— А дышу я только тобой.

Пальцы замирают. Ярик прижимается щекой к чуть шершавой ладони. Совсем рядом слышится смешок:

— Это самый неуместный и нелепый подкат в моей жизни, поздравляю.

— А когда ещё…

Он неохотно разлепляет ресницы и моргает, фокусируясь. Сидящий перед ним Саша чуть щурится, легонько гладит его по щеке и улыбается тепло, искренне очень, больше глазами, чем ртом:

— Привет.

Ярик ответно дёргает уголками губ:

— Привет.

Саша его отпускает ненадолго, тянет из сумки бутылку с водой и, открыв, суёт Ярику в ладонь. Помогает поднести к губам, будто его рукам не совсем доверяет — правильно делает, тремор и слабость ещё не прошли окончательно. Ярик заставляет себя отпить. Действительно, становится легче; голова проясняется немного. Сашина рука снова ложится на плечо, приятно стабильная во всё ещё немного кружащемся мире.

— Сможешь встать? — предлагает он. — Хоть на воздух выйдем.

Ярик качает головой, безмолвно прося ещё пару минут, и цепляется за его запястье. Саша кивает, ободряюще гладит его по плечу, помогает окончательно распутать и снять галстук. Оглядевшись — платформа, к счастью, почти пустая, — позволяет себе ласково отвести волосы с его лица. Ярик так же воровато целует его в центр ладони.

Всё остальное, наверное, дома.

— Ты телепортировался сюда, да? — слабо улыбается он. — Как будто понял, что мне плохо.

— Ага, «Сапсаном», — фыркает Саша. Улыбается тепло: — Я сюрприз сделать хотел, приехал, а тут смотрю, вроде ты в вагоне… надо же, как тесен Петербург. Только собирался тебя позвать, смотрю, ты зелёный весь и шатаешься… ты меня напугал.

— Я говорил же… — пытается оправдаться Ярик.

— Говорил-то говорил, — отмахивается Саша, — от этого не легче. И меня обычно нет рядом…

— Сейчас ты здесь, — Ярик улыбается. — Пойдём наверх?

И замирает, когда Саша застёгивает ему куртку.

Саша в пальто и шарфе, Саша выглядит осенним очень и… в первые пару минут прогулки странно взрослым, почти незнакомым. Ярик успевает напрячься — а потом Саша, нахмурившись на порыв ветра, заматывает ему горло своим шарфом, ворча на слишком тонкую куртку, покупает какой-то «отвратительно сладкий, как ты это пьёшь вообще» кофе, в котором толком нет кофе, много улыбается, с явным наслаждением шурша опавшими листьями, и подставляет лицо внезапно выглянувшему солнцу.

Ярик нарочито ворчливо заявляет, что это Саша солнце в хмурый Питер притащил с собой. Украл и из Москвы вывез в одной из сумок. Саша смеётся и выпутывает из его волос красный кленовый листик.

Под тем же клёном Саша его и целует, убедившись, что в скверике, куда их занесло, никого нет.

Ярик думает, что с такой осенью готов смириться. Саша собирает из ярких — «ЯРких», выделяет он — листьев подобие букета, нарочито торжественно его вручив, и вечером помогает распихать часть из них в страницы увесистой книжки; Саша затаскивает его на какой-то мост, ища удачный вид на раскрашенную алыми и рыжими всполохами рощу, и каким-то очень естественным жестом поправляет на нём шарф, закрывая от ветра горло; Саша таким же естественным жестом обнимает его за плечи, когда явно благоволящий ему Петербург одаривает их каким-то невозможно золотым закатом. Ярик рядом с ним греется; Саша — его солнце персональное, осенне-питерский вариант.

Саша, уезжая на следующий день, шарф снова наматывает на него со строгим «только чтоб носил, тут у вас ветрище, а тебе надо голос беречь». Ярик обнимает его на прощание, украдкой коснувшись губами шеи, и долго машет поезду вслед.

Зарывается носом в пахнущий Сашей шарф.

Такую осень он готов даже полюбить.

========== Дождь ==========

Ярик на подоконнике сидит, боком к распахнутому окну, подтянув одно колено к груди и опустив на него подбородок, и меланхолично смотрит куда-то в никуда — на мелкий навевающий тоску дождик, такой неуместно-питерский для Москвы, что сводит скулы. Очень грустным выглядит и пугающе маленьким, почти сливающимся с серой моросью, будто совсем раствориться в ней готов. Саша на пороге замирает, напрягшись; говорит тихонько, чтобы не напугать:

— Вывалишься.

