Библия упала на край матраса. Томас схватил Алана за грудки и встряхнул, стоя по другую сторону кровати.

- Оставь его. Не тронь его! Отпусти его, демон! Возьми лучше меня, только уйди из него!

Алан перевел взгляд на Ортега и пристально всмотрелся в его лицо. Глаза сощурились.

- Что ж…Два священника по цене одного?

И зрачки Томаса закатились.

========== Глава 3. Обманчивая пища ==========

Рука на ощупь нашла кнопки кофеварки. Густой крепкий аромат расползался по кухне. Ранняя утренняя дымка заставляла пытаться либо щуриться, либо открыть глаза. Но открыть глаза не получалось.

По факту он не выспался. Стоя у стола, опираясь на него одной рукой, Маркус ощутил холод, лизнувший его плечи. Он забыл закрыть окно: ночью они с Питером оставили кухню проветриваться.

Вчерашний вечер помнился урывками. В большей степени потому, что сейчас у Кина болит голова, он снова пропивает курс таблеток, назначенных врачом. А еще вчера он отмечал совместные годы жизни с Питером. Восемь долгих лет.

Поведя плечами, немного съежившись, Кин не открыл глаз. Сонное ощущение сковывало и заставляло не двигаться, не думать, не пытаться соображать и оценивать.

Кофеварка работала, мягко урча и заполняя звуком кухню, выполненную в расслабляющих, не режущих глаз серых тонах.

Маркус вздохнул и смог наконец-то сфокусировать взгляд. Весеннее солнце поднималось по небосводу. Кин помнил, что стрелка на будильнике коснулась пяти часов утра, когда он не выдержал и встал.

Память недовольно всколыхнулась. Там позади была теплая кровать, мягкое одеяло и Питер. Питер, с которым было так спокойно, легко и надежно. К которому он прижимался ночами и успокаивался. Он, Маркус Кин, стареющий художник. Безработный, попавший восемь лет назад в аварию. Проживший жизнь в делах, одиночестве. Непризнанный художник, от которого отказались мать и отец, вся родня. Он когда-то пытался работать в офисе. У него было столько взлетов и падений. Последнее падение оказалось особенно сильным, и он начал спиваться. Топил горе и беды в виски; топил чувство одиночества, брошенности, ненужности.

Именно таким его встретил Питер: практически бездомным, продрогшим от холода, истрепанным и голодным, исхудавшим от нехватки денег. С дурацкой папкой рисунков, карандашами, углем и высохшими красками.

Их первая встреча произошла у моста осенью. Художник-бомж пил дешевый кофе, пытаясь согреть руки о едва теплый стаканчик, и смотрел куда-то вперед.

Маркус плохо помнил, как именно начались их отношения. До того, как его сбила машина, или после? Он лишь помнил, что Питер оказался рядом и дал ему то, чего никогда не было.

Кин помнил его улыбку. Его руку, стиснувшую плечо. Его голос. Его теплый взгляд и заботу. Мягкую, обволакивающую. С первым поцелуем, с первым объятием и последующими днями. С тем, как Питер привел его к себе домой, отшутившись, что места все равно много, а одинокому художнику после таких травм надо где-то на время остановиться.

Кин плохо помнил, как все закрутилось. После первого поцелуя? После разговора, в ходе которого Питер переплел с ним пальцы, погладил костяшки и коснулся их губами? После того, как внутри расползлось тепло, и он не смог не согласиться?

Да, у них бывали ссоры. Они спорили, кричали друг на друга. Кин язвил. Так сильно и парадоксально, совсем не похоже на то, каким он себя помнил. Он становился не собой, а злым, сердитым ублюдком, попирающим ногами все их ценности, их чувства. Случалось доходило и до драк, а вернее это он мог дернуть, схватить; причинить боль словами, потому что его руки всегда перехватывали и пытались успокоить. Вразумить.

В такие периоды в Маркуса словно что-то вселялось и ему казалось, что мир вокруг рябит. Он не понимал, что происходит: почему его порой тянет к книгам, но Ту, самую желанную, он не может найти; почему часто дотрагивается до запястья, словно на нем было что-то фантомное, призрачное.

