Московским спортсменам было суждено еще дважды увидеть знаменитого рысака на бегу – в 1841 и 1843 годах. В газете «Московские ведомости» от 24 мая 1841 года (№ 24) находим следующее сообщение: «Мая 20-го дня, после обеда, его императорское величество изволил осчастливить посещением своим летний бег, устроенный для рысистых лошадей Московским обществом охотников между Тверской и Пресненской заставами. Государь император изволил прибыть в галерею в шесть с половиной часов пополудни с их императорскими высочествами, государем наследником цесаревичем, государыней цесаревною и их высочествами наследными герцогами Саксен-Веймарским и Гессенским и принцами Эмилием и Александром Гессенскими. У входа в галерею высокие посетители были встречены г-ном исправляющим должность московского военного генерал-губернатора, генерал-адъютантом А.И. Нейгартом, вице-президентом Общества Д.П. Голохвастовым и членом Общества генерал-адъютантом графом С.Г. Строгановым. Немедленно пущены были попарно 14 лошадей, принадлежащих членам Московского бегового общества, которые с живейшею радостью поспешили воспользоваться этим случаем и представить взору августейшего покровителя всего полезного быстрых коней своих, произведения российского коннозаводства, занимающего столь важную ступень в государственном хозяйстве. Государь император изволил милостиво отзываться о сей национальной русской охоте, с удовольствием смотрел на бег пущенных лошадей, замечая в них красоту статей, силу, необыкновенную быстроту и правильность бега. Знаменитые иностранцы, сопровождавшие его императорское величество, также любовались этим совершенно новым для них зрелищем, красоте коего содействовали бесчисленное множество экипажей и разного звания людей, окружавших всё пространство бега, и самая погода прекрасного майского вечера».

В шестой паре ехали голохвастовские производители – серый Барс и семнадцатилетний Бычок. Не подлежит никакому сомнению, что эту заметку писал сам Голохвастов. В то время Голохвастов был не только помощником попечителя Московского учебного округа, но также цензором в Москве.

В последний раз Бычок появился на московском бегу в 1843 году, когда ему было 19 лет. 12 июля во время розыгрыша Императорского приза, который был выигран роговским Степенным, ехавшим в одиночку, ибо никто из соперников не дерзнул с ним состязаться, московский бег удостоил своим посещением великий герцог Мекленбург-Шверинский Фридрих Франц. Между бегами и перебежками ему были показаны лучшие рысаки, по три в ряд. Всего было показано пять смен. В пятой смене ехали лучшие рысаки России – зубовский Кречет и голохвастовские Похвальный и Бычок.

Если рассматривать призовую карьеру Бычка с точки зрения современной резвости и тех требований, которые мы предъявляем к рысаку, то она окажется до смешного скромной. Ныне подобная карьера для рысака, и притом для рысака среднего класса, укладывается в один месяц работы на ипподроме. Теперь подобный рысак в один месяц совершает больше подвигов и имеет больше интересных выступлений, чем знаменитый Бычок имел их за 5 лет. Да! Времена меняются, а с ними и люди, и лошади. Все течет, все движется и все совершенствуется в жизни. Усовершенствовались и достигли первоклассной резвости и многие потомки Бычка.

Надлежит еще сказать о том, что думали и писали о резвости Бычка современники и какое впечатление производил на них этот призовой рысак.

Вот несколько выдержек об этом из книги Коптева:

