Жители небесной страны научили жен подводить углем глаза, отчего женский взгляд становился неотразимым. Научили их готовить зелья из трав, творить заклинания, делать фигурки подобия, видеть в темноте и за спиной, толковать сны – и еще очень многому, но особенно искусству соблазнения и очарования, пробуждения мужской силы и создания преград ее напору. Большая часть этих «тайных знаний» была совершеннейшей чепухой, но женщины есть женщины – верят всему, что говорят им красивые и статные мужчины.

Другое дело – истинная магия. Здесь тоже присутствуют таинство, слово и образ, однако сил магия требует не в пример больше, чем колдовство. Для магии нужны храм и множество людей, в уединении она не творится. Однако гору простая хозяюшка хоть и не сдвинет, но лишить молока соседскую корову сможет. Да и погубить ее при большом и искреннем чувстве тоже, пожалуй, сумеет.

В свое время Сарайат натерпелась от свекрови. Та была знатная колдунья, настоящая ведьма. Сколько слез пролила Сарайат, сколько болезней не своих претерпела, сколько в ответ шептала проклятий!

Здесь, возможно, стоит оговориться, что значит «не своих болезней». Каждая кеметянка знала, что есть свои болезни, которые по судьбе ее мучают, а есть наведенные – «сделанные». Различить их несложно. Если каждый месяц у тебя привычно тянет спину, а от жирной рыбы колет под ребрами, а потом вдруг ни с того ни с сего начинает ломить колени – это, к бабке не ходи, порча.

Но вот отделилась семья. Теперь Сарайат – главная на большом хозяйстве. Жить бы да радоваться. Да куда там! Старший сын привел в дом невестку. Тихая, молчаливая. Слова поперек не скажет. Но делает все не так: ни стряпать толком не умеет, ни мужу угодить. Сарайат ее учит-учит, а та скажет: «Да, мама», – а сделает все по-своему. А тут еще и затылок ломить стало после наставлений непутевой. Беда. Все повторяется в этом мире, и, как говорил Силумин, жрец Дома Ра: «Солнце восходит и заходит, и спешит к месту, где оно восходит».

Вторую жену Рахама звали Сатайат, и была она младшей сестрой Сарайат. Если Сарайат – высокая и стройная, то Сатайат – небольшого роста, чуть полноватая, но в меру. Волосы же у обеих женщин были черные, прямые, длины в пояс. Сестры никогда не ссорились, что было довольно удивительно, потому что в детстве, как сама Сатайат рассказывала Рахаму, ей частенько доставалось от старшей. Но тут надо отдать должное их мужу – умел он так дело поставить, чтобы все были довольны.

Долгие годы провел Рахам в семье своего тестя, пока ему, наконец, не удалось всеми правдами и неправдами отделиться и зажить самостоятельной жизнью. Вместе с сыновьями он построил просторный дом и взял себе третью жену – Саламит, четырнадцатилетнюю красавицу с фигуркой как у статуэтки от искусного мастера. Она вся источала магический аромат молодости.

Ножки ее были стройны, не полны, но и не худы; руки от запястья до локтя покрывал легкий пушок. Волосы ее, длиною ниже пояса, были темными и на солнце искрились едва заметной рыжиной. Глаза… Ох уж эти глаза! В них невозможно было взглянуть, не затрепетав от волнения, в эти черные глаза сказочной птицы. Бродячий певец, увидев их, написал песню, которую и теперь, по прошествии многих лет, можно услышать на городском базаре.

Брови Саламит были просто идеальны – умеренной ширины, не узкие, но и не широкие, они не нуждались в исправлении и подкрашивании. Носик удлиненный, с низкой переносицей; губки пухлые – словом, в глазах Рахама она была совершенством.

Рахам родился и вырос в славном городе Миннофар. Отец его был коренным кеметянином. Семейное предание гласило, что когда-то давно народ предков Рахама пришел на берега Хапи, гонимый наступающими песками пустыни. Им пришлось нелегко: «люди из Заречья», с правого берега Хапи, не давали жить спокойно – нападали, грабили и жгли, требовали дани. Но предки Рахама сумели отстоять эту землю, ставшую их родиной ценой пролитой крови.

