Доселе неведомые Глебу подобного рода обстоятельства набросили на его разум холодные путы цепенящего смятения. Не зная, что написать в ответ влюблённой в него девушке, он выключил компьютер и пошёл завтракать. Его душа, вознесённая Вериным признанием на седьмое небо райского блаженства, ещё долго не покидала тех незримых благодатных мест.

Помимо Вериного признания в тот день произошло ещё одно важное событие, изменившее жизнь Глеба навсегда. Отныне его мировоззрение уже не будет иметь прежний обывательский вид, увенчанный венцом стяжательства. Благодаря случайному стечению обстоятельств, Глеб наконец-то обретёт ту путеводную звезду – смысл своего существования. Он наконец поймёт, какой жизнью хочет жить на самом деле. А может, то, что многие именуют счастливым случаем, в действительности является предрешённым обстоятельством, подстроенным высшим разумом, чтобы направить человека на уготованный ему путь. Как бы там ни было, в любом случае человек сам проживает свою жизнь. И если внутри него имеется хоть малейший слабосильный огонёк жизненного стремления, ещё не обнаруженная, сокровенная мечта кем-то стать, тогда те или иные обстоятельства непременно разожгут в нём неистовое пламя главенствующей цели. Однако эти ветра обстоятельств могут также и погасить огонь стремления, если подуют чуть сильнее, а тот не будет заслонён неколебимой волей.

Друзья пригласили Глеба в кино. Фильм был выбран наугад, ведь картина не имела никакого принципиального значения. Главное, что друзья, на время разлучённые житейскими делами, снова соберутся вместе.

И вот, оказавшись в зале кинотеатра, Глеб разговаривал с друзьями, совершенно не думая о фильме. Ему было безразлично что смотреть, большее значение имело дружеское общение. Но так было лишь до того, как оказалось, судьбоносного мгновения, когда из динамиков донёсся волнующий одухотворённый глас дублёра, интригующе изрёкшего три вступительных заветных слова: «Он – душа века…». И всё, что было дальше произнесено, всё лиричное вступление приковало обострённое внимание Глеба к огромному экрану и заставило с затаённым дыханием безотрывно просмотреть от начала и до конца весь фильм под выразительным названьем «Аноним».

По версии создателей картины, все приписываемые авторству Шекспира произведения на самом деле были написаны одним придворным графом, который ради своей неодолимой страсти, поэзии, из «самого богатого человека, когда-либо дышавшего воздухом Англии, превратился в беднейшего».

Никто из тех, кому Глеб впоследствии показывал этот фильм, не мог похвально отозваться о нём. Кто-то даже назвал его вульгарным плодом больной фантазии. Однако Глеб сумел за неприглядной для кого-то мишурой сюжета разглядеть нечто неоценимо важное, по крайней мере для него. Для главного героя фильма сочинительство было самым важным делом его жизни; написанные им произведения он именовал своей душой. Отчего-то Глеб невольно поставил себя на место этого сочиняющего графа и почувствовал всё то, что, как казалось, чувствовал и тот.

Когда же фильм закончился, Глеб поднялся с кресла и в немом безмолвии самосозерцания покинул зал. Придя домой, он без промедления взялся за «перо» и начал сочинять историю.

А где-то через месяц начались международные соревнования по спортивной гимнастике: «кубок имени Михаила Воронина», и Глеб собирался посетить это мероприятие.

– Зачем тебе идти на эти соревнования? – спросил отец Глеба, когда тот сообщил ему о своём намерении.

– Просто хочу посмотреть, – бесхитростно ответил Глеб, не зная, чем ещё объяснить своё желание.

– Пора бы уже определиться со своей дальнейшей жизнью, – принялся увещевать отец. – Если собираешься связать её со спортом, тогда всё ясно. В противном же случае я не вижу смысла тратить время на подобные вещи.

– Просто я хочу сходить туда, встретиться с друзьями. Что нельзя? – начал раздражаться Глеб.

– Почему нельзя?! Можно, – с невозмутимым видом ответил отец Глеба. – Но лучше бы ты занялся чем-нибудь полезным. Учёбой, например.

