Их там много, этих ламп. Высоко, чтобы зверь не достал, — они немного похожи на звёзды, или на светлячков, или… Яр и сам не знает. Просто Саша сказал, что ему с ними спокойнее.

Не так страшно.

За дверью снова рычание и глухой удар. Волк всегда пробует вырваться. Дверь легонько сотрясается за спиной.

Саша всегда боится, что ему удастся. Яр только плечами пожимает.

Яр боится только за него.

Яр поёт ему почти всю ночь, пока голос совсем не устаёт и не сбивается на хрип. Постепенно успокаивающийся волк подвывает из-за двери.

Саша всегда говорит, что почти ничего из этих ночей полнолуния не помнит. Яру всё равно. Яру достаточно знать, что он-зверь понимает: кто-то есть рядом. Его не забыли, не закрыли, не оставили — за ним придут.

Яру это кажется безумно важным.

Яр от рассвета выжидает не больше минуты, опуская сетку и дёргая засов. Ему едва хватает сил с ним справиться.

— Саш?

Тот, измученный, на полу сидит, спрятав лицо в ладонях. Яр снова пробует:

— Саша.

Саша поднимает голову. Глаза знакомые, зелёные уже; Яр всё-таки проверяет ещё:

— Скажи мне что-нибудь.

— Я, — тот охрип совсем; кашляет, прочищая горло. — Это я. Александр… актёр, певец, стример… не любящий мыть посуду человек.

Яр смеётся, потянувшись к ручке. Шутит — значит, человек. Значит, в порядке.

Слава богу, пережили.

— А ты Яр, — продолжает тот, наблюдая за отъезжающей вверх сеткой. — Любовь всей моей жизни и самое упрямое на свете чудовище. И я… опять тебя поранил. Боже.

— Ерунда, — Яр рядом с ним плюхается на пол, к себе тянет. — Царапина, заживёт. Сашенька…

Тот прижимается к нему, устало тюкаясь виском в его грудь. Яр беспорядочно гладит его спину, целуя куда-то в волосы.

Пережили.

Лампочки тихонько качаются над головой.

========== Пентаграмма ==========

Саша чувствует лёгкое прикосновение, будто ребёнок тянет его за пальцы, и страдальчески морщится.

Нет. Просто нет. Он туда не пойдёт. Он обычный рядовой демон, и почему этот ребёнок повадился дёргать именно его, есть же столько альтернатив…

Его тянут чуть настойчивее. Саша знает ощущения при настоящем призыве — когда вытаскивают за шкирку на землю, не спрашивая мнения и не давая закончить фразу. Или дело. Как-то раз его выдернуло из ванны — а что, демонам положены плотские наслаждения, но никто не уточнял, какие, — и пришлось делать вид, что обнажённость была задумана и всё идёт по плану. И клочья пены тоже, да-да.

А этот… Саша сказал бы «вежливый», если бы на самом деле он не был просто неумелым.

Но каким же, сука, настырным. Саша уже знает: раз начал, не успокоится. Так и будет дёргать; у Саши терпение всегда кончалось раньше, чем его упрямство.

Не то чтобы Саша когда-то отличался терпением.

— Ну что опять? — почти рычит он, вываливаясь из пентаграммы.

Господи, этот балбес даже не смог нормально начертить защитные знаки. Очень хочется его напугать, но…

На него поднимаются восторженные синие глазищи.

— Привет!

У Саши, кажется, начинает дёргаться глаз. Он в центре пентаграммы устало садится, чтобы быть на одном уровне с сидящим на пятках пацаном, смачно располосовавшим себе руки.

На самом деле, этап с эффектным появлением в клубах дыма, зловещим хохотом и всполохами огня по стенам они тоже уже проходили.

— Что тебе опять? — вздыхает он почти мирно.

— Сейчас я по делу, честно! — обещает тот искренне. — Не как в прошлый раз.

Помнит Саша этот прошлый раз с жалобным «мне просто было одиноко и страшно и там по дому, кажется, кто-то ходит» после просмотренного ужастика.

Дьявол, и как его вообще угораздило связаться с этим мальчишкой.

— Давай сюда руки, — обречённо вздыхает Саша.

Первые несколько раз он ещё наблюдал за неловкими попытками забинтовать порезы самостоятельно, потом сдался и начал делать это сам. Мальчишка ладони протягивает доверчиво.

Как будто не понимает, что его за эти ладони могут утащить в ад.