Когда Рахам был молод и неженат, он любил посещать празднества и участвовать в играх молодежи, где пиво лилось рекой. Девушки были милы и приветливы, парни – веселы и озорны; плясали парами и в кругу. А там, где веселье и много хорошеньких девушек, нередко случаются драки. И вот на одном из таких праздников случилась потасовка, которую Рахам запомнил на всю жизнь. Повода к ней никто уже и не вспомнил бы: то ли кто-то кому-то на ногу наступил, то ли не ту девушку пригласили на танец, но завязалась кровавая битва.

Кто-то крикнул: «Камни выкидываем! Никаких ножей!» Однако Рахаму и не нужен был нож. Ударом в челюсть он свалил одного из своих соперников, да так, что осколок зуба несчастного застрял между костяшек пальцев Рахама, серьезно повредив сустав.

И тут ему самому, что называется, прилетело так, что искры посыпались – нет, не из глаз. Когда голый кулак входит в скулу, можно наблюдать искрение. Так бывает. Это какое-то необъяснимое явление – прорыв защиты, ограждающей живую плоть. В общем, посыпались искры, и сознание покинуло Рахама.

Очнулся он лишь с закатом. С трудом встав и держась за голову, которая гудела, побрел в сторону дома. И тут вдруг кто-то окликнул его: «Рахам!» – «Хам-хам-хам», – отдалось в больной голове.

Вокруг никого не было. Голос раздавался словно бы с небес. Рахам потряс головой и прижал к животу досаждавшую болью правую руку. Он сделал еще шаг в сторону дома, но тут же услышал:

– Повороти свои ступни и следуй, куда я скажу!

Это так потрясло Рахама, что он развернулся и двинулся прочь от дома. Тем временем голос продолжал:

– Сними обувь свою и брось у дороги.

Рахам подчинился.

– Сними амулет, что на шее у тебя, и брось в кусты! – приказал голос.

И это исполнил Рахам и пошел дальше по дороге. Как долго он шел, потом не мог вспомнить. А только остановился он у незнакомого ему небольшого храма. Храм этот не имел входа. Точнее, двери его были вырезаны в камне и не могли открываться. Весь он был покрыт надписями и изображениями.

Рахам вздрогнул, когда чужой голос снова пронзил его слух:

– Сей храм не для тебя, но ты достигнешь своего. Иди!

Рахам повернулся и пошел в ночь. Лишь с рассветом он добрался до дома, упал на постель и проспал до вечера…

Вскоре случилась война. Люди с того берега Хапи разорили хозяйства в предместьях славного города Миннофар. Рахам был призван в ополчение и жил в воинском стане, в палатке. Ночами, как это заведено испокон веков, молодые воины совершали отлучки, кто в разведку к вражескому стану, а кто и в тыл, к девушкам. Рахам, бывало, ходил в разведку, но чаще оказывался костровым – собирал ветки и дрова, разжигал и поддерживал огонь костра в течение ночи. Костер для войска – как отец родной, он и накормит, и обогреет, и братскую чашу пить приятно в его компании. Как поется в одной солдатской песне:

Никто уже и не помнил, что это за «ях-ха-хай» такое. Скорее всего, это заклинание древних воинов, язык которых давно исчез, растворился в языках вновь народившихся племен… Кеметские воины, бросаясь на врага, призывали в помощь бога Ра: «Ху-Ра!» – кричали они, и не слышало небо более грозного воинского клича.

Однажды ночью, когда Рахаму не нужно было исполнять никакие воинские обязанности, он лежал в своей палатке, и ему не спалось. Проворочавшись с боку на бок некоторое время, он так и не смог уснуть. Поднялся, тихонько выбрался из палатки и, крадучись, покинул стан. Вначале он вышел к реке и пошел вдоль берега. Месяц смотрел вверх своими рожками. Новая Луна – новая жизнь. Что-то новое должно было произойти в его жизни, – думалось Рахаму в эти минуты.