— Ну ладно, поймал, — покорно соглашается Ярик. — Я… не против. Но блять, Саш, хоть бы сказал раньше…

— Угугу!

— Чшшш, ну я не ругаюсь же. И не сбегаю, видишь? Просто… охренел от жизни. Зато, знаешь, спать уже совсем не хочется! Расскажешь мне потом, как тебя так?..

— Угугу, — соглашается Саша спокойнее.

После, и правда, Саша расскажет, что не знает, как так вышло — просто обнаружил себя однажды испуганным комком перьев, забившимся на верхнюю полку в шкафу. После Саша расскажет, что ночную птицу сдерживать в себе ночами тяжело и больно, когда она рвётся в реальность, а Ярик со своим падением заставил его против воли подключить инстинкты, и разбуженная птица перехватила контроль. После Саша расскажет, как всё время боялся нечаянно себя выдать.

После Саша расскажет, как боялся, что Ярик уйдёт, если узнает.

А сейчас он его рукав не выпускает из клюва, сидя напротив него на полу, и осторожно протянутую вторую руку, как ладонью, накрывает страшной лапой.

И когтями, конечно, не ранит.

========== Клюква ==========

Комментарий к Клюква

Ханахаки!АУ

Яру озеро это проклятое раз за разом снится.

Оно белое, будто не вода в нём, а молоко. Белое и… красное.

От крови. От ягод клюквы, растущей по берегам.

Яр, право, не знает. Яр только видит сквозь белёсую воду проступающие скелеты — животных, людей? Яр видит в каком-то из снов, как зашедший в озеро оленёнок прошёл не больше пары шагов, зашатался и рухнул, и вода забурлила вокруг, и кожа начала слезать, и мясо, и обнажились белые-белые кости.

В каждом сне он видит девушку, идущую вдоль берега. У неё в руках, как букет, веточки с крупными алыми ягодами. Она по белой воде ступает, как посуху, и веточками украшает белые кости. Вода жутко красится алым.

Она к Яру идёт, закончив. Она, наверное, красивая, но он никогда не может запомнить её лица. Она последней веточкой касается его руки, заставляя принять.

Едва Яр сжимает на стебле пальцы, её лицо искажается гримасой, высыхает разом. Перед Яром — тоже скелет, скалится и смеётся жутко.

Яр видит, как растворяется на его руках плоть, как от него самого лишь кости остаются, — и просыпается, надрывно кашляя. Во рту — кисловатый привкус… клюквы?

Яр этот чёртов сон видит каждую ночь.

У Яра в груди болит.

Яр днём старательно всем улыбается, делая вид, что всё хорошо. С а ш к е улыбается.

Сашка его не любит. Но это же не смертельно, да?

Через пару недель кошмаров Яр обнаруживает, что ладонь, которой он рот зажимает при кашле, окрасилась алым. Кривится испуганно и непонимающе. Привкуса крови почему-то нет.

Ещё пару дней спустя он откашливает крупную красную ягоду.

Клюква. Чтоб её, символом его несчастной

(с м е р т е л ь н о й)

любви стала чёртова клюква. Не цветок какой романтичный, не что-то красивое — просто кислая ягода, Яр даже не любил её никогда.

Всё не как у людей. Руина, Яр, руина, даже смертельно болеть влюблённостью не умеешь по-человечески…

Он смеётся до истерики, думая об этом. Он давит порыв Сашке сейчас же и написать, пусть посмеётся тоже. Его останавливает лишь понимание, что Сашке, наверное, будет не очень смешно — что он беспокоиться будет, или с отвращением кривиться, или… кто его знает, какое там «или». Вряд ли большая и светлая любовь.

Точно не любовь.

Ещё через пару недель становится совсем худо. Яр кашляет уже и днём, сплёвывая в салфетки перемазанные кровью кислые ягоды; Яр ч у в с т в у е т, как тонкие веточки прорастают сквозь его лёгкие, обвивая рёбра.

Яр ненавязчиво приводит свои дела в порядок, стараясь особо не светиться этим, пишет пару прощальных записок и ждёт, разрываясь между желанием быть с Сашкой как можно больше и не видеться с ним вообще.

Рядом с Сашкой легче, правда. Только вот… он слишком переживает во время приступов, которые накрывают всё чаще, и Яр уже почти не может это скрывать, и Яр правда не хочет, чтобы Сашка винил себя в его смерти.

Саша ведь не виноват, что без него не получается дышать. Саша не виноват, что Яра полюбить невозможно.

Яр едва может спать. Яр этот проклятый сон видит каждый раз и заснуть после него совсем-совсем не может.

Саша припирает его к стенке на исходе второго месяца с той, первой ягоды. Саша злится, у него глаза тревожно блестят, и он сейчас, вот так, зажав Яра в углу собственной квартиры, выглядит таким красивым, что перехватывает дыхание.

А так Яр бы отболтался как-нибудь, правда. Просто приступом сгибает прямо в сашиных руках и капли сока с кровью пополам пачкают сашину белую рубашку.

Яр очередную небольшую веточку с тремя ягодами пытается в ладони спрятать, но не успевает.

Господи, как же Яра тошнит от клюквы. И от ожидания смерти. И от жалости в сашиных глазах, когда тот, наконец, п о н и м а е т.

— Ты… — шепчет Саша, держа его, шатающегося, за плечи. — Из-за кого ты?..

Яр смеётся — невесело абсолютно, почти безумно, но искренне. Яру смешно, смешно, смешно…

…смех переходит в истерику так внезапно, что он сам этого не понимает — просто осознаёт себя вдруг уткнувшимся в сашино плечо, в голос рыдающим и беспомощно комкающим в пальцах его и без того испорченную рубашку. Вой дерёт горло — или это снова клюква?

Саша сидит с ним на полу, пережидая. Яр сам не знает, в какой момент у него подломились колени. Саша ничего не говорит — просто греет ладонями лопатки, просто р я д о м, рядом, рядом, с Яром, держит…

Яр пытается ему что-то объяснить. Саша тихо качает головой с до боли осторожным «я понял» и до тошноты виноватым «прости». Яру снова хочется расхохотаться от нелепости его извинений.

Яру б о л ь н о. Сердце болит.

Яр рыдает до икоты, до плывущего сознания — Яр плачет впервые с того момента, как всё это началось. Яр едва понимает, что ему помогли перебраться на диванчик, лечь заставили головой на колени, обняли снова неловко. Яр, лбом ткнувшись в его живот, всхлипывает беззвучно и сухо, не в состоянии выровнять дыхание, и чувствует только бережно гладящие его ладони.

Яр так и отключается, вцепившись в него, как в единственное спасение.

Яр просыпается снова от того-самого-сна, от кислых ягод в горле, — но просыпается чуть более живой, чем до этого был.

Саша объясняет потом неловко, что Яр на его коленях проспал почти шесть часов. Яр плачет потом в него снова, сумбурно выговаривая кипящие внутри чувства и мысли.

Саша тихо целует его в лоб. Саша всё ещё его не любит — но пытается что-то обещать.

Да что он может.

— Спишь со мной, — говорит тот безапелляционно, когда Яр затихает в его руках. И отвечает на вопросительное «ммм?»: — Если тебе спокойнее спится рядом со мной, то ты спишь со мной.

— Я от этого не вылечусь, — говорит Яр грустно. — Только буду тебе на ухо орать и на тебя кашлять, вот и всё.

— Ты без этого умрёшь от истощения раньше, чем… — Саша осекается. — А может, ты поймёшь, что я во сне пинаюсь, например, или храплю? И разлюбишь?..

Яр смеётся горько.

Яру в его объятиях странно, и страшно немного, и дышится легче. Яр заснуть всё-таки долго не может, слушая его ровное, не в пример своему, дыхание и прижимаясь робко к груди.

Не об этом ли он мечтал? Засыпать и просыпаться под боком, касаться, греться его теплом, вслушиваться в мерное биение сердца…

Как глупо.

Яр влюбляется ещё сильнее.

Яр в его руках высыпается всё-таки хоть немного лучше — но конец очевидно близок. Яр проклятые веточки с ягодами чувствует под кожей; ему кажется иногда, что они заменили вены.

А Саша его н е л ю б и т.

Яру сон проклятый снится снова — но сегодня, кажется, изменилось что-то. Яр опускает глаза и видит, что ветка пробила изнутри его грудь и издевательски красуется крупными, будто кровью налитыми

(в крови перемазанными)

ягодами.

Наверное, это конец. Почему-то даже не больно.

Девушка привычно идёт к нему.

Сашка. Сашке неприятно будет проснуться в обнимку с трупом.