Дориус с болью вспоминал, как плакала Райна, умоляя остаться рядом с ней, рядом с детьми. Она знала, что были возможности договориться с Императором, добиться снисхождения за те заслуги перед Империей, которые принадлежали Дориусу в Войне за объединение. Райну было невозможно провести. Она знала Дориуса, его скрытые мысли и желания. Да, после Войны за объединение он женился на ней, как женились тогда все, он родил с ней детей, как это делали его сослуживцы. Так было нужно, так было правильно. Но после нескольких лет мира, Дориус осознал, что эта волшебная семейная жизнь не для него. Эта жизнь его душила, запирала его потребности и убивала его истинное существо. Как бы он ни старался делать все, что требуется от мужа и отца, он никогда ими не был. Конечно, он любил Райну и детей, но себя он любил больше. Появилась законная возможность, позволившая сбежать, но сделать это, не бросая свою семью, как делали попрекаемые мужчины, а сделать это как герой, вынужденный поменять счастливую жизнь на борьбу за будущее своего народа. Райна, зная истину, брошенная и преданная, чахла, увядала, и, в конце концов, умерла. Дориус много раз пытался вспомнить ее лицо, но, чем дольше он находился на Голубой планете, тем призрачнее были воспоминания о ней.
Остановившись перед большой, вытянутой формы палаткой, Дориус осмотрелся. С крыши этой конструкции клубами валил белый дым. «Вроде, никого», – подумал он, открывая дверь и быстро заходя внутрь.
В палатке, не покладая рук, работали вивалийские женщины, захваченные в плен во время набегов на мирные поселения. Они готовили для кеметинских солдат на пару, который шел из горячих источников. Разжечь огонь, для того чтобы приготовить пишу в условиях постоянной сырости не было возможности, и конруты, не зная иного способа, решили пленить местных и не прогадали. Несмотря на то, что женщин было всего семнадцать человек, они хорошо справлялись со своими новыми обязанностями и могли обеспечить готовой едой всю кеметинскую армию. Попав в плен, они напрочь отказывались от того, чтобы прислуживать пришлым захватчикам, но мучительные пытки и обещания конрутов о разорении других поселений для поиска рабынь, в конце концов, сломили их дух, и они, смирившись со своей участью, стали выполнять эту унизительную работу.
Дориус, в отличие от других солдат, относился к вивалийкам с уважением, но, несмотря на это, долгое время не мог добиться их расположения. Ему это удалось только, когда Ойрун Церек главный конрут на Голубой планете, стремясь как можно скорее исполнить приказ Императора выяснить, откуда вивалийцы берут воду, которая укрепляет их оружие и защищает во время боя, первым делом решил подвергнуть допросу плененных вивалийских женщин. Дориусу удалось спасти их от смертельных пыток, убедив Ойруна не убивать тех, кто спустя долгие уговоры согласились кормить целую армию.
– Возможно, мы больше не найдем таких ценных вивалиек для нашей армии, – уговаривал он конрута. – Есть много других способов узнать нужную нам информацию.
Ойрун, олицетворявший императорскую власть на Голубой планете, был крайне жестоким и непредсказуемым человеком. Своим поведением и взглядами на дальнейшую судьбу кеметинского народа он сильно походил на самого Ариуса Кавона, что как раз и позволило ему быстро подняться по карьерной лестнице. Тенон крайне негативно отзывался о конруте:
– Что может быть хуже жестокого человека? – говорил он в кругу своих соратников, характеризуя Ойруна. – Только жестокий и трусливый человек. Жестокость, какой бы она не была, имеет границы, а вот трусость безгранична. Именно страх толкает таких людей на самые зверские поступки.
Но, несмотря на свой характер, порой Ойрун мог видеть ситуацию более или менее адекватно. Вспоминая те дни, когда солдаты и он сам поедали сырую рыбу, отчего многие впоследствии страдали кишечными болезнями, он внял совету Дориуса и стал обдумывать иные варианты исполнения миссии, возложенной на него Императором.
Женщины были благодарны Дориусу за помощь и в знак признательности они помогли ему довести свой вивалийский до совершенства. Дориус, несмотря на множество диалектов, с легкостью мог излагать свои мысли и понимать сказанное на этом несложном языке.
– Сыякандья! – сказал он, обращаясь к ним, получив в ответ скромные улыбки и одобрительные приветствия. – Я посижу здесь у вас, если вы не против, – продолжил он на вивалийском.
– Проходи, Дориус, мы всегда тебе рады, – ответила одна из женщин.
Дориус прошел в конец палатки и зашел в небольшую комнату, которая служила для вивалиек местом для отдыха и сна. Он сел на стул, достал пергамент и положил его на пол. Затем, сняв даран с руки, он прижал его к бумаге и активировал разогрев. Верхний слой пергамента с письмом Солонка начал быстро тлеть. Дориус держал в руках чистый лист, на котором постепенно начали одна за другой проявляться буквы, написанные рукой Рофана, его бывшего сослуживца в отряде Тенона. Именно он изобрел этот тайный способ переписки и единственный умел так искусно скреплять тонкий слой пергамента с основным листом.
«Когда в лагерь прибудут новые пленные, узнай, кто из них особенно важен для тикьюса. Их отправят к Золусу. Будь аккуратней, предыдущее письмо проявилось раньше положенного. Нам повезло, что никто не заметил».
Закончив читать это короткое послание, Дориус аккуратно сложил пергамент и убрал в карман. Выйдя из комнаты, он сразу же наткнулся на Киссару, одну из женщин, которую вивалийки считали своей старшей сестрой. Она, казалось, была совершенно бесстрашной, будто в ее теле был заключен дух бравого воина. Стоявшая рядом с дверью в ожидании появления Дориуса, она не скрывая свой напористый нