Тот только разводит руками, пытаясь состроить виноватую мордашку.

Получается примерно никак — на лицо лезет ехидная улыбка.

— Я, вообще-то, просто пытался понять, что ты там делаешь такое, — хмыкает. — А потом не удержался. Ты так музыкально орёшь!

— Иди ты, — окончательно обижается Саша.

Руки, как ни крути, дрожат. И сердце колотится в горле.

У Ярика улыбка пропадает; он вздыхает, трогательно выломав брови, и тянет Сашу к себе за плечи.

— Прости, — бормочет уже по-настоящему виновато.

Саша тяжело вздыхает и жмурится, утыкаясь в его плечо.

Главное — не смотреть в тёмный угол, где воображение так успешно пририсовало тени глаза и зубы. Все попытки перебить боязнь темноты всегда, каждый чёртов раз, обламываются подобными шутками, или очередным пройденным хоррором, или чем угодно в таком духе.

Детский глупый страх возвращается раз за разом, и не привыкнуть никак к нему. Не стереть.

Особенно когда окружающие — один конкретный окружающий — вообще не помогает. Ещё и стебётся, сволочь.

— Пойдём спать, а? — просит тот. Нарочито-жалобно вздыхает: — Мне без тебя холодно и одиноко, а ты тут с зеркалом играешься. Ой, смотри, там в нём что-то шевельнулось!

Саша дёргается, пытаясь одновременно развернуться и посмотреть, что шевельнулось, и исчезнуть из комнаты. Ярик снова ржёт, удержав его на месте.

— Ненавижу тебя, Бaярунас, — выдыхает Саша абсолютно искренне.

Ярик трётся щекой о его плечо, и злиться на него, кажется, невозможно.

***

Саша не может заснуть.

Саша то жмурится изо всех сил, для верности закрывая лицо ладонями, то, наоборот, пялится в темноту, не моргая, широко открытыми глазами в надежде, что они устанут; то в очередной раз убеждается, что из-под одеяла не торчит нога, заодно укрывая и Ярика надёжнее, то замирает, боясь пошевелиться, когда плохое зрение вкупе с яркой фантазией подкидывает очередного монстра-из-темноты и кажется, что, если шевельнуться, его (и Ярика!) убьют на месте.

Тот не выдерживает в конце концов и закидывает на него руку и ногу сразу, обвив и практически забравшись сверху. Бурчит, не открывая глаз и почти больно ткнувшись в ключицу острым подбородком:

— В чём дело.

Саша нервно поправляет на нём одеяло. Ярик вздыхает и накрывает ладонью его глаза:

— Спи уже.

Саша мотает головой, сбрасывая его руку, и со вздохом прижимает его к себе, сцепив пальцы в замок на худой спине. Ярик одобрительно урчит и, подтянувшись, целует его в подбородок.

— Вот и правильно. И теперь спи. Я готов побыть твоим плюшевым мишкой, отгоняющим подкроватных монстров.

— Какие интересные эротические фантазии, — бормочет Саша, настороженно глянув в самый подозрительный угол.

— Вот всё тебе надо опошлить, — не очень-то обижается Ярик, рассеянно прижимаясь губами к уголку его губ. Шепчет: — Спи, Саш. В темноте никого нет. Только я.

— Это страшно, вообще-то, — возражает Саша. — Мы буквально пару часов назад убедились, что нихера это не успокаивает, наоборот даже…

Ярик вздыхает и мажет губами по его скуле. Чмокает кончик носа, переносицу, лоб; целует невольно прикрытые веки.

— Спи, — выдыхает в губы. Саша чувствует, как длинные пальцы гладят его лоб. — Спи, Саш.

Саша машинально гладит его по спине, чувствуя, как горячие губы расслабленно выцеловывают дорожку по линии челюсти. Ярик спускается поцелуями к шее и прижимается губами к бьющейся жилке, считая пульс.

— Так колотится сильно, — говорит с сожалением — Саша чувствует горячее дыхание на коже. — Ну чего ты, Саш? Тише…

Лёгкий поцелуй под подбородком заставляет задрать голову — и невольно отвести взгляд от того самого подозрительного угла. Ярик невесомо совсем выцеловывает горло — и, вот для него странно, ни разу не кусается.

Просто осторожные прикосновения. Просто бережная ласка и н-е-ж-н-о-с-т-ь, затапливающая с головой.

