлительно овладевает всей кожей.

Я доигралась?

Машина тронулась, я пошатнулась, замахала руками и упала между двух скамей, стоящих друг напротив друга. Подбородок принял на себя удар, и зубы за пульсировали от боли.

Я почувствовала на своей спине куча пальцев, меня пытались поднять, но роняли вновь на каждой кочке под колёсами машины.

Много гнетущих шумов: смех, шептание, гул с улицы, рокочущий шум двигателя, и мой скулёж, потерявшийся на фоне остальных звуков.

Как только мне помогли встать, обнимая за живот и сильно толкая на себя, я вспомнила, что оставила рюкзак у дверей дома Виктора.

Хочу посмотреть на лица других присутствующих, но тень не позволяла рассмотреть черты, а солнце освещало через малюсенькое окошко, размера не больше стандартного ноутбука, слишком короткое время.

Вижу круглый затылок водителя сквозь мутное стекло, ограждающее кабину водителя и кузова, где собрались незнакомые мне девчонки.

– Я оставила свои вещи, остановите, – принимаюсь бить по стеклу ладонью, затем в бой со стеклом вступают кулаки. – Куда вы меня везёте? – преграда не разбивалась, а кожа на костяшках разодралась и кровоточила, но боль это последнее, что волновало.

– Скажем ей? – хихикает одна из девушек. – Или посмотрим на её попытки выбраться отсюда?

Смех сзади меня с новой силой раздражает. Я оборачиваюсь на девушек, не останавливаясь стучать рукой по стеклу.

– Нас похитили, а вы ржёте! – ладонь проскальзывает по гладкой поверхности, и оставляет мокрые пятна на стекле от вспотевшей кожи.

На мне красный, сплошной комбинезон, он ужасен, ведь на размер меньше, чем я. Мне в нём тесно, я не могу двигаться нормально, не справляюсь со своим телом. Виктор сказал, что я должна его носить – он велел, а я не имела права отказаться.

– Ты едешь в школу жён, одна из бракованных, – им весело, они не плачут, не кричат, не пытаются вернуться домой, а вот я, наоборот, стала долбить по стеклу отчаяннее.

– Я не попрощалась с мамой, – слышно ли меня вообще в кабине водителя? Или мои попытки лишены какого-либо смысла, кроме позора в глазах других?

Мы едем по незнакомой дороге – даже не представляю, где родительский дом. Получается, я еду туда, откуда могу попасть в мир мёртвых?

Меня атакует давление в груди и горле, я борюсь с ним с помощью самоуспокоения, но светлые мысли образуются в тёмные, и борьба проиграна.

Сажусь на место, что было давно освобождено, и меня сразу зажимают по бокам девушки от которых сильно пасло застоявшимся дезиком.

– Тебе даже не предупреждали, что заберут?

Я мну кожу пальцев, рассматривая пол в царапинах.

– А вас предупредили? – негромко спрашиваю, боясь повысить голос и расплакаться.

– Ещё два дня назад, – произносит другой голос, более грубый.

И что же это получается? Меня отдали Виктору просто так, чтобы дождаться дня, когда в школу жён повезут бракованных? Но так нельзя, это незаконно! Виктор даже не пытался стать моим мужем, он изначально понимал, что меня увезут.

Родители предали меня.

– Вы уехали с вещами?

– Конечно, – ухмыльнулись три девушки, сидящие передо мной, а те, что рядом, сочувственно глянули на меня.

Пятьдесят лет назад женщин лишили выбора. Многим не хотелось с этим жить, как и мне – вот-вот девушек начнут выставлять на прилавках, вместо манекенов.

Не хочется жить? – я посмеялась про себя. – Школу ты не пройдёшь, ты негодна для замужества. Готовься к утилизации. Смерти.

Я стала несильно бить себя пальцами по лбу. Там хоть вещи дадут или мне поставят двойку за рассеянность?

Мой рюкзак, – ещё сильнее взвыла про себя.

– Я могу дать тебе пару футболок, – девушка, рядом с той, что сидела со мной, начала рыться в рюкзаке, а через минуту все искали для меня одежду.