Закончить это предисловие хотелось бы словами последователя дела Я.И. Бутовича в коннозаводстве, многолетнего директора Пермского конного завода № 9 Александра Васильевича Соколова: «Каждое дело требует знаний. Но коннозаводство, помимо знаний, профессионализма, требует еще и огромного опыта, большой наблюдательности, инициативы, творчества. Помимо знаний, профессионализма и опыта требуется догадка, которой никто не может обучить и которая происходит в значительной степени от огромной любви к лошади». О том же писал замечательный русский писатель Александр Иванович Куприн: «Умение вникнуть в лошадь – это особый дар, который дается человеку подобно дару музыки, поэзии, живописи, физической силы…»

Был уже февраль на исходе. Кое-где подтаивало, дорога начала портиться, давно прилетели грачи, и в воздухе явно чувствовалось приближение весны. Эту зиму я почти безвыездно прожил у себя на Конском Хуторе. В один из февральских дней, когда как-то особенно тоскливо было на душе, я решил развлечься и съездить на завод Сухотина.

От Елисаветграда до станции Таковка Харьково-Николаевской железной дороги всего ночь езды. Послав предварительно телеграмму, я выехал в Еленовку – так называлось имение маститого коннозаводчика М.Я. Сухотина, находившееся в Кобелякском уезде Полтавской губернии. На станции меня ждала рысистая пара, запряженная в высокие и удобные сани полугородского типа. На мой вопрос кучер пояснил, что паны дома, и я был особенно обрадован тем, что застану в Еленовке Всеволода Михайловича Сухотина, который фактически все последние годы вел конный завод своего отца, хотя имел и небольшой собственный завод, находившийся в том же имении.

Почтенного ветерана-коннозаводчика М.Я. Сухотина я знал мало, так как имел случай лишь раз видеться с ним на бегах в Кременчуге. Всеволода Михайловича я знал хорошо: когда он жил в Москве, я часто бывал у него на даче и очень интересно и мило проводил там время. У Сухотина тогда собирались главным образом южане-охотники, его поклонники и последователи. Тут бывали Афанасьев в неизменной студенческой фуражке, впоследствии редактор-издатель журнала «Рысак и скакун», Ползиков, имевший небольшую призовую конюшню, граф Н.В. Стенбок-Фермор, молодой Щёкин и другие. Центром кружка был сам хозяин. Всеволод Михайлович Сухотин блестяще окончил Институт инженеров путей сообщения и по страстной охоте к лошадям оставил карьеру, начал ездить на рысаках своего отца. В то время конюшня у Сухотина-старшего подобралась очень интересная, так что ездил он с успехом. Крэком конюшни была Ведьма, прелестная серая кобыла, родная сестра знаменитого Бандита. Сухотин, которого все звали «владыкой», был человек очень приятный, безукоризненно порядочный, но большой фантазер и самодур первой руки. Он превосходно знал генеалогию орловского рысака и почитался знатоком ее. Последние годы он увлекся американским рысаком, начал изучать его породу, послал свою любимицу Ведьму под Вильбурна М., но дальше этого не пошел. Все это увлечение вылилось в составление различных таблиц американских рысаков; таблицы были превосходно разработаны и печатались на страницах спортивных изданий. В общем, Сухотин остался верен орловскому рысаку. Решительно всем было известно, что его кумиром был шишкинский Бычок. Не только В.М. Сухотин, но и его отец был фанатическим поклонником этой лошади и весь свой завод построил на ее крови. Сначала старик Сухотин допускал к себе в завод производителей других линий, но вскоре окончательно остановился на Бычках и остался верен им до конца своих дней. Его сын Всеволод Михайлович в этом отношении проявил редкое постоянство, и увлечение Бычками у него перешло все границы: он при ведении завода пользовался исключительно представителями этой крови. В.М. Сухотин был не только убежденный человек, но и чрезвычайно упрямый, а потому, раз пойдя по этой дороге, он с нее не сошел. Старый Бычок родился под исключительно счастливой звездой, ибо многие талантливые русские люди увлекались им, а позднее и его многочисленным потомством.

