— Ты ещё дольше не спи, — ворчит Саша, понемногу оттесняя его в сторону дивана, — и ты не только равновесия, ты вообще ничего не почувствуешь. Потому что в обморок свалишься. Ай, держу!..

Ярик на нём виснет, тяжело моргая, — а потом вдруг подбородок кладёт на плечо, явно не собираясь куда-то двигаться. Саша устало хлопает его по спине.

— Ты уравновешиваешься там, что ли?

— Уравновешиваю, — чуть качает головой Ярик. — Внутренние… ощущения.

— Давай мы хотя бы до дивана доползём, — вздыхает Саша, — и ты будешь уравновешивать всё там. Я тебя очень ценю, но ты вообще-то тяжёлый. Удержать не обещаю.

Ярик вздыхает грустно. Саша честно не понимает, что на него вдруг нашло, — Саша терпеть не может не понимать и уж тем более оставлять кого-то в таком вот невнятном состоянии, так что особенно не сопротивляется, когда на диване его обнимают снова.

Это же Ярик. Ему можно чуть больше, чем всем остальным — «всех остальных» Саша в принципе не пустил бы на свою территорию и свой диван.

И в свою жизнь — во всяком случае, настолько тесно.

— Я не знаю, — бормочет Ярик куда-то ему в плечо. — Не уравновешивается.

Саша вздыхает. Саше очень хочется его мыслительный процесс хоть чуточку поторопить и уйти спать, только вот Саша знает Ярика слишком хорошо: его торопить — только запутывать окончательно.

Поэтому Саша ждёт терпеливо. Дожидается только грустного вздоха — сонный Ярик иногда похож на пьяного, с такими же путающимися мыслями и печальными глазами. Хоть правда беги за пивом в надежде алкоголем его… уравновесить.

Саша знает, знает, что идея плохая. Но иногда с хорошими напряг.

— Может быть, — предполагает он осторожно, — наше понимание «ценю» не совпадает? Вот у тебя и не уравновешивается.

Ярик рассеянно пожимает плечами. Бормочет:

— А может, это я на самом деле неблагодарный. И не ценю.

Саша пихает его в бок.

— Ну а что? — Ярик трёт глаза и зевает душераздирающе. — Ты меня пустил… терпишь… а я не ценю. Только спать мешаю. Равновесия нет.

— А мы можем сойтись на том, что мы оба друг друга ценим, а? — вздыхает Саша. — Или для этого обязательно надо в пять утра за пивом? Уже, в принципе, четыре, можем сходить. Вместе, чтоб не скучно. Торжественно обменяемся и скрепим, так сказать, наш союз… тандем…

Ярик фыркает, пригреваясь у него под боком.

— Надо дуэт какой-нибудь, — бормочет. — Хороший. Добрый. Про тандем и…

— И про то, как мы друг друга ценим? — фыркает Саша.

Ярик задумчиво кивает. Потом вдруг выпрямляется, почти засветившись:

— Надо «Тени»!

Саша ржёт. Ярик обижается:

— Вот я же говорю, не ценишь!

— Ценю, — возражает Саша. — И тебя, и твоё понимание «хороших добрых дуэтов». — И улыбается ехидно: — Ну что, за пивом?

— Ты меня теперь всю жизнь этим пивом будешь стебать?

Саша жизнерадостно кивает. Ярик вздыхает.

— Вот ты меня стебёшь, — бубнит, — а я всё равно сейчас… уравновешиваюсь. И в голове всё уравновешивается.

— Ты не уравновешиваешься, — Саша легонько щёлкает его по лбу, — ты засыпаешь. А ещё ты тактильный маньяк.

— Ты меня раскусил, — зевает Ярик, устраиваясь удобнее. — Прости?..

— Да уравновешивайся, что с тобой делать, — Саша рассеянно гладит его по плечу.

Ярик благодарно урчит. У него глаза слипаются так явно, что Саше смешно немножко; у самого Саши опять бессонница, так что почему бы не послужить подушкой, верно?

Чем ближе пять утра, тем сильнее хочется его растолкать и действительно — из вредности — за чем-нибудь послать, но Саша благородно сдерживается.

Зато утром на бумажном стаканчике с кофе крупно пишет «пиво» и, протягивая его Ярику, ржёт ехидно:

— Ну как, теперь всё скрепилось-уравновесилось или надо именно в пять утра?

Ярик благодарно моргает:

— Нет. Оно опять в твою сторону перевесило. Мне надо… компенсировать. Я обещаю!

