Может, оно так и проще. Может, и правильнее; Саша не хочет ни от кого зависеть и не хочет, чтобы зависели от него. Здоровые отношения, да? Баланс.
Просто иногда хочется взаимно стать чьим-то лучшим другом или быть самым близким для самого близкого человека, вот и всё. Просто иногда хочется волком взвыть от осознания, что он всегда будет в лучшем случае вторым.
Когда это странное существо смотрит на него синющими восторженными глазами-звёздочками, Саша, вот правда, ему не верит. Когда оно рассказывает, насколько сильно Сашей восхищается…
…когда обниматься радостно лезет…
…когда песни с ним голосит, засиживаясь за приставкой до утра и засыпая на Сашином диване…
…когда съедает все конфеты в доме и, виновато моргая, притаскивает новые…
…когда, жалобно хлопая глазами, закутывается в тысячу пледов и всё равно пытается руки о Сашу греть…
…когда его оказывается вдруг в Сашиной жизни так много, что Саша одиночество забывает.
Это просто из-за того, что Саша близко и не отказывает никогда во встречах, делится всем, от конфет до мыслей, пускает на свой диван, а ещё с Сашей можно поиграть в приставку и поболтать и…
Это не из-за того, что Саша дорог, нет, нет, нет, ни в коем случае, так не бывает, Саша уедет в Москву, и всё закончится, точно закончится, у этого существа полно своих друзей, зачем ему Саша, Саша просто удобный, всё закончится…
И глазами оно жалобно хлопает на вокзале только потому, что привыкло. Только поэтому. Саша его мокрым ресницам н-е в-е-р-и-т. Саша его крепким отчаянным объятиям не верит.
И он сам Саше… нужен, конечно, но Саша может и без него. Саша просто тоже привык. Привычки формируются за двадцать один день. Ярик кем-нибудь его заменит. Саша кем-нибудь заменит Ярика. Вот и всё. Никаких первых мест. Саша первого места в его жизни (хоть в чьей-нибудь жизни) просто недостоин. Саша побыл немного на втором, это было круто, теперь Саша уезжает, в-с-ё з-а-к-о-н-ч-и-л-о-с-ь.
Через двадцать один день лучше почему-то не становится. И ещё через двадцать один — тоже. И редкие приезды Ярика совсем не помогают — мелькает трусоватая мысль, что, может, лучше бы не видеться с ним вообще; Саша даже честно пытается, пытается считать эти чёртовы три-недели-чтобы-отвыкнуть, пытается…
Вечером какого-то из двадцать первых дней Ярик снова оказывается у него на пороге, глазами хлопает и неуверенно улыбается, не решаясь протянуть руки. Признаётся тихо:
— Я скучал.
Саша… почему-то верит — этому больше верит, чем всем своим «отвыкнет». Почему-то таким естественным движением притягивает его к себе сам, прервав колебания. Почему-то с дрожью чувствует, как Ярик утыкается в плечо носом.
Глаза почему-то жжёт. Ответное — севшим почему-то голосом — «я скучал» вырывается само.
Ярик кивает тихо. Шепчет:
— С днём рожденья меня, Саш? Я… очень скучал. Ты не пропадай так больше, а?
— У тебя ещё не день… — Саша на часы оглядывается. — Две минуты ещё.
— Неважно, — он мотает головой. — Ты… знаешь, я не хочу больше… вот так. Я сейчас заруиню ведь всё на свете, но ты самое важное, что у меня есть, ладно? Я не хочу делать вид, будто… будто мне всё равно.
Саша качает головой. Саша сказать хочет — нет, так не может быть, так не бывает, я не бываю…
Ярик зажимает ладонью его рот. Вздыхает тихо:
— Ты сейчас возражать начнёшь. Я помню, что ты говорил про привязанность, и про зависимость, и вообще, но… смирись, а? Ты очень мне нужен.
И смотрит глазами-звёздочками в ожидании ответа. И вздыхает тяжело на Сашин ступор, убедившись, что не дождётся:
— Я… понимаю. Правда понимаю. И я… уйду, Саш, правда, только, смотри, уже за двенадцать, уже мой день рождения, и можно мне маленький совсем подарок? И я уйду. Правда, это… это ничего, что я тебе — нет, — он улыбается кривовато. — Ничего.
Саша спросить не успевает, сказать хоть что-то, ответить — Ярик коротко прижимается губами к его губам. Отстраняется с той же улыбкой:
— А теперь… я пойду. Прости. Забудь. Я отвыкну, я слышал, привычки за двадцать один день меняются, я отвыкну о тебе думать, и… всё. Просто очень хотелось. Напоследок.
