— Не помри от аллергии, — с плохо скрываемым беспокойством оглядывается на него Ярик. — Саш, серьёзно, шашки?

Саша кивает, пытаясь проморгаться. Ярик, на него изучающе посмотрев, притаскивает с кухни таблетку и наливает стакан воды. Саша благодарно шмыгает забившимся носом.

— Ты только не плачь, — фыркает Ярик.

Саша только глаза закатывает и идёт протирать доску влажной тряпкой. Ярик рядом любопытно вертится, ворча что-то про дедовские игры и «ты ещё кроссворд поразгадывать предложи». На пол напротив доски, тем не менее, усаживается, скрестив ноги, и озадаченно наклоняет голову, наблюдая, как Саша сосредоточенно выставляет шашки ромбиком.

— Саш, по-моему, в шашки как-то по-другому играют, — говорит он с сомнением — не то в своих словах, не то в сашином психическом здоровье.

— Ага, — покладисто соглашается Саша, заканчивая с перфекционистской дотошностью выравнивать края фигуры. — Только мы в «Чапаева» сейчас.

И щелчком отправляет одну из белых шашек в сторону чёрных, аккуратный ромб разбив с громким стуком. Ярик от неожиданности вздрагивает. Саша глаза на него поднимает, улыбаясь до ямочек на щеках; в глазах огонёк весёлый разгорается и чертенята прыгают.

Ярик, кажется, влюбляется в него ещё сильнее — хотя куда уж, казалось бы.

— Давай, весело же, — фыркает Саша. — Цель — выбить с поля все шашки противника. Мы с сестрой обожали в это играть, ржали всегда на весь дом — и влетало же нам в итоге… но оно того стоило! Не играл никогда?

Ярик головой мотает, немножко в зелёных глазах утонув. Неуверенно к удачно отлетевшей в сторону чёрной шашке примеривается.

— Эх ты, — добродушно усмехается Саша, — ребёнок современный, всему учить надо. Давай, вперёд!

Ярик с непривычки бьёт слишком сильно — с поля улетает и фишка, по которой он целился, и его собственная. Саша в ответ с ювелирной точностью выкидывает за пределы доски сразу две его, своей остановившись на самом краешке.

— А руки помнят, смотри-ка, — хмыкает он. — Сто лет не играл.

Ярику приловчиться удаётся на удивление быстро; в азарт впасть — ещё быстрее. Саша, на его сосредоточенный прищур и прикушенный для точности прицела кончик языка глядя, улыбается всё шире, потом, не выдержав, смеётся. Ярик на него глаза настороженно вскидывает — сразу, впрочем, понимает, что смеётся Саша не над ним, и неуверенно улыбается в ответ.

На Сашу вот такого, растрёпанного, с горящими глазами, залипает отчаянно на пару десятков секунд, откровенно любуясь. Саша весело вскидывает брови, безмолвно интересуясь, в чём дело.

— Ты красивый, — брякает Ярик, тут же смущённо взгляд отводя. Искоса на Сашу смотрит.

Тот рукой в волосы лезет привычным жестом, и без того всклокоченные пряди ещё сильнее разлохматив, и хмыкает, улыбаясь:

— Ты, вообще-то, тоже. Но от поражения это тебя не спасёт! Вперёд, армия! — и, неудобно руку выкрутив, как-то очень удачно сбивает шашку Ярика с доски точным ударом.

— Не дождёшься! — заявляет тот, снова втягиваясь в игру.

Первая партия заканчивается вничью. Ярик демонстративно разминает пальцы. Саша вдруг щёки энергично руками трёт и смеётся в ответ на непонимающий взгляд:

— У меня лицо уже болит улыбаться!

— Это потому что у тебя мышцы отвыкли, — наставительно говорит Ярик. — Это как с занятиями спортом: если долго не работать, а потом резко начать, то всё болит. Тебе надо просто улыбаться каждый день, тренируйся и не отлынивай.

Саша на его изречение ресницами хлопает, переваривая, и снова смеяться начинает. Ярик, дотянувшись, кончиками пальцев ямочек на его щеках касается — давно хотелось.

Ярик, помнится, когда они впервые наедине оказались правильно, не по-дружески, по лицу его вечность гладил и никак остановиться не мог — дорвался; изучал, будто слепой, осторожно век, скул, лба, висков, губ касаясь, а Саша так и замер в его руках, дышать боясь, лишь бы не спугнуть, и по спине осторожно гладя.

Саша сейчас улыбается только шире и чуть заметно к его рукам ластится, глаза прикрывая и целуя невесомо в центр ладони. У Саши всё ещё от подобных нежностей начинают забавно гореть уши.

Ярик его за прядь отросшую слегка дёргает и отстраняется с почти угрожающим «я всё равно тебя победю!». Саша фыркает — «это мы ещё посмотрим» — и шашки столбиками по две штуки выставляет. Ярик, подозрительно на это зрелище прищурившись, повторяет за ним.

— Так начнём игру!.. — затягивает внезапно даже для себя. Саша, фыркнув, присоединяется, жестом предложив ему ходить на этот раз первым.

Песню они горланят, иначе не скажешь, хрипловатым нераспетым дуэтом и мимо нот, аккомпанируя стуком шашек друг о друга и негромкими «йес!» и «блин!» в зависимости от ситуации — только вот кайфа от этого сейчас больше, чем на сцене перед забитым залом. Ярик так хоть всю концертную программу готов отпеть (и, отдельно, «Игру с огнём»).

— Так начнём…

— …и поймём…

— …чья возьмёт!

Ярик одновременно с завершением песни щёлкает по шашке не совсем удачно, с нужной траекторией промазав, и с поля её нечаянно в сашину коленку выстреливает. Ойкают оба одновременно — Саша смехом давится, ногу растирая, Ярик почти начинает тараторить сбивчивые извинения, когда Саша вскидывает руку с воображаемым мечом и вопит:

— Я смертельно ранен коварным врагом! Пусть я и умру, моя армия — вперёд! — и, всё-таки засмеявшись, добавляет: — Когда-то и меня вела дорога приключений…

Из-за разбирающего его хохота по своей шашке бьёт слишком резко, и та вдруг подскакивает, зацепившись за какую-то неровность на доске и описав в воздухе красивую дугу. Ярику влепляется чётко в лоб.

Саша, смех оборвав, глаза широко распахивает и рот рукой испуганно зажимает с торопливым «блин-прости-очень-больно?». Ярик фыркает — «ай» — и потирает пострадавшее место, тут же рассмеявшись. Саша обеспокоенно к нему через доску тянется, волосы смахивая со лба и щурясь в поисках видимых повреждений; гладит невесомо, самыми кончиками пальцев. Безошибочно тёплыми губами касается пульсирующей болью точки.

Ярик глаза закрывает, чуть дрожа от нежности захлестнувшей. И не очень-то больно было — шашка всё-таки лёгкая, — ради такого он даже на пробитый череп согласен, дайте только Сашу рядом. Любая боль уйдёт. Просто с ним соседства не выдержит; ласки этой бережной — не выдержит.

— Ты чего? — почти со страхом спрашивает Саша. По щеке проводит тыльной стороной ладони. — Так больно?

Ярик слёзы навернувшиеся смаргивает — эмоции переполняющие хоть такой выход нашли — и улыбается, головой качнув. Подбородок задирает, тянется губами к губам.

— Совсем не больно.

Осторожно, за дужку, стаскивает с него очки — Саша жмурится доверчиво, без чёткого зрения (и раздражающей преграды) себя оставить позволяя, и снова ресницы поднимает. Ярик пальцы в его волосы вплетает, смотрит в зелёные омуты близко-близко: в них огонёк дурной снова разгорается и чертей пресловутых разглядеть можно. Ярик к чему-то подобному готов — и всё равно ойкает невольно, за горячие плечи цепляясь, когда его на пол опрокидывают, заботливо поддержав под спину.

Саша всё ещё обращается с ним бережно до боли — как с хрупкой статуэткой, которая разобьётся от неосторожного движения, как с величайшей в мире драгоценностью, как с тем потерявшимся в себе и в мире девятнадцатилетним мальчишкой с затравленным взглядом, который когда-то испуганно шарахнулся на кастинге от неожиданного «воротник поправь!» и дёргаться продолжал от каждого слишком резкого движения, глядя недоверчиво исподлобья (которого приручать пришлось кошмарно долго — и как только хватило терпения?).

Они давно сошлись на том, что мальчишка уже вырос. Они давно сошлись на том, что уже несколько лет на равных.

Саша так осторожно его щеки касается, сверху нависая, будто Ярик под его руками готов рассыпаться — или зажмуриться, в ужасе сжавшись.

Саша ещё раз в лоб его целует — для верности, видимо, или для профилактики. Саша губами коротко касается переносицы, заставив зажмуриться; по дрожащим ресницам мажет, собирая остатки слёз. Ярик ладонями забирается под его футболку, притягивая ближе; тычется вслепую, куда-то в подбородок целуя.