Стоило родителям Глеба заговорить с ним об учёбе, и внутри него разгорался неистовый огонь неукротимой, но быстро проходящей злости. Для него это огнедышащее слово было всё равно что красная тряпица для разъярённого быка. Уж больно часто родители Глеба упрекали его в том, что он в своём непримиримом пагубном упрямстве уподобился тупоумным вертопрахам, лишённым блистательного будущего. Глеб устал давать им защитительные и, как ему казалось, убедительные аргументы в пользу своей неизменной позиции по этому вопросу. Всё равно родители его не слышали. А ведь Глеб был совсем не против учиться. Однако он считал, что обучаться нужно лишь тому, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь, что тебе по душе. Ему чудовищно претила мысль о том, чтобы потратить четыре года своей не бесконечной, быстро преходящей жизни на обучение тому, чем он никогда не будет заниматься. Для него подобная учёба – это напрасно потраченное время, невозвратимо улетевшие четыре драгоценных года жизни.

Дабы не ввязываться снова в долгую бесплодную полемику, Глеб сказал отцу, что уже опаздывает.

Собравшись, он попрощался с родителями и ушёл. Для Глеба это были не просто соревнования: на них он мог увидеться с Верой. Ведомый этой затаённой призрачной надеждой и лишь ей одной, он незаметно для себя добрался до нужного спортклуба. Его сердце бешено неугомонно билось, вгоняя с кровью Глебу в голову бессознательный ознобный страх. Каким-то невероятным, непостижным образом его подсознание догадывалось о грядущем ошеломительном событии, которое поистине оставит неизгладимый след на жизни Глеба.

Распахнув входную дверь, он вошёл внутрь и проследовал к мужской раздевалке для спортсменов. Глеб всегда переодевался там, когда бывал здесь. До его появления в раздевалке полновластно царило безмолвное, почти пугающее безлюдье. Сняв куртку и повесив её на вешалку-крючок, Глеб уселся на скамейку и стал ждать прихода друзей. Угнетающее уединение со своими беспокойными неотвязными мыслями было ужасным, но идти в зал одному было страшно. Обзаведясь чудесным сиюминутным даром безукоризненного ясновидца, Глеб знал наверняка, что Вера уже там. При одной лишь мимолётной мысли об этом его пронзал неисчислимый сонм горящих стрел панического страха. Казалось бы, чего ему бояться, ведь его никто там изуверски не убьёт, а Вера – сам добродетельнейший ангел во плоти. Но неразрешимая проблема состояла в том, что при виде красивой девушки, пусть и знакомой, его всегда одолевало это пагубное чувство. Глеб не знал, что ему делать с этим необуздываемым животным страхом. Он даже не понимал, откуда тот берётся.

Внезапно дверь Глебова убежища, тихо скрипнув, отворилась, и в раздевалку со звонкозвучным смехом вошла весёлая компания. То были столь ожидаемые Глебом его давнишние друзья. Поприветствовав его, парни поснимали куртки, кто-то ещё и переобулся. После чего все дружно отправились в спортзал. Правда, в коридоре и при входе в спортзал им пришлось пробираться сквозь скученную говорливую толпу людей.

Глеб вслед за друзьями перешёл вдоль стенки на противоположную сторону к трибунам. Одновременно с переходом он нетерпеливым спешным взглядом отыскивал среди удалённых друг от друга немноголюдных групп зрителей ту, ради которой и пришёл сюда. И он её нашёл. Едва обворожительная Вера показалась из-за сидевших перед ней девиц, и в спешащих к ней ногах Глеба появилась слабость.

Когда Вера увидела Глеба, её лицо озарилось несказанным светом счастья. Она встала и легковесными шагами пошла ему навстречу. Произнеся радостным елейным голосом: «Привет!», Вера нежно поцеловала Глеба в щёку и заключила его в тёплые объятия. А после поприветствовала и остальных.

– Как делишки? – вдруг осведомилась Вера, обратившись к Глебу.

– Хорошо, – ответил тот. – А твои?

– Тоже хорошо, – с неизменной заразительной улыбкой ответила Вера.

– А как твои пятки? – участливо поинтересовался Глеб.

– Хорошо. Уже вот бегаю, – с довольным приглушённым смехом произнесла Вера.