Он замирает, цепляясь за Сашины плечи. Он бормочет с отчаянием почти неразборчивое «нет, вру, я уже пытался, я так и не отвык, но это ерунда, это такая ерунда, ты просто мне очень важен, ты важнее всех, важнее всего, лишь бы всё хорошо было у тебя, я буду в порядке, я уйду сейчас, я…»
Саша тянет его на себя рывком — пока просто обнимая, просто не давая уйти. Саша веру в то, что он наговорил, пытается задавить судорожно; Саше слишком больно разочароваться ещё раз, только вот…
Не задавливается. Не получается, невозможно — н-е х-о-ч-е-т-с-я. Получается только худые плечи стиснуть и захлопнуть дверь за его спиной. Получается прошептать еле слышное «ты мне нужен». Получается ляпнуть — «не отвыкнешь, я так и не отвык, я пытался, правда пытался».
Ярик выдыхает, расслабляясь. Ярик шепчет короткое «у меня важнее тебя никого» и прижимается крепче. Ярик щекой о плечо трётся, холодным носом тычется в шею.
Саша целует его снова, обняв ладонями худое лицо. Глаза-звёздочки сверкают радостно, торжествующе — а потом ледяные, несмотря на лето, ладони забираются под Сашину футболку, ложась на живот и заставив задохнуться.
— …зараза, — выдыхает Саша ему в губы. Чувствует, как Ярик улыбается.
Ладони перемещаются на бока, потом на спину — и Саша всё-таки отрывается от него, ёжась от ощущения холодных рук. Прижимает снова к себе, утыкая в своё плечо.
— Никогда мёрзнуть не перестанешь?
Ярик головой мотает. Холодный нос снова утыкается в шею; ладони накрывают Сашины лопатки, явно не собираясь куда-то ещё сдвигаться.
— Чай сейчас сделаю, — вздыхает Саша и не двигается с места.
Ярик кивает. Выдыхает счастливо, успокоенно, обнимая крепче.
Привычка его обнимать вырабатывается, оказывается, всего за пару минут. На привычку бормотать «люблю» по поводу и без уходит какая-то пара недель — Саша повторяет это раз за разом и слышит неизменно искренний ответ, понемногу уговаривая себя, что это правда.
Что он… нужен? Всё ещё звучит немножко бредово.
И всё-таки.
На двадцать первый день — забавное совпадение — он просыпается без мысли «он скоро уйдёт и у него будет кто-то ещё» и просто обнимает Ярика, свернувшегося под боком в клубочек. Тот неразборчивое «люблю» бормочет Саше в плечо, закидывая на него руку.
Свыкаться с мыслью о н-у-ж-н-о-с-т-и сложно, но Ярик не оставляет ему выбора — и Саша справляется и с этим тоже.
========== Спи ==========
Саша пялится в зеркало — отражение бледным овалом из темноты пялится в ответ.
Саша неуверенно показывает ему язык.
После пройденной на ночь глядя игры кажется, что за спиной сейчас появится какая-нибудь девочка в белой ночнушке и с чёрными патлами. Или само отражение оживёт, посмотрит с презрением и…
Саша корчит ему рожицу. Отражение покорно её повторяет. Саша корчит ещё одну, попутно уговаривая себя, что он взрослый мужик, зеркала не оживают, а девочка в ночнушке будет проблемой только в том плане, что её надо будет везти в полицию и объяснять, какого хера она вообще забыла в сашиной квартире.
Когда Саша пытается дотянуться языком до кончика носа, оттянув уголки глаз пальцами, что-то белое и с чёрными патлами реально вдруг вырастает за спиной, и ни одна мантра насчёт несуществующей мистики нихуя не помогает удержаться от вопля «блять!» и телепортации куда-то в дальний от зеркала угол.
Телепортация удаётся только наполовину — он врезается в это белое и патлатое, чудом не сбив его с ног, и орёт ещё громче, когда оно хватает за плечи тонкими руками, больно сжав ледяными костлявыми пальцами.
И, сволочь, ржёт, сквозь смех пытаясь выговорить что-то вроде «Саш, Саша, это я, тихо, тише».
— Сука, — стонет Саша, признав в белом и патлатом собственное проклятие, благословение, наказание за грехи и любовь всей жизни в одном лице. — Су-ка, Ярик, ну какого хрена это было сейчас?
