И заваливается вместо этого на сцену спиной, утягивая за собой Ярика. Тот чуть поворачивается, устраиваясь удобнее в его руках. У Саши лицо абсолютно счастливое; на картинках с таким лицом обычно лежат посреди залитого солнцем луга в душистой траве и цветах.

Они, наверное, оба неправильные — но на пустой сцене в огромном зале лежится гораздо лучше и дышится спокойнее.

Ярик ластится под рассеянно гладящие его ладони и тихонько целует его в подбородок. Саша прижимает его чуть крепче.

— Я счастлив, — говорит вдруг. — Намного счастливее, чем был тогда.

Ярик целует его снова.

========== Повторим? ==========

Господибоже, как странно это ощущается.

Казалось бы, не так уж мало в его жизни было первых свиданий. И стереотипных совершенно, с кино, кафе и цветами, и странноватых, вроде томных переглядок на обязательном школьном субботнике или совместных поисков сбежавшего кота.

А сейчас — ну банальность, право. Долго бродили по холодному весеннему Петербургу, в кафе зашли погреться, Саша отдал свои перчатки, Яр в них утонул из-за разницы в размере рук…

Яр. Вот это то самое единственное небанальное, что вдруг в его жизни появилось. Яркое и одновременно готовое съёжиться от слишком резкого голоса, по-детски восторженное и с очень взрослой затаённой горечью в глазах. И дело даже не в том, что раньше все сашины первые свидания были с девушками. Просто… с ним сейчас как-то особенно страшно всё разрушить и заруинить.

Саша, честно, не знает, почему. Саша не то чтобы очень верит в пресловутую вечную любовь с первого взгляда — Саша, честно, пытается трезво смотреть на вещи и доказать самому себе, что всё это вряд ли продлится долго, вряд ли останется на всю жизнь, вряд ли выживет, выдержит…

…кого он, право, обманывает; Яра к себе в жизнь хочется — дó смерти, до смéрти? — и рациональность здесь совсем-совсем не спасает.

Греет мысль о том, что хоть сколько-нибудь это продлиться просто обязано. Слишком уж вместе хорошо; будто они друг друга знают вечность.

Греет рука Яра, цепляющаяся за его ладонь. Греет его взгляд, горящий каким-то недоверчиво-восторженным счастьем. Греет мысль о новой встрече.

О множестве новых встреч.

И со свиданием-то получилось чуднó — как со всем, включающим участие вихря по имени Ярослав. Кто ещё, спрашивается, мог взять и ляпнуть после дневного спектакля среди вороха восторгов по поводу сашиной игры что-то вроде «а-ещё-я-люблю-тебя-давай-встречаться-если-ты-тоже-мне-показалось-что-ты-тоже-прости-если-нет» слитным текстом — и кто, как не Саша, мог не только это расшифровать, но и выдавить хриплое «да, я тоже».

А потом они сбежали на весь вечер. А сейчас как-то незаметно догуляли до самой ночи и дома Яра. И Саша чувствует себя школьником совсем, потому что они стоят под дверью, за руки держась, и мысль о том, что надо бы расходиться, отдаёт кощунством.

— До завтра? — говорит Яр неуверенно.

— До завтра, — отзывается Саша эхом.

Яр не отпускает его рук. Саша не отстраняется.

Своё «а можно…» он выдыхает одновременно с его «слушай, я…». Яр неуверенно смеётся. Саша, усмехнувшись, качает головой, предлагая ему говорить.

— Просто… просто хотел сказать, что это было классно, — Яр улыбается — Саша отчётливо видит, что его взгляд соскальзывает на губы, задерживаясь там на пару долгих мгновений. — И… повторим? Как-нибудь.

Саша кивает, не пытаясь сдержать улыбки.

— Обязательно повторим.

Саша и сам взглядом за тонкие губы цепляется. Если это свидание… он же может поцеловать, да? Яр бы… Яр, кажется, не против.

Господи, он и правда нервничает, как школьник.

Они тянутся друг к другу одновременно — и неловко сталкиваются носами. Яр краснеет, отпрянув и вжав голову в плечи; Саша смеётся и медленно протягивает к нему руку, ласково скользнув пальцами по скуле.

Яр опускает ресницы, снова подаваясь к нему. Саша цепляет его за подбородок и наклоняется немного.

На этот раз у них получается.