Ярик к ключицам спускается всё так же невесомо, чуть лижет ямку, расцеловывает к плечам от центра и всё-таки, не удержавшись, легко прикусывает, тут же зализав. Сашу пробивает мурашками и теплом; у сердца будто свернулся пушистый уютный котёнок. Саша вплетает пальцы в его волосы, ласково погладив затылок. Ярик в ответ целует его напротив сердца.

Саше дышать будто легче; все страхи этой осторожной лаской вытесняются, сменяясь переполняющей благодарностью и любовью. Саша его волосы перебирает осторожно и нежно, пытаясь хотя бы так выразить всё это.

Возбуждение приходит таким же щекотным теплом внизу живота — не накрывая сразу и с головой, но тёплой тягучей волной разливаясь по телу, — когда Ярик щекотно, по-кошачьи почти, лижет сосок кончиком языка. Дует на него легонько, пуская по телу мурашки; шепчет — Саша кожей это чувствует:

— Всё ещё страшно?

Саша вместо ответа ласково отводит с его лба падающие на глаза пряди.

Ярик под рёбрами целует, гладя его живот и бока. Небольшой родинки касается губами, по животу какие-то неведомые узоры рисует губами и пальцами.

Саша, озадачившись, понимает вдруг, что странная траектория дорожки поцелуев на животе подозрительно напоминает пентаграмму, и тихо фыркает. Ярик улыбается, подняв голову; сообщает, щекотно пробежавшись пальцами по низу живота:

— Вообще-то, это защитный знак. Я же обещал отогнать монстров?

Саша только хмыкает. Ярик ещё ниже смещается, осторожно разведя его колени; наклоняется и шепчет, обдавая головку члена горячим дыханием:

— В темноте только я. И никого больше.

Саша задыхается, чувствуя прикосновение губ. Ярик двигается осторожно и размеренно, ласкает живот, выводит пальцами узоры по бёдрам; Саша не удивился бы, окажись пентаграммы и там, но для выяснения этого надо задуматься, а мыслей нет вовсе — только ощущения, только ласка, только горячие губы, и руки, и язык, только…

Саша изливается, удовольствие затапливает с головой, вымывая из сознания все страхи и остатки рассудка вместе с ними — ощущение реальности возвращается далеко не сразу.

Реальность уютная, на самом деле. Реальность снова разлеглась на нём, довольная, и укрыла обоих одеялом, прижавшись к груди щекой и рассеянно гладя сашино лицо. Реальность в очередной раз шепчет:

— Спи.

Тело не слушается толком — все мышцы расплавила приятная удовлетворённая усталость, и веки будто налиты свинцом. У Саши, впрочем, хватает сил свою родную реальность обнять за худые плечи, зарывшись в волосы носом.

Разглядывать тёмные углы сил уже не остаётся.

Реальность улыбается нежно и тычется носом в его шею.

Саша реальности, наверное, задолжал утренний кофе.

========== Кровать ==========

— В какую жопу мира ты меня опять затащил? — ворчит Саша, кидая рюкзак в угол и устало плюхаясь на кровать.

— Почему сразу жопу, — ворчит Ярик, опуская свой рюкзак рядом с его. — Просто гаст… а где вторая кровать?

— Это я у тебя спросить хотел, — Саша ложится, вытягиваясь во весь рост. — Ты бронировал, ты и выясняй. Я с места не сдвинусь.

Ярик обиженно пинает его кроссовок.

Ярик возвращается минут через пять взъерошенный и красный.

— Они тебя там били? — лениво интересуется Саша, скосив на него глаза.

— Они меня там… — Ярик машет рукой, — они!.. Они мне сказали, мол, а зачем нам ещё кровать, видно же, что… и попросили быть потише, а то за стенкой престарелые супруги!

— Да мы с этими гастролями, — Саша во весь рот зевает, — сами уже престарелые супруги… я себя чувствую очень престарелым. Так нам дадут кровать?

— Сказали, нету, — Ярик садится на край кровати, вздыхает расстроенно. — Саш, я больше не пойду. Они… не пойду, в общем. Я могу на полу…

— Ага, щас ты будешь на полу, — ворчит Саша, неохотно поднимаясь. — Ты дед. У тебя прихватит спину, и мне придётся тебя таскать. Перебьёшься.

Ярик благодарно кивает и вздыхает снова. Саша мимоходом хлопает его по плечу, без слов ободряя.

С Сашей говорят несколько более уважительно, но проблемы кровати это так и не решает — на ресепшене блеют, что одну ночь-то можно и на одной, она же широкая, и мест честно нет, и при бронировании было указано, что одна двуспальная ИЛИ две односпальных, и надо было учитывать такую вероятность, там не было опции выбора…