Вонь распространялась сильнее, проникала в каждую пору и душила до головокружения. Ортега различал уже не только гниль еды, но и сильный запах мочи, исходящий от постели. Господи, как она могла находиться в этом всем? Как ее семья допустила подобное?

- Я…очень хочу есть, - глухой и отдаленный голос звучал, как эхо в колодце.

Уильямс отошел в сторону, но его силуэт на периферии вселял в Томаса больше уверенности. Словно Маркус не оставил все и не продолжил свой путь в одиночестве.

- Ты помнишь, с чего все началось?

- Рррррх… - девушка поджала ноги и схватилась за живот, вжимая в себя и пережидая болезненный спазм. Одеяло съехало, обнажая тонкие руки и ключицы, острыми холмами поднимающимися под кожей. В полутьме удавалось разглядеть кровоподтеки и синяки, но они могли быть вызваны нарушением работы ее организма, а не одержимостью.

- Марта…послушай, ты…с тобой не случалось ничего необычного до того, как тебе стало хуже? Может, кто-то говорил с тобой или что-то произошло?

- Опять одни разговоры. Вы уже пытались. Ничего нет, - она задышала чаще, вытягиваясь на кровати, а затем приподнимаясь на подушку. Взгляд беспорядочно оббегал комнату и грязную посуду, не останавливаясь на двух священниках, - А я хочу есть! Мама!

Ее требовательный крик, полный ярости, резко перешел в плач. Рука вскинулась в попытка схватиться за Томаса и притянуть его к себе.

- Отче. Мне больно. У меня так болит живот… Они не пускают ко мне врачей. Думают, я одержима.

Ортега переглянулся с Уильямсом и еще раз мельком оглядел состояние комнаты. Запах мешал думать; тошнота подступала к горлу, отчего приходилось сжимать зубы сильнее и терпеть. Пастор попытался переставить несколько тарелок, но девушка мгновенно оскалилась и подобралась с кровати, выхватывая у него посуду. Она прижимала ее к груди, будто это был последний кусок хлеба, который у нее отбирали.

- Не трогай мою еду, священник…

- Марта, но там ничего нет…

Девушка зашипела и стала отходить к кровати. Одна из тарелок выскользнула и разбилась об пол, но Марта не обратила на это внимания. Не отпуская остальные, она снова забралась под одеяло и стала отскребать присохшие остатки еды.

Это было ненормально, но и недостаточно для однозначного вывода о необходимости экзорцизма. Каждая деталь вызывала новые вопросы и сомнения. Одно Томас знал точно – ему необходимо выйти на свежий воздух и уже потом постараться обдумать все и прийти еще раз.

Присаживаясь на корточки, он подобрал крупные осколки и следом, невольно бросив взгляд под кровать, обнаружил источник запаха. Куча, куча огрызков валялось на полу в гнилой слизи, с кишащими в них насекомыми. Они ползли медленно, шевелились в углублениях и сваливались с остатков, начиная извиваться.

Томас не сразу понял на что смотрит, не сразу осознал и поверил своим глаза. Тонкая рука упала на пол, забралась к скопищу яблок и подхватила одно – наполовину съеденное. Взгляд священника последовал за рукой и остановился на лице свесившейся с постели девушки.

Она смотрела на него не отрываясь, поднося гнилой плод ко рту. Откусывая кусок вместе с кишащими в нем личинками, точно не замечая их.

- Хочешь кусочек, Отче? – широкая улыбка растянулась по скелетоподобному лицу, обнажая зубы с шевелящимися перекусанными белыми тельцами.

Отшатнувшись и резко отвернувшись от зрелища, Ортега закрыл глаза и прижал кулак к губам.

«Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня»

Точно слыша молитву, Марта утробно засмеялась и смех ее показался ниже, чем должен был быть у молодой девушки. Отец Уильямс ошалело посмотрел на нее и помог Ортега подняться.

- Дайте ей святой воды, - шепнул Томас, удерживаясь за плечо пастора. Уильямс замешкался, выискивая взглядом бутылку или графин с водой и чашку. Его промедление и растерянность раздражали, и Ортега вышел из комнаты, прося о помощи Алана.

Получив стакан с водой, он окрестил ее, прочитав молитву. Марта к тому времени успокоилась и вновь затаилась в кровати, переминая края одеяла худыми пальцами, следя за каждым движением оставшегося в комнате священника.

- Выпей воды, дитя, - получив от Томаса стакан, Уильямс поднес его к лицу Марты, надеясь успокоить своим присутствием. Ведь если она была больна душевно, то знакомое лицо должно было помочь выйти на контракт. Но девушка закричала и выбила освященную воду из рук, сваливаясь на пол и подхватывая осколок тарелки.

-Нет! Я хочу есть. Хочу есть. Хочу есть! Уходите!

Уильямс вскинул руки и под напором стал отходить к двери. Томас внимательно следил за девушкой, готовый броситься на перехват, если она решит напасть. Но ее брат шагнул вперед, закрывая священников собой.

- Марта… Они уходят. Отдай мне осколок. Сейчас я принесу еду… - он говорил спокойно, ровным тоном, не выдавая волнения. Из другой комнаты слышался тихий плач Роберты.

В голове Уильямса творилось черти что. Неделю назад эта девочка была иной. Он видел ее, он отмаливал ее грехи, читал молитвы и не видел сопротивления. Только болезнь и отчаяние.

- Пусть убираются! – выкрикнув со злостью, яростно смотря на Томаса, Марта швырнула в их сторону осколок и побрела к кровати.

Алан поспешно закрыл дверь и прислонился к ней лбом.

- Господи спаси нас…

Отец Ортега вышел на улицу, не чувствуя ни свежести воздуха, ни солнечного тепла. Он не хотел делать поспешных выводов, однако последние минуты, проведенные с Мартой, могли трактоваться двояко. Алан остановился рядом и закурил, молча смотря себе под ноги.

Томас повернулся в сторону мужчины, затем перевел взгляд на дом.

- Как вы, почему…Ее комната рассадник для болезни.

Тот усмехнулся и пожал плечами, делая затяжку.

- Она никого не пускает. Кричит, рычит. Когда мы пытались вымести все из-под кровати, она бросилась на меня.

- С чего все началось?

- Она хотела уехать. Познакомилась с парнем, решила выбраться из этой дыры. Но наша мать…устроила скандал. Парень больше не появлялся, а уехать Марта не смогла.

- Тогда она замкнулась в себе?

- Да. Сильно злилась на мать. А потом что-то случилось и …вот.

Снова ответы шли в разрез с тем, что могло бы убедить Томаса в правильности вывода, к которому он склонялся. Он не боялся демонов. Он боялся ошибиться. Потому что все, что он слышал сегодня и видел – почти все – могло сопутствовать психическому расстройству. Однозначного симптома одержимости не было. А одного видения было недостаточно, потому что…

«Ты впустил демона в свой разум. Теперь все твои мысли отравлены» - как заевшая пластинка крутилась в голове фраза Маркуса, лишая молодого экзорциста уверенности.

- Вы замечали какие-то странности в ее поведении?