И как же от этого хорошо.

Ярик глаза приоткрывает и щурится сонно на знакомые коленки, в которые он почти утыкается носом. Интересно.

— Из тебя на удивление удобная подушка, — бурчит он еле слышно и хрипловато спросонок.

Ладонь исчезает поспешно, будто испугавшись. Ярик корчит обиженную гримасу, разворачиваясь на спину и не торопясь вставать. Дёргает ногой, выпутываясь из сбившегося пледа.

— Нет, ну правда! — он тянется, на сашиных коленях выгибаясь по-кошачьи — надо же пользоваться моментом, пока позволяют. Смотрит снизу вверх. — Я почти выспался. Я долго?..

— Часа два, — пожимает плечами Саша. Чуть щёлкает его по носу: — Надо было тебя сразу спать отправить, ты чего не сказал, что вырубаешься на ходу? Ложись нормально, сейчас постелю.

— Не хочу нормально, так хочу, — морщится Ярик. — Ты — лучшая подушка в моей жизни.

Саша закатывает глаза, но с колен его не спихивает. Ярику становится вдруг чертовски интересно, как далеко можно зайти.

— Я бы, может, вообще так и спал всю жизнь, — продолжает он, разглядывая его подбородок. Цепляется взглядом за небольшой, едва заметный шрам.

Очень вдруг хочется его коснуться.

Саше отчётливо неловко — у Саши одна рука, которая, пока Ярик спал, лежала на его боку, зависла нелепо в воздухе, будто он не знает, куда её деть. Ярику ужасно хочется, чтобы он положил её обратно.

Интересно, если взять его за запястье и…

Да нет, тут точно пошлёт.

Или…

Ярик тянет его за рукав, опуская его руку себе на живот. Саша вскидывает брови, замирая — но ладонь не убирает, даже пальцами легонько проводит, почти гладя. Ярик застывает, затаив дыхание и пытаясь справиться с заметавшимися мыслями и мурашками по всему телу.

Это как-то… очень тепло. И правильно. И спокойно, несмотря на уязвимое положение — сашина ладонь вовсе не опасностью воспринимается, а, скорее, защитой.

А можно всегда так?..

Кажется, он бормочет это вслух — Саша краснеет как-то очень резко.

— Саш, — беспомощно тянет Ярик, — я… влюбился, похоже.

Саша угукает неловко, не то соглашаясь, не то предлагая продолжить. У Саши горят уши, но руку он почему-то всё ещё не убирает.

Ярик всё-таки касается кончиками пальцев шрама на его подбородке. Саша дёргается чуть заметно.

— …в тебя, — заканчивает Ярик.

Саша угукает ещё раз, глядя перед собой остекленевшими глазами. Потом опускает голову, сталкиваясь с ним взглядом:

— Я… кажется, тоже, — у него голос хриплый, севший, будто он кричал или пел весь день. — Я… понятия не имею, что делать.

— Лю…бить? — осторожно предполагает Ярик, запнувшись на середине слова.

Саша угукает снова.

— Разберёмся, — у него голос неуверенный абсолютно. — Как-нибудь.

— Как-нибудь, — кивает Ярик.

И приподнимается, уцепившись за его плечи — Саша его под спину подхватывает, ещё не сообразив, что именно он собирается сделать и пытаясь просто помочь сесть. Ярик замирает в его руках в сантиметрах от прикосновения к губам.

— Можно? — выдыхает с опаской.

Саша первым подаётся вперёд.

***

— Я пооонял, наконеееец, — напевает Ярик с утра абсолютно фальшиво, валяясь головой на сашиной груди. — Я вдрууг увидааал… какуую подууушку всю жииизнь я искааал…

— Заткнись, — стонет Саша, пытаясь сдержать смех, и несильно сжимает его плечи.

— Да я серьёзно! — Ярик даже приподнимается. — Ты лучшая подушка в мире. У меня даже шея не болит почти, — «и кошмары не снились в твоих руках». — Знаешь, — он над улыбающимся Сашей нависает, целуя его в подбородок, — я буду приезжать в Москву, просто чтобы выспаться.

— Я привлекаю тебя только в качестве подушки? — смеётся Саша, не выдержав, и ласково взъерошивает ему волосы.

— А ты проверь, — предлагает Ярик.

И перекидывает ногу через его бёдра.

========== Коробка ==========

Удивительно: Яр занимал в его жизни столько места, а его вещи уместились в одной коробке.