— Я ногой держусь, — бормочет Ярик, дёрнув упомянутой конечностью. По мнению Саши, «держусь» — слово слишком сильное; скорее, просто свесил, прижавшись коленкой к батарее.

Дождь усиливается, шумит приближающейся грозой. Ярик подаётся к нему чутко; Сашу вдруг иррациональным страхом примораживает к месту.

«Перестань паниковать, — говорит он себе строго, — ничего не случится».

За окном — пока ещё далеко где-то — грохочет. Ярик, вздрогнув, голову вскидывает и — Саша нервно прикрывает глаза на миг — руку тянет наружу, под тяжёлые капли, наклонившись ещё сильнее в ту сторону и за раму ненадёжно придерживаясь.

Очень хочется это чудовище с подоконника стащить, от пропасти подальше.

Саша и не выдерживает — подходит, обнимает осторожно за плечи. К себе тянет ненавязчиво. Ярик прислоняется ухом к его груди, глаза прикрывает. Сашу отпускает немного — по крайней мере, сейчас он может его держать.

У д е р ж а т ь.

Не дать упасть — не дать улететь.

— Чего ты? — Ярик рассеянно ведёт по его предплечью ледяными кончиками пальцев, какой-то узор рисуя дождевыми каплями и мурашки пуская по коже.

— За тебя боюсь, — признаётся чуть слышно Саша.

Ярик улыбается уголками губ, смотрит снизу вверх, щекой к сашиной груди притирается:

— Я не упаду, Саш. Ты меня держишь… — и, гибко извернувшись, высовывается вдруг в окно: — Это град, что ли?

У Саши сердце, кажется, пропускает пару ударов; он Ярика за пояс перехватывает крепко, хоть и понимает разумом, что тот не вывалится — подоконник достаточно широкий. Ярик не замечает будто — ладони подставляет, ловя крупные градины, и ойкает, когда некоторые из них особенно ощутимо бьют его по лбу. Обратно засовывается со своей добычей, явно развеселившись; на Сашу поднимает взгляд — и сразу улыбка сменяется тревогой с растерянностью пополам:

— Саш? Ты… правда, что ли, боишься?..

Саша вздыхает только:

— Давай просто… закроем окно. Дрожишь весь, простудишься ещё.

Ярик хмурится, но двигается, перебираясь на другую половину подоконника. Саша с облегчением отгораживается от града и пропасти стеклом. Ярик сразу придвигается обратно, виском в его грудь тюкается и руку поднимает, показывая пойманные градины:

— Обалдеть крупные, да?

— Я вижу, — фыркает Саша, расслабляясь. — У тебя в волосах… Можно, я?..

И осторожно одну из них из всклокоченной шевелюры тянет. Ярик под его руки подставляется охотно; Саша градины складывает в требовательно протянутые ладони, и они тают, сбегая прозрачной водой вдоль запястий. Саша пальцами прочёсывает его влажные волосы, бережно выпутывая кусочки льда; у Ярика выражение лица абсолютно блаженное. Градины уже, вообще-то, кончились — и в волосах, и за окном, — но Саша продолжает почти машинально пряди перебирать, едва задевая кожу; знает, что Ярик от такого чуть ли не мурлыкать готов. Дождь стучит в стекло с такой силой, будто вот-вот разобьёт. Саша мельком думает, что они вовремя закрыли окно.

Ярик вдруг обнимает Сашу за пояс, чуть повернувшись, — и ледяными мокрыми ладонями лезет под край футболки, прижимая их к горячей сашиной спине. Саша громко и не совсем цензурно вскрикивает, выпрямившись от неожиданного холода.

— Прости, — умильно бормочет Ярик, прижимаясь ухом к его груди, — я замёрз.

— Ссскотина же ты, Баярунас, — свистяще выдыхает Саша.

А потом — обнимает его крепче за плечи, прижав подбородком макушку. Смотрит сквозь стекло — и ладонь ему на висок кладёт, зарываясь в волосы кончиками пальцев.

Будто своими руками от грозы и пропасти за окном загораживая. Уберечь пытаясь и удержать.

Ярик расслабляется в его руках, голову чуть поворачивает, устраиваясь удобнее. Вторую ногу тянет на подоконник, подбирая острые коленки к груди. Ладони на сашиной спине понемногу согреваются. Саша знает, что Ярик слушает стук его сердца — что это его успокаивает лучше, чем звук дождевых капель.