Неправильно отрегулированные лямки рюкзака начинают натирать почти сразу; небо плюётся мелким недо-снегом-пере-дождём, и совсем чуть-чуть хочется повеситься или сигануть с платформы, убегая от собственных мыслей. Желание встретиться с Сашей кажется вдруг невероятно глупым. Теперь-то, когда он в Москве, когда он…

Навязываться вот так было, наверное, ужасно глупо. Саше оно не надо, у Саши теперь и без питерских случайных знакомых есть с кем играть в приставку и ржать полночи. Яр то ли скучает, то ли ревнует отчаянно (Яр просто хотел дружить с единственным человеком, рядом с которым тепло и спокойно, он так много просит?); Яр удерживается от порыва продемонстрировать небу средний палец, в очередной раз поправляет врезающиеся в плечи лямки и почти натыкается на Сашу с двумя стаканчиками кофе. Моргает растерянно.

— Ты… ты меня встречаешь, что ли? — задаёт самый глупый, наверное, вопрос в мире.

— Нет, знаешь, у меня дофига друзей из Питера, — фыркает Саша, протягивая ему один из стаканчиков.

— У тебя дофига…

— Друзей — нет, — перебивает Саша. — Тебя, конечно, с чего бы я ещё стал спрашивать, когда ты приезжаешь и какой вагон, ну.

Яр застывает, понимая, что начинает краснеть; снова поправляет рюкзак и берёт кофе, бормоча неловкое «спасибо». Саша смотрит на него скептически, вручает свой стаканчик и с деловитым «подержи, поправлю» каким-то очень естественным жестом подтягивает ему лямки рюкзака, выровняв длину; расправляет их, чтобы сидели удобнее, и, хлопнув Яра по плечам, забирает свой кофе. Потом, фыркнув, машет перед его лицом свободной рукой:

— Приём, Земля вызывает Ба… — озадаченно хмурится, приостановившись, и отмахивается от сложной фамилии: — Ярослава, приём! Чего завис, пойдём. Давай, ты же меня ещё по Москве гулять хотел утащить — только рюкзак домой закинем, он у тебя что-то капец тяжёлый, а потом на спину жалуешься. Сейчас-то нормально? Я могу взять, если хочешь…

— Нормально, — мотает головой Яр, слегка охреневая от свалившейся вдруг заботы. Уточняет осторожно: — Домой?

— А ты с ним таскаться собирался весь день? — поднимает брови Саша. — А потом спина… Поехали, до меня на метро двадцать минут. Или ты в отеле?

— Да какой отель, — смеётся Ярик от неожиданности, — вообще хостел поискать хотел… у меня, правда, с ними вечно херня какая-то происходит, ты не представляешь даже.

— Мой диван удобнее, — безапелляционно мотает головой Саша и тянет его за локоть.

Гулять по Москве без рюкзака оказывается… странно; Яр чувствует себя вытряхнутой из панциря черепахой — ощущение открытой спины заставляет невольно напрягаться, будто в ожидании удара, и на Москву смотреть с лёгким подозрением.

Москва вдруг улыбается ему солнцем.

— Обалдеть, — бормочет Яр. — Впервые.

— Питерский житель впервые увидел солнце? — смеётся Саша. — Шок-контент, без смс и регистрации! Ты сейчас не начнёшь шипеть и сгорать, нет? — Напевает, дурачась: — «Мне больно видеть белый свет, мне лучше в полной темноте…» — и легонько хлопает его между лопаток, задержав ладонь на пару лишних секунд.

Яру от этого тепло как-то очень и напряжение вдруг отпускает. Яр расправляет вечно ссутуленные плечи и тоже неуверенно улыбается. Саша — очень органично вписавшийся в Москву и всё-таки тот же привычный Саша — взъерошивает ему волосы и снова смеётся.

Возможно, чтобы подружиться с Москвой, нужен был кто-то, у кого можно кинуть рюкзак и остаться на ночь на старом диване.

А может быть — Яр на широко улыбающегося Сашу косится и чувствует, как губы невольно в ответной улыбке растягиваются — может быть, и чуть дольше. И в сердце.

И, может быть, если очень-очень-очень повезёт, не только другом.

Рюкзак больше плечи не оттягивает — и Яр, кажется, готов взлететь. Саша заботливо придерживает его за локоть и весело улыбается.

Яр думает, что всё это время искал московское солнце не там.

========== Шнурок ==========

— Саш, подожди!

— Мы опаздываем!