«…Бычок пробегал версту в 1 минуту 50 секунд; принимая в расчет, что резвейший рысак нынешнего времени Кролик (А.А. Сапожникова), пробегавший три версты в 5 минут 36 секунд, совершил (по моим неоднократным наблюдениям) вторую и третью версты каждую без 14 секунд в 2 минуты; следовательно, две версты – в 3 минуты 32 секунды, почему и приходится, что первую версту он пробегал в 2 минуты 4 секунды». Далее Коптев распространяется весьма подробно о том, как бегут рысаки по верстам, и выводит заключение, что он никогда не видал, чтобы рысаки совершали на московском бегу первую версту резвее двух минут. Это было написано в 1859 году. Резвость Бычка – 1.50 на версту – была им получена математически, из расчета, что Бычок делал 200 сажень в 44 секунды. Коптеву казалось, что «он (Бычок), пробегая менее чем половину первой версты в 44 секунды, пробежал бы целую версту в 1 минуту 50 секунд, что покажет страшную, необъятную быстроту этого крылатого коня, никогда не имевшего себе соперников». Далее Коптев отмечает, что Лебедь в 1837 году в состязании с Похвальным получил приз, придя три версты в 5.44, то есть на секунду резвее Бычка, но с Бычком ехать не мог, ему неизменно проигрывал. Отсюда Коптев делает правильный вывод: «…крайняя степень резвости Бычка не была испытана, и едва ли бы уступил он резвейшим рысакам нынешнего времени. Так, по крайней мере, позволяют себе думать многие охотники, живо помнящие бег Бычка».

Вот еще один очень интересный отзыв: «…но Бычок поступал со своими соперниками как кошка с мышью: она дает ей как бы уйти от себя, но вдруг одним прыжком настигает беглянку; так и Бычок: пять концов давал им далеко опережать себя, но на шестом он ударял пружинами своих задних ног в землю и победоносно проносился мимо всех – мимо зрителей, мимо рысаков, мимо беседки, – оставив всех за собою».

Можно привести и другие отзывы о резвости Бычка, но так как все они принадлежат перу Коптева, то я полагаю достаточным ограничиться уже приведенными. Из этих отзывов совершенно ясно, какого мнения были современники о резвости знаменитого Бычка: они считали его феноменальным рысаком, равных которому не было ни до, ни долгое время после него на всех российских ипподромах.

Если я посвящаю особую главу ходу Бычка и его потомков, то на это я имею весьма веские и серьезные основания. Казалось бы, совершенно достаточно и вполне уместно при обзоре призовой карьеры Бычка указать на то, какой ход имел этот жеребец. Что же касается его потомков, то едва ли есть возможность разобраться теперь в их ходах. Так вопрос должен был стоять, и так бы он стоял для всякого другого жеребца, но отнюдь не для Бычка. За самым редким исключением, все наши призовые знаменитости, а также их славные потомки имели превосходные, правильные хода, а потому, чтобы указать на них, потребовалась бы не отдельная глава, а лишь две-три строчки. Все обстоит иначе, когда приходится говорить о ходе самого Бычка и его потомков. Дело в том, что я намереваюсь доказать: и сам знаменитый Бычок, и большинство его резвейших потомков шли неправильными ходами, что, к сожалению, стало особенностью этой знаменитой линии. Это обвинение настолько серьезно, что не может быть брошено Бычкам голословно, а должно быть строго обосновано и доказано. Мне придется привести некоторый фактический материал в доказательство выдвинутого мною положения.

Как ни странно, но до сего времени в печати никто не сделал обобщения этого явления для линии Бычка, хотя отдельные отрицательные отзывы о ходах тех или иных лошадей Бычковой крови в литературе имелись. Когда я сгруппировал весь материал, то ясно увидел, что это, к несчастью, фамильная черта рода, начиная с Бычка, основателя династии. Признаюсь, это открытие стало для меня своего рода откровением. После данных Коптевым поэтических описаний хода шишкинского Бычка я был далек от мысли, что не только Бычок, но и лучшие его потомки могли иметь неверные хода.

Прежде всего необходимо обратиться к ходу самого Бычка, родоначальника линии, или основного Бычка, как я его называю. Данные о характере его хода сообщены, к сожалению, только Коптевым, а в этом вопросе он мог быть далеко не беспристрастным. Чрезвычайно поэтичное и красивое описание хода Бычка, сделанное Коптевым, как бы затушевывает и сглаживает неправильность хода этой лошади. Коптев чересчур большое внимание обращает на общее, опускает частное и, вероятно, не хочет отмечать отрицательные стороны хода. Вот почему читатель вместе с автором восхищается всеми необычайными прыжками и особенностями движений Бычка и забывает, что тут налицо все элементы неправильного хода рысака.