Саша фыркает и лохматит ему волосы.

Ярик в следующий визит в Москву торжественно прибывает в пять утра с символической медовухой. Саша так ржёт, что даже ругаться на ранний подъём не может.

(Досыпать, впрочем, заваливаются вместе.)

========== Самолётик ==========

Ярику смотреть на пустые окна напротив — грустно. Квартира стоит так уже давно, окна без штор выглядят мёртвыми и слепыми, и Ярик на них каждый раз, когда выглядывает на улицу, невольно бросает взгляд.

Каждый раз невольно надеется. Может быть, туда заселится кто-то хороший, кто-то, с кем можно будет переглядываться через узкую тихую улочку и улыбаться друг другу с утра?

Исторический, чтоб его, квартал, куда почти никто не селится — и дорого, и неудобно. У Ярика очень давно не было кого-то, кому можно улыбаться.

А одним вечером в той квартире загорается свет. Ярик заинтересованно высовывается в окно и машет вешающему шторы симпатичному парню.

Тот удивлённо поднимает брови, настороженно машет в ответ и шторы задёргивает.

Ярик вздыхает, опираясь на подоконник.

Может, ещё сложится?

***

Не складывается. Шторы остаются закрытыми — и это, чёрт подери, обидно; Ярик видит, что за ними горит свет и что-то происходит, Ярик видит своего нового соседа на улице, Ярик видит, что он тоже абсолютно одинок, — Ярик просто хочет, чтобы ему улыбнулись в ответ, неужели это настолько сложно?

Сосед отводит глаза при редких встречах и за шторами прячется. Ярик пытается себя убедить, что это нормальное человеческое желание иметь личное пространство — и всё-таки это обидно, обидно, обидно.

Ярик к нему не лезет, нет. Ярику просто хочется выть от одиночества. Вот и всё.

А через пару недель как-то днём в окно залетает бумажный самолётик. Ярик вздрагивает, когда он приземляется прямо перед носом, и бросает взгляд наружу — сосед стоит в проёме окна, жестами показывая «разверни».

Ярик послушно разворачивает — и озабоченно хмурится.

«Привет! Знаю, сосед из меня так себе, но я сейчас заболел и не могу выйти из дома, а у меня закончилась соль. Можно попросить поделиться? И парой таблеток жаропонижающего, если есть?..»

Ярик снова высовывается наружу и энергично кивает. Ярику совсем не сложно помочь, тем более больному; Ярик улыбается, видя благодарную улыбку на чужом лице — сосед прижимает ладонь к сердцу, будто без слов говоря «спасибо».

Ярик с наскоро собранным пакетом возвращается к окну и озадаченно замирает, не зная, как передать. Может, просто к нему сгонять и оставить под дверью?

Сосед рукой машет — «щас!» — и ныряет куда-то за пределы видимости. А потом — Ярик смеётся — из окна вылетает мощный вертолёт на радиоуправлении: вроде и игрушка, но смотрится так серьёзно, что назвать её детской язык не поворачивается.

Вот бы попросить как-нибудь погонять, а.

Ярик пакет привязывает к вертолётику и машет, мол, забирай. Тот улетает.

…и возвращается с тем же пакетом, в котором явно видны очертания шоколадки. Сосед активно машет из окна, давая понять, что это Ярику; тот пытается отрицательно замотать головой, но сосед корчит такую умоляющую мордашку, что отказаться не хватает сил.

(Ярик ему взамен шоколадки апельсин суёт.)

Путём нехитрой переписки выясняется, что соседа зовут Саша, он переехал недавно и действительно в городе абсолютно один. Ярику перекидываться бумажным самолётиком весело и отдаёт ореолом чего-то беззаботно-детского, лёгкого, летнего — и какая разница, что через мессенджеры было бы проще и быстрее?

Ярик даже самолётики, наловчившись, начинает кидать почти без промахов. Саша одобрительно улыбается, ловко хватая их на лету, и добродушно подтрунивает над его почерком. Саше болеть одному, кажется, дико скучно и грустно; Ярик ему пару раз за продуктами и лекарствами бегает, не поддаваясь на попытки отказаться.

И не такой уж он и бука, как раньше казалось. Ярик за его улыбку душу продать готов — Ярику так светло никто не улыбался. Саша признаётся, что Ярик ему показался сначала странным; Ярик показывает в окно язык и заявляет в ответ, что Сашу очаровательным признал сразу.