Зубная щётка и бритва, любимая кружка (технически сашина, но пил из неё только Яр и смотреть на неё теперь тошно), расчёска, футболки и пара свитеров, забытые наушники и когда-то сашин шарф. Саша всё это закидывает беспорядочно, комом, ничего не видя через застилающую взгляд пелену. Коробку задвигает в угол прихожей, отправляет короткое «забери своё барахло, как сможешь, и так места нет» и выключает телефон.

Всё.

Возвращается в комнату. На кровати — любимый яров плед. Саша его дёргает раздражённо, уронив на пол подушку, и в ту же коробку запихивает. Внутри, кажется, что-то жалобно хрустит.

Вот теперь точно всё.

Усталость камнем давит на плечи. Очень хочется лечь.

Саша ложится на диван, потому что подушка на кровати Яром слишком пахнет. Надо бы постельное бельё сменить, только вот сил нет — сегодняшняя ссора вымотала сильнее, чем два тройника подряд.

И ведь начали из-за ерунды — а что-то понесло обоих. Наговорили — наорали — кучу всего; Саша по отсутствию нормальных ролей прошёлся среди прочего, Яр — по «тебе тридцать, а ты всё мальчиков играешь», Саша — по колоссальному умению руинить всё на свете и разводить срач, Яр — по педантичности и занудстве, которое «ни один нормальный человек не выдержит»…

Саша даже не помнит, кто из них брякнул «так какого хрена ты со мной, раз я такой ужасный», а кто — ответил «прекрасно, тогда иди нахуй». Саша не помнит, кто первый развернулся и ушёл.

В груди всё ещё пожаром горит и стучит болезненно в висках. Он не столько засыпает, сколько отключается, будто, как перегревшийся компьютер, уходит в экстренную перезагрузку.

Наутро болит всё тело и в глаза будто насыпали песок. Саша осознаёт, что впервые за очень долгое время забыл снять линзы.

Саша взглядом натыкается на коробку и едва удерживается, чтобы её не пнуть.

Забитый график становится спасением. Почти не остаётся времени думать — только утром и вечером, уходя и возвращаясь, он видит пресловутую коробку, надгробием торчащую в углу, и не может отделаться от стоящего перед глазами раскрасневшегося острого лица с бьющейся на виске жилкой.

Первые несколько дней он справляется — только спит на диване, забив на боль в шее, и пугается собственного отражения по утрам. Потом рука начинает тянуться к знакомому номеру.

Пусть хоть вещи заберёт, ну правда. Мозолят, понимаешь, глаза…

Это быстро трансформируется в «пусть хоть появится».

«Пусть хоть даст понять, что всё хорошо».

«Пусть хоть даст понять, что после этой ссоры до Питера нормально добрался».

«Пусть хоть…»

Саша скучает пугающе сильно. Мантра «всё проходит, и это пройдёт» давно уже не помогает.

Через неделю Саша возвращается спать на кровать. Обнимает подушку, утыкаясь носом.

Скулить хочется.

Через пару дней достаёт из коробки плед. Это его плед, в конце концов. Кто виноват, что Яр так в него вцепился и кутался зябко, сворачиваясь клубком у Саши под боком.

Кто виноват, что, завернувшись в этот плед и уткнувшись в подушку, легче закрыть глаза и представить, что Яр просто куда-то отошёл ненадолго и всё у них хорошо. И в груди не болит почти.

Кто виноват, что Саша той ночью впервые плачет.

А часов в пять утра открывается тихонько входная дверь.

Саша просыпается сразу, но глаз не открывает и крепче стискивает в объятиях подушку. Если это сон, то пусть он не кончается, не надо, лучше побыстрее заснуть обратно. Если это сон, то человек сейчас скользнёт к нему под бок и прижмётся трогательно, тихонько заурчав и коснувшись вечно искусанными губами подбородка. Ввинтится под одеяло и сашину руку, как всегда делает.

Делал.

Если это не сон… Саша просто не знает, что делать и что говорить. Проще, наверное, притвориться спящим. Хотя бы ещё несколько минут, пока мысли судорожно мечутся в поисках выхода и лёгкой панике.

В прихожей кто-то очень знакомо возится, стаскивая кроссовки. С шуршанием роняет куртку. Со стуком и тихим «ай» натыкается на коробку.

Всхлипывает.