– В жизни мне приходилось выполнять разную работу, но лучше всего у меня получалось ловить рыбу. Я ловил ее и продавал на базаре. С годами я построил дом в городе Эн, завел семью, детей. И все было хорошо. Но однажды я вернулся без улова. Печальный день. Первый раз случилось со мной такое. И на следующий день я не поймал ни единой рыбки. И на третий день тоже. Так продолжалось сорок восемь дней! Представь только: сорок восемь дней! Нечем стало кормить семью. Жена говорила, что меня сглазили завистники, наслали порчу, сотворили сильное заклинание на убыток в моем деле. Я задумался. Перед следующим выходом на реку я нанес иероглифы удачи на борт моей лодки и на гарпун. И надо ж такому случиться – удача улыбнулась мне! Огромный окунь попался в мою сеть, просто царь-окунь. И хотя тело его было в воде, я разглядел, что в длину он был больше человеческого роста. Я загарпунил его и, крепко привязав веревкой к борту лодки, принялся быстро-быстро грести к берегу, чтобы на мелководье расправиться со своей добычей. Но у самого берега меня поджидал чудовищного размера крокодил. Он набросился на окуня и начал рвать его острыми зубами. Я схватился за веревку и стал тянуть в свою сторону. Куда там! Веревка в кровь изрезала мне руки. У меня на глазах моя добыча доставалась другому. Я что было мочи ударил крокодила веслом по голове – оно отскочило, точно от валуна. Чудовище бросилось на меня, пытаясь утопить лодку. Мгновение – и его голова с раскрытой пастью легла поперек лодки. Не помня себя от страха, я выхватил нож и всадил монстру в глаз. Его кровь струей брызнула мне на израненные руки и смешалась с моей. Издав стон, от которого у меня дыбом встали волосы по всему телу, крокодил погрузился в воду, замотал хвостом и лапами на одном месте, дернулся и затих. Я убил его. Переведя дух, я подгреб к берегу и вытащил лодку. Идти я не мог и в бессилии упал на песок. Ближе к вечеру соседи нашли меня и принесли домой. От окуня осталась только голова, но она была так велика, что сваренной из нее ухи хватило на всю семью, да еще угостили принесших меня соседей.

К ночи у меня сделался жар. Я то проваливался в сон, в котором слышал плеск воды и видел разверзающуюся пасть крокодила, то просыпался, хватая ртом воздух и задыхаясь, словно меня, сдавливая грудь, душили невидимые силы. Под утро я почувствовал себя лучше и даже попытался встать. Не сразу, но мне это удалось. Я вышел во двор – и тут услышал такой звук, будто пес скребся с улицы в ворота. Медленно пошел я к воротам, раздумывая с опаской, не забыли ли мои близкие запереть их. Я был в шаге от ворот, когда их створки распахнулись, и во двор вошли одетые в плащи из водорослей люди – косматые, пахнущие тиной, илом, речной водой. Страх сковал мои руки и ноги, все тело окаменело, язык отнялся. Я стал кричать, но голоса своего не слышал.

– Разбудите меня! Разбудите меня! – кричал я, из всех сил напрягая горло, но оно издавало лишь шипение, едва слышное даже мне. Люди окружили меня. Вонь усилилась, и я услышал грубый пропитой голос, словно бы принадлежавший бывшему каторжнику, побиравшемуся на нашем базаре. Голос произнес:

– Иуан, тебя нам не достать – в тебе сила крокодила, нашего повелителя, чье земное воплощение ты погубил сегодня, но на детях твоих мы отыграемся.

От страха и потрясения я упал на колени и повалился на землю – и в ту же минуту проснулся на своей кровати, лежа на боку, с неловко подвернутой онемевшей рукой. Онемели и мои близкие, когда я вышел к ним: мои волосы приобрели тот самый оттенок, который ты видишь сейчас, Мойсе. Они стали белыми, как стены Дома Пта в твоем Миннофаре.

Иуан замолчал и устремил взгляд куда-то поверх головы Мойсе.

– А ты видел духов, дядюшка Иуан? Не во сне, а наяву? – спросил Мойсе.

– Я и сейчас их вижу, – ответил старик.

Мойсе вскочил как ужаленный, оглядываясь по сторонам.

Старик усмехнулся и сказал:

– Я пошутил. Не бойся. Нет никаких духов, – добавил он и махнул рукой, словно давая знак кому-то за спиной Мойсе. Мойсе немного успокоился и сел.

– Что же было дальше, дядюшка Иуан?