— Шнурок развязался, ну подожди…

Яр с размаху приземляется на одно колено, плюхнув на землю сумку, и торопливо завязывает неаккуратный бантик. Саша, раздражённый сумасшедшим началом дня, нетерпеливо притопывает ногой — какого чёрта; если они хотят успеть на запись этого трека, им бежать надо, а не шнурки завязывать по полдня, и так уже проспали, а это ведь первый трек «Тетрадки», Яр сам так рвался, а сейчас возится с черепашьей скоростью, как же это бесит, бесит…

«Я его люблю», — напоминает он себе. Глубоко вздыхает, пытаясь взять себя в руки. Яр виновато смотрит из-под падающих на лицо волос и дёргает сумку с земли, снова с Сашей поравнявшись.

«Я его люблю и бешусь на самого себя, потому что проспал, несмотря на будильник», — мантрой проговаривает мысленно Саша и тянет его за локоть; быстрее, быстрее, быстрее…

— Саш, стой! — и пяти минут не прошло.

— Что опять?

— Шнурок… Вечно развязываются, прости, сейчас я…

— Да потому что ты завязывать их не умеешь! — бросает Саша в сердцах.

— Возьми да научи! — брякает Яр в ответ — они оба сейчас слишком на взводе.

Саша испепеляет его взглядом, пихает свою сумку ему в руки и опускается на колено. Яр статуей застывает, прижимая сашину сумку к груди и неловко придерживая локтем собственную; воздухом давится:

— Ты…

— Заткнись.

Саша испепеляет его взглядом ещё раз — снизу вверх, непривычно, стоять перед ним на коленях непривычно, но мысли это вызывает вполне себе… кхм, не время и не место для них, стоп! — и быстро завязывает шнурки на обоих его кроссовках, затянув потуже кривые узлы; вскакивает, отбирает сумку обратно, пальцем тычет:

— Ни слова! — и за локоть цепляет, ускоряясь.

У Яра глаза какие-то совсем шальные и жилка на виске бьётся. Саша отгоняет неуместные мысли и влетает в вагон метро, затянув туда Яра за секунду до закрытия дверей. Тот, пискнув, чудом успевает отдёрнуть руку, чтобы не зажало дверью.

— У нас есть шанс успеть, — выдыхает Саша, глянув на часы, и прислоняется к надписи «не прислоняться».

Яр устало придерживается за его плечо.

***

Запись трека ожидаемо не приносит спокойствия — они в жизни, кажется, друг на друга так не орали. Саша в какой-то момент краем уха слышит, как кто-то из техников предлагает ставки, через сколько они подерутся. Саша фыркает.

Не, ребят, не угадали.

На перерыве он пихает Яра к стене, впиваясь губами в губы. Яр больно кусает его за нижнюю губу и скалится, царапая затылок; глаза горят азартом и желанием. Саша оттягивает его волосы.

Слишком мало времени, слишком много людей, которые могут увидеть. Саша отстраняется, пытаясь успокоить сбившееся дыхание.

Будто свежего воздуха глотнул — и теперь легче орать друг на друга дальше. Взглядом сверлить через две стойки с микрофонами, борясь с желанием зажать у стенки — такой же взгляд встречая и то же желание.

Домой вечером едут в полном молчании; Яр периодически цепляет сашины пальцы своими, искрами простреливая до позвоночника. Саша старательно держит себя в руках.

Яр на него налетает, стоит Саше закрыть входную дверь. И губами к губам — голодно и жадно; и плечи сквозь рубашку царапает, забираясь руками под пиджак.

— Подожди, — смеётся Саша нервно, пытаясь отстраниться, — дай хоть разуться, господи, чудовище…

— Я ждал весь день, — Яр кроссовки стряхивает нетерпеливо, ногой об ногу, и снова тянется.

Пресловутое «есть за терпенье награда» упрямо крутится в голове.

Саша, увернувшись, садится на тумбочку, подрагивающими пальцами пытаясь развязать шнурки — это той ещё задачкой оказывается, когда сердце колотится в горле, а к человеку рядом тянет почти физически, как магнитом. Шнурок путается и не поддаётся.

— Да сколько можно! — Яр, перед ним на колени почти упав, нетерпеливо отталкивает его руки.

Саша застывает. Ситуация ощущается изощрённой местью за утро. Яр вдруг голову поднимает, глядя снизу вверх, и ледяными после улицы пальцами проводит, будто случайно, по щиколотке, скользнув под край штанины. Сашу бросает в жар, мурашками пробивая и почти болезненно отдаваясь тяжестью внизу живота.