Мальчишка восторженно рассказывает про какой-то проект, в который он очень-очень-очень хочет попасть, и просит «немножечко удачи на кастинге, дальше я сам, просто чуть-чуть удачи». Саша, демонстративно закатывая глаза, бинтует порезы на его руках.

Все ладони давно уже в шрамах, какого чёрта. Разве та ерунда, по которой он вызывает Сашу каждый раз, стоит этой боли?

— Режь слабее в следующий раз, не надо так глубоко, — ворчит он, когда мальчишка берёт паузу на вдох. — А лучше вообще переставай меня дёргать.

— Ну а как же, — на него хлопают синие глазищи. — Как ещё-то?

— Сам? — Саша бинт завязывает.

— Да я сам, — бурчит мальчишка. — Ты же сам говорил, что всё равно я сам, ты просто немножко подталкиваешь. А мне нужно это «немножко». Поддержки. Страшно же.

— То есть демона тебе вызывать не страшно, — ворчит Саша, — а на кастинг…

— Там ведь я был бы один, — пожимает плечами мальчишка.

— Зато в аду один не будешь, ага, — Саша заканчивает с его второй рукой.

— Не буду, — тот улыбается. — Там же ты будешь.

Саша озадаченно качает головой и закатывает глаза, собираясь мстительно отправить его на роль какого-нибудь третьего дерева в седьмом ряду.

(Мальчишка проходит на главную.)

(В следующий раз он дёргает Сашу праздновать — и Саша, матерясь, появляется сразу, чтобы он не успел располосовать себе не успевшие зажить руки.)

(Тот светится, будто к нему снизошёл ангел; Саша впервые за всё время выходит из пентаграммы, окончательно забив на регламент.)

========== Двусмысленность ==========

Толпа напирает.

Ярик ненавидит метро: людей вокруг слишком много, и совсем-совсем нечем дышать, и шум со всех сторон давит, бьёт неиллюзорными плетьми — хочется на пол осесть, сжаться в комок, стиснув руками голову. В висках стучит часто-часто, отбойным молотком изнутри по черепу; он загнанно оглядывается — слишком-слишком-слишком много людей, лица, спины, руки, всё калейдоскопом — и, кажется, у него кружится голова, кажется, он сейчас упадёт в обморок, упадёт-упадёт-упадёт, прямо под ноги, прямо на грязный пол вагона, под чужие ботинки, и его не заметят, его затопчут, его оставят там валяться, или на рельсы случайно вытолкнут, или…

Он хрипит «Саш», не вполне даже осознавая, что говорит что-то — это просто его сигнал SOS, просто первое, что в голову приходит, когда срочно-срочно-срочно нужна помощь, надёжная рука, родное тепло, хоть что-то стабильное, уверенное, устойчивое.

Схватиться и не упасть. Пожалуйста. Он разве многого просит?

Он честно не помнит, что Саша вообще-то на самом деле рядом — на долгие несколько мгновений кажется, что Ярик один-один-один-совсем-один-всегда-один, и вот сейчас будет знакомо леденящий миг свободного падения, вот сейчас он ударится, и всем будет плевать, и все просто…

А потом его за плечи утягивают куда-то в сторону, каким-то чудом пропихнувшись между людьми, и прислоняют к стене вагона, упираясь руками по обе стороны от яриковых плеч.

Давая пространство.

Давая д-ы-ш-а-т-ь.

— Держись за меня, — говорят негромко — едва различимо в шуме вагона, но Ярик слышит. — Сможешь?

Ярик неверными пальцами цепляется за его руки. Саша загораживает его от всех — и ему плевать, кажется, как выглядит это со стороны.

Двусмысленно, мягко говоря, выглядит.

— Тебя ловить или ты всё-таки передумал в обморок? — спрашивает Саша, наклонившись к его уху. Негромкий вроде бы голос парадоксально заглушает шум переполненного вагона.

— Передумал, — бормочет Ярик. — Но ловить.

Саша перехватывает его одной рукой. Ярик прикрывает глаза.

«Не-один-не-один-не-один» бьётся в голове в такт сердца, и он не уверен — его или сашиного.

Может быть, обоих.

***

Толпа напирает.

— Покажи, Рейстлин, покажи фокус, ты один, и брат твой не придёт…

Ты один. Ты один. Ты один.

Он спотыкается, когда его толкают, и больно обдирает ладони о сцену. Паника бьётся в горле истошным воплем.