Сухотин был женат на очень милой, доброй и красивой барышне, происходившей из бедной дворянской семьи. Сестра г-жи Сухотиной была замужем за В.Д. Ползиковым, так что эти два охотника были в свойстве. Софья Михайловна Сухотина боготворила мужа. Боготворили его и две кузины, постоянно жившие у них. Словом, Всеволод Михайлович был окружен атмосферой поклонения, обожания и принимал это как должное. Жили они в Москве скромно, но занимали удобную дачу и ни в чем не отказывали себе. Все интересы их вращались вокруг лошадей, беговых дел и езды Вовы, как называли дамы Сухотина. Бывать у них было большим удовольствием: Сухотин восседал и ораторствовал, все слушали его с благоговением, держал он себя с достоинством и хозяином был очень приятным, а тут еще подойдут, бывало, охотники, завяжутся споры, пойдет разговор о генеалогии – и время летит незаметно. Я и теперь вспоминаю свои посещения Сухотиных как нечто далекое, но такое милое, приятное и чистое. Время, о котором я рассказываю, давно миновало. Я тогда был очень молод, только что произведен в офицеры. Сухотин относился ко мне как к начинающему коннозаводчику – покровительственно, но хорошо, а я его не только искренно уважал, но и любил.

Прекрасный был человек Всеволод Михайлович, и ему охотно прощали самодурство, ибо оно было не злое, добродушное. Многие находили, что он оригинальничает во всем, начиная с костюма, который носил, и, быть может, в этом была доля правды. Однако положительные черты характера у него брали, несомненно, верх над отрицательными. К числу последних я отношу упрямство и самодурство. Так или иначе, я сохранил о Сухотине самую лучшую память и сожалею, что о его коннозаводской деятельности вынужден умолчать.

Р.Ф. Френц «В пролетке у Кремля». Картина нач. XX в.

Из Москвы Всеволод Михайлович переехал в Еленовку, где стал жить зиму, а летом появлялся со своими рысаками на бегах в Киеве. В заводе тогда он сам работал лошадей, сам руководил и вел дело, сам ездил на призах. Так он жил вплоть до революции.

В ту пору, когда Сухотин переехал из Москвы в Еленовку, я жил на Конском Хуторе. Я был тогда начинающим коннозаводчиком, а жизнь Сухотина уже вполне определилась, и он был у своей пристани.

…Я подъезжал к Еленовке утром и с удовольствием думал о чашке хорошего горячего кофе, а затем о выводке лошадей. Такие приятные мысли бродили у меня в голове, когда по лужицам и довольно скверной дороге рысистые кобылы бодро везли большие сани. Однако меня ждало разочарование: кофе действительно был на столе, но лошадей я так и не увидел!

Усадьба Сухотиных была скромная, средней руки. Барский дом небольшой, постройки довольно ветхие, конюшни, хотя и содержались в порядке, не роскошные. Все это указывало на то, что лишних средств у Сухотиных не было.

После первых приветствий мы уселись за стол. Михаил Яковлевич Сухотин был глубокий старик, один из старейших русских коннозаводчиков. Он основал свой рысистый завод в 1869 году, так что у него был почти сорокалетний коннозаводской стаж. С глубоким почтением я смотрел на этого старца и думал, сколько лошадей создал он на своем долгом веку. Я также думал о том, суждено ли мне, грешному, иметь когда-либо сорокалетний коннозаводской стаж…

Сухотин-отец был ростом меньше сына. У него были тонкие, аристократические черты лица. Это был удивительно красивый старик. Пухленькие его щеки были покрыты здоровым румянцем, а белоснежные запорожские усы красиво ниспадали. Держал он себя с достоинством, говорил мало и медленно. Ходили слухи, что он был в свое время большим поклонником женского пола, и я в этом убедился: мы мирно сидели за кофе, когда одна из кузин, подойдя к окну, сказала: «Какая идет хорошенькая хохлушка!» Старик Сухотин мигом, с проворством юноши, подлетел к окну и положительно прилип к стеклу.