Иуан повел головой в сторону, сжал губы, отчего две глубокие складки пролегли вдоль его носа, похожего на птичий клюв, и продолжил свой рассказ:

– Мой старший сын был примерно твоего возраста, когда задумал жениться. Я отговаривал его, мол, не время тебе еще хомут на шею надевать. Но он и слушать не хотел. Женюсь, говорит, и все тут. Надо отдать должное: девушка была хороша собой, и приданого за ней давали порядком. Сыграли свадьбу, повеселились вдоволь. Начали жить. Однако не прошло и года, как невестка принялась капризничать. Хочет, видишь ли, она серьги, да не какие-нибудь, а как у ее сестры. Оказалось, что ее сестра вышла замуж за торговца, который по всей реке торговал тончайшими тканями и нажил немалое состояние. Надо ли говорить, что жена того торговца была одета по последней моде, в лучшие ткани, что были тогда известны в Эн и за его пределами? Так она еще и блистала украшениями самой изящной работы. Сын мой из сил выбивался, пропадал на реке днями и ночами, чтобы наловить как можно больше рыбы. Удача сопутствовала ему. И одевал он жену, и украшения дарил, да все ей было мало. Пойдет к сестре в гости – возвращается чернее тучи. Молчит поначалу, как воды в рот набрала. Потом разразится плачем, а то и упреками горькими сыну: мол, не любит он ее, мол, у сестры заколка в волосах чистого золота, а у нее такой нет… Тьфу ты!

Однажды сказал я сыну, что, если не проучит он жену прутом как следует, так и будет маяться до конца дней и все имущество свое издержит зазря. Тот поначалу отпирался, но когда женушка опять вернулась от сестры с кислой миной, взял да и выхвостал ее прутом по спине. Да так, что она сознание потеряла. Он перепугался, водой давай ее поливать, потом, когда очнулась, прощения просил, на коленях стоял. Она простила. Месяц жили душа в душу. Потом все по новой началось. Сын мой впал в отчаяние. Пить начал. В кабаке его лихие люди и приметили. Втянули в свои темные дела. Стал он ночами пропадать. Зато нарядов у жены его прибавилось и золото в волосах заблестело. Но долго длиться это не могло: однажды пришли за моим сыном стражи начальника города. Перевернули в доме все вверх дном. Сына, по счастью, дома не случилось. Брат его, младший мой, побежал предупредить его об опасности, да так и не вернулся. Видать, забрал его старший себе в помощники – и где они оба сейчас, никто не знает. Может, давно уже в каменоломнях царских сгинули.

Иуан тяжело вздохнул.

– Остались мы с дочерью и женой горевать. Жена моя болеть стала. Без всяких на то причин. Иной раз встать с постели не может. Говорит: «Иуан, мне так плохо!» Нестерпимо мне все это стало. Решил я, что из-за меня пришли беды, что это духи речные мстят за своего господина. Взял да и ушел из дому. Поставил хижину у реки, и вот, живу отшельником, почитай, уже лет двенадцать. Жена моя, говорят, теперь жива-здорова, дочка замуж вышла удачно, растят внуков. А я здесь вот живу в одиночестве.

– И что же, дядюшка Иуан, не скучаете по семье, не хотели бы взглянуть на них? – спросил Мойсе.

– Бывает и такое. Да я уже привык быть один. Семья – это обуза. От слова «узы» – веревки такие, которыми пленным воинам локти за спиной связывают…

Он замолчал, глубоко о чем-то задумавшись. Потом вдруг повеселел, взглянул на Мойсе пронзительным взглядом и сказал:

– У тебя все еще впереди, вся жизнь – долгая жизнь, а слава твоя проживет много дольше тебя!

– Ну что ж, и поели мы, и поговорили, – сказал Иуан в заключение их общей трапезы. – Если ты не против прогуляться, я могу показать тебе одно интересное место.

– Конечно не против, – ответил Мойсе.

И хотя его порядком клонило в сон, он все же не мог отказать своему новому знакомому. Они тронулись в направлении ближайшей пальмовой рощи. Поначалу едва различимая тропка вела чуть вверх, потом выровнялась. Шли они около получаса. Неожиданно тропинка резко свернула – прямо был крутой склон, почти обрыв. Внизу под ним виднелся огромный камень, утонувший в земле. Обходя обрыв, Мойсе спустился вслед за Иуаном – и оказался около гранитной головы, которую он сверху принял за валун. Рядом с головой пробивался родник. Иуан набрал в ладонь воды и отпил из источника. Мойсе последовал его примеру.