Невинно совсем, просто долгое касание губами, от нежности которого немного кружится голова и перехватывает дыхание. Саша чувствует, как Яр цепляет рукой его ладонь, неловко переплетается пальцами.

Саше тепло — где-то под рёбрами, у сердца.

Яр отстраняется чуть-чуть совсем, в глаза смотрит, будто не может отвести взгляд, и робко поднимает руку, смахивая чёлку с сашиного лба.

— Повторим? — хмыкает Саша. — Как-нибудь.

Яр улыбается легко и искренне.

И кивает, снова подаваясь вперёд.

========== Кигуруми ==========

>Саш

>Саша

>Саш, я так заебался, можно сразу после гастролей к тебе?

>не хочу в Питер заезжать, из этой дыры сразу в Москву проще

>Нужно

>Залетай

>беру билет

>только я буду грязный

>и замёрзший

>какая-то сука спёрла куртку в поезде, представляешь

>Сука

>Встретить?

>у тебя же репа

>я лучше сразу в метро, чем ждать на вокзале

>проскочу как-нибудь, чего уже терять

>если суждено заболеть, то и так заболею

>Фаталист хренов

>Если меня дома ещё не будет, залезай сразу греться в ванну

>Ключи не посеял?

>какого ты обо мне мнения нехорошего((

>надо проверить, кстати

>Мда

>не, на месте всё

>Отпишись из метро, ладно?

>Поставлю чайник, если буду дома

>ладно

>спасибо

>ты лучший

>А ты руина и дед

>Жду

***

Ярик вваливается в квартиру, вымотанный подзатянувшимися гастролями, кучей неувязок и осенним-почти-зимним холодом — и не сразу понимает, что в комнате горит свет — а значит, Саша всё-таки дома.

А ещё шумит вода и очень пахнет почему-то апельсинами.

— Брысь сразу в ванну, — орёт Саша откуда-то из кухни, — я сейчас.

Ярик слишком замёрз, чтобы спорить и удивляться — дрожащими пальцами расшнуровывает ботинки и толкает дверь, окунаясь в долгожданное тепло.

И замирает озадаченно, увидев здоровенную шапку пены.

С другой стороны, кто он такой, чтобы отказываться.

Ярик как раз нагребает на себя гору ароматной пены и откидывает голову на бортик с блаженным выдохом-почти-стоном, когда в дверь засовывается Саша с чашкой чего-то.

— Солей и масел, извините, не держим, — кривляется, — обойдёшься тем, что есть.

— Ты сюда вообще сколько вбухал, — улыбается прыгающими от холода губами Ярик, кивая на цитрусовый гель для душа, — полбутылки? И даже жаба не задушила?

— Что не сделаешь ради заебавшегося Иисyса, — трагически вздыхает Саша. — Но играть Магдaлину ты меня не затащишь, не надейся.

Ярик, дурачась, сдувает в его сторону клок пены. Саша ругается и закрывает ладонью чашку; потом её же Ярику протягивает:

— Пей, горячее… околел же совсем, у тебя даже губы синие всё ещё. Заболеешь, я что с тобой делать буду?

— Лечить, — Ярик высовывается из пены, забирая чашку, и тихо стонет от боли в постепенно отогревающихся конечностях. — Спасибо, — добавляет неразборчиво.

Саша только вздыхает, принимая опустевшую чашку обратно. Ярик тут же заныривает обратно в воду и пену, жмурясь от долгожданного тепла и растирая под водой онемевшие пальцы. Саша его разглядывает неодобрительно; констатирует в конце концов:

— Ну, теперь хоть на человека немного похож стал, а не на белого ходока. Ну так, — он неопределённо поводит рукой, — чуть-чуть. Отмокай, грейся, смывай вековой слой грязи и всё такое, вон полотенце, — он кивает на крючок, — синее…

— Саш, я помню, — хмыкает Ярик. Повторяет не очень уверенно: — Спасибо?..

Тот качает головой — и всё-таки улыбается; наклонившись, его лба коротко касается губами.

— С возвращением, мелкий.

Ярик, фыркнув, лепит клок пены ему на голову.

Вылезает он минут через сорок, когда вода остывает совсем, — и уже в полотенце осознаёт, что переодеться не во что.

Взгляд падает на что-то ярко-жёлтое, пушистое и тёплое на вид. Ярик касается ткани.