Но каждый раз в момент срыва он оказывался в надежных успокаивающих объятиях: тех, что встряхнут, поставят на место, но потом неизменно подарят тепло.

Маркус бросил взгляд на свою руку и посмотрел на кольцо. Оно дарило ему чувство защищенности, заботы, принадлежности, осознания, что он не один и никогда не будет. Он любил своего супруга. Равного, заботливого. Того, кто заставлял его странным образом забываться, потонув в глазах, голосе, руках, губах. Того, кто делал его счастливым и с которым знал, что он любим.

И все же он пытался уйти несколько раз. Но Питер его останавливал, успокаивал, касался его губ своими и потом они оказывались в кровати, где он, Маркус Кин, забывался. Забывался, теряя голову, пребывая в теплом, облизывающем с головы до ног тумане, отдаваясь рукам любовника. Позволяя делать с ним всё. Позволяя долго и изнурительно выматывать его в постели до такой степени, что он не мог ворочать языком. Позволяя брать так, что он плавился как воск в огне, таял и потом словно забывал, терял причину их ссоры, конфликта. Оставался лишь жар и потребность в Питере.

Сбиваясь с размышлений, Кин поежился от сквозняка. Сегодня он снова проснулся от кошмара, суть которого уже не вспомнит. В отличие от ощущения опасности и страха; и какого-то голоса, звавшего его. Пальцам в момент пробуждения чего-то не хватало, хотелось сжать нечто эфемерное, отсутствующее у него в руках… Еще у него странным образом болела спина, будто бы он упал. И горела щека.

Порой он пытался вспомнить свои сны, но никак не получалось. Психолог, к которому он ходил по заботливому наставлению Питера, говорил, что это связано с травмой головы при аварии. Что ему стоит меньше нервничать и доверять супругу, потому что он никогда не сделает ничего плохого. А наоборот позаботится.

Маркус вздрогнул от внезапного прикосновения, приоткрыв глаза. На плечи легла ткань рубашки, а чужие руки сцепились в замок впереди него, беря в захват. От объятия стало тепло. Сонливость усилилась. Маркус облокотился назад, впитывая в себя спокойствие и передающийся ему жар. Короткая улыбка тронула губы. Ему стало хорошо и легко, отчего мужчина вновь начал почти засыпать в коконе сильных надежных рук.

- Питер.

Запах кофе стал еще насыщеннее. Рядом с кофемашиной стояла корзина со свежими зелеными яблоками. В одну секунду Кину померещилось, что по одному из них ползет гусеница. Но стоило моргнуть, как ее не оказалось. Яблоки целы и невредимы, а показавшийся ему сладковатый запах гнили, стоявший на кухне утром, был обманом обоняния. Ведь он прошел мимо своей мастерской, из приоткрытой двери которой тянуло запахом масляных красок.

- Ты сегодня рано встал, - следом за объятием раздался голос: спокойный и обволакивающий, с небольшой хрипотцой. Питер уткнулся носом в короткостриженый затылок и повел легкое касание по задней части шеи Маркуса, оставляя ненавязчивый поцелуй на загривке, - Все в порядке?

Поцелуй отозвался легкой пульсацией. Маркус был чувствителен к такой ласке. За восемь лет Питер успел изучить его всего.

- Не спалось. Снова что-то снится, а я не помню. Не бери в голову.

Кин проговорил это буднично, поймав себя на мысли, что доверяет Питеру все. Начиная от своих переживаний, научившись с большим трудом их озвучивать, и заканчивая простыми радостями, мечтами. Однажды он сказал, что хотел бы провести весь день в лесу вместе с ним, увидеть жизнь так, как видит её Питер. Пожалуй, когда он окрепнет после недавней простуды, то они соберут вещи в так называемый поход и это осуществится.

Размыкая замок пальцев, мужчина потянулся к яблокам и взял одно, плавно выступая из-за спины Кина. Объятия Питера, как и он сам, всегда были ненавязчивыми и дозированными. Он знал, что его муж не простой человек, ценящий личное пространство, и всячески оставлял его территорию нетронутой.

- Какие планы на день?

Делая первый глоток кофе, Маркус прикрыл глаза. Он все еще дико хотел спать и хотел бы вернуться в кровать вместе с Питером.