— Нет, нет, беспокоюсь просто. Мне кажется она меня бережет, вот и скрывает.

— Специалисты самые обычные, женские, не беспокойтесь, ничего страшного с ней не происходит.

— Вы в меня жизнь вдохнули, — шучу я и салютую им на прощанье.

Печенкин Алексей Васильевич не гинеколог, хирург. Сосудистый, если я не напутал. Значит, непосредственно его услугами она не пользуется. Юма не мог этого не знать, однако, упомянул мне его... И не просто упомянул, намекал присмотреться. 

В комнате полумрак, лишь благодаря светлой ночи за панорамным окном, да не задернутым шторам.

— Не включай, — просит она, когда я тянусь к бра. Я хочу видеть её лицо, но послушно одергиваю руку.

По нашему молчаливому соглашению, Аглая приходит ко мне уже пятую ночь. Я просто жду, и она приходит. Без слов, без приглашений, без лишних намеков. Порой мне кажется я ненавижу её за это, иногда – жить без неё теперь не смогу. Эта женщина мой наркотик, мой допинг, мой плен. Стоило Аглае уйти, как я хотел её с новой силой, а она… она не любила, она позволяла себя любить.

Сегодня первый раз осталась. Лежит в кровати, укутавшись простыней и, похоже, сбегать не собирается. И об этом я её не просил. Сама. Я смирился с тем, что Аглая уходит сразу, ещё второй ночью, и с просьбами такого рода завязал.

— Зима или лето?

— Что? — переспрашиваю я, от неожиданности не уловив суть.

— Я спрашиваю, ты отвечаешь, — поясняет она и поворачивается ко мне. Я смотрю на её зрачки, блестящие в лунном свете, и думаю о том, что в эту минуту происходящее напоминает настоящий роман. И мы словно влюбленные, а не таящиеся любовники. Включаюсь в игру, задуманную ей, и отвечаю:

— Лето.

— Озеро или море?

— Озеро.

— Дыня или арбуз?

— Арбуз.

— Прыгнуть с парашютом или покорить Эверест?

— Хм… Парашют.

— Триллер или апокалипсис?

— Апо.

— Акции или комбинат? — неожиданно шепчет она, а я вздыхаю:

— У меня ещё больше суток.

Хорошо, кивает она и переворачивается на спину.

— А можно я? — тороплюсь я задержать, думая, что она сейчас поднимется и уйдет.

— Спрашивай.

— Черный или белый? — первое что приходит в голову.

— Черный.

— Рок или рок-ролл?

— Рок-ролл.

— Спуститься на дно океана или полететь в космос? — Ответ мне кажется очевидным, и она подтверждает – космос, а я следом выпаливаю:

— «КУМК» или «СМК»?

— Ты выбираешь, — тычет она мне пальцем в грудину и встает с кровати. Я досадливо морщусь и злюсь на себя, спугнул дурак своим вопросом, но Аглая делает пару шагов и оборачивается:

— Я воспользуюсь твоей ванной, ты не против?

— Ну, разумеется. Иди, я принесу тебе чистое полотенце.

Аглая скрывается за дверью, меня посещает шальная мысль – а я ли выбираю? Я понимаю, что заигрался, попроси она хорошо и я отдам ей сдуру оба. Но это лишь в припадке неслыханной щедрости. На деле же всё обстоит совсем иначе: никакой не хочу отдавать — уедет. Хотя, предложение её небестолково и смысла явно не лишенное.

Полтора суток. Господи, как это мало! Нещадно мало, мизер, почти ничего. И если я не могу принять решение сейчас, что поменяется спустя это время? Хер знает, что-нибудь придумаю… «А пока забей на это», — советую себе, — «у тебя в ванне шикарная девушка». 

Вспоминаю про букет калл, таких же стройных и утонченных, как она сама, что я тайно припер для неё в дом и поднимаюсь. Цветы на моем балконе, вручить их так и не решился. Подарки, свидания и прочие прелести – не наша история, из серии: «подари и почувствуй себя идиотом». Да она непременно высмеет меня. Вышел на балкон, поглазел на них и вернулся в комнату. Черт с ними, пусть стоят здесь. Пару дней назад вручил ей розу, сорванную в нашем саду. Аглая читала в шезлонге, спрятавшись под широкополой шляпой, приняла её из моих рук, взявшись у самого бутона, покрутила и в никуда заметила:

— Роза в единственном числе может быть, как трогательной, так и пошлой. Странная метаморфоза.

А потом положила её на садовый столик и уставилась в книгу. Холодная и равнодушная, какой и бывает днем. Не ночью. Ночью она моя. Горячая, волнующая и пахнущая до одури чем-то нежным, неуловимым.

Беру из шкафа полотенце, выбирая самое пушистое, иду к ней. Хороший трах выбивает из головы дурные мысли.

Рабочий день стремительно таял. Я снова весь день рыскал в документах, ища хоть какие-нибудь зацепки, с тем лишь исключением, что уже не понимал, чего больше хочу отыскать. Повод признать сделку немыслимой и задержать её, либо убедиться – идея блестящая. Заехавший после обеда Юма и докопавшийся со своими китайцами, невольно склонял согласиться, отстаивать свои решения будет гораздо проще, хоть и лишусь части прибыли. Но дело не в деньгах. Далеко не в них. Как бы так согласиться, но… задержать её? Отстранить от дел, не соприкасаясь в этих вопросах, но очень даже тесно соприкасаться в других.

Домой возвращался с мыслью – я идиот. Конченный дебил, умудрившийся вляпаться по полной программе. «Можно сколько угодно избегать этого слова, но, похоже, втрескался ты не по-детски», — говорю себе, подруливая к воротам.

— Блять, — вырывается следом, как только замечаю припаркованную тачку Юмашева.

Этому что здесь понадобилось? Самое интересное, со мной виделся и прекрасно осведомлен, что я в офисе. И торчать там планировал ещё час, как минимум.

Бросаю машину, не удосужившись толком припарковать, буквально влетаю по ступеням. Быстрым шагом пересекаю холл – в гостиной никого. Возможно, на террасе, решаю я, шагаю вперед и слышу голоса. Подхожу к кабинету, у неплотно прикрытой двери замираю.

— … пятнадцать процентов, ты слышишь, пятнадцать, — шипит Юма. В голосе яд и угроза. — И отдашь ты их даром! Не хотела денег, получи, сука, допрыгалась. Завтра в десять приедешь в офис, подпишем бумаги, поняла? Вздумаешь крутить динамо... короче, явишься, звезда моя, как миленькая, иначе…

Я толкаю дверь, не скрипнула, вхожу. Аглая замечает меня и вспыхивает на секунду, впрочем, тут же отводит глаза, снова смотрит Юме в лицо. И взгляд этот испуганным не назовешь. Губы её презрительно кривятся, подбородок решительно вздернут. Юма, обхвативший пятерней хрупкое плечо Аглаи и не выпускающий его, стоит спиной к двери, поэтому не замечает меня.

— Иначе что? — с вызовом уточняет она.  

— Иначе твой щенок узнает, что ты из себя представляешь на самом деле. Он тебе такую райскую жизнь устроит, поверь, я позабочусь. Судами – самое легкое, чем ты отделаешься, крыса... 

— Щенок здесь и готов узнать, — сообщаю я. Юма вздрагивает, оборачивается, а я указываю на его лапу, стискивающую кожу Аглаи, и добавляю: — Отпусти её.

Каждый палец оставил четкий, красноватый след. Аглая потерла плечо, словно хотела избавиться от этих отметин, и сделала шаг к двери, пытаясь обойти меня.

— Какого черта?! — воскликнул я, обращаясь скорее к Юме, нежели к Аглае. Он усмехнулся, глядя на неё, плюхнулся на диван и закинул ногу на ногу. Аглая мазнула по мне взглядом, в котором отчетливо читалось раздражение и злость, замерла и остановилась, уставившись куда-то в пол. Кому адресована эта ненависть: мне, Юмашеву или ситуации в целом? Сцену, что я наблюдал, приятной не назовешь. Отвечать оба не потрудились, тогда я поочередно окинул их взглядом и гораздо требовательнее повторил: — Итак, что тут, черт возьми, происходит?

— А у нас тут дерьмо наружу полезло, — сплюнул воздухом Юма. — Я бы даже сказал, дермище. Да, Аглая Константиновна? 

Аглая так и стояла каменным изваянием, вполоборота к двери, готовая скрыться за ней в любую секунду.

— То-то, я и гляжу, из всех щелей прет, — заметил я ему и повернулся к Аглае: — Он тебе угрожал?

— Тьфу ты! — сплюнул повторно Юма и фыркнул: — Ты ещё на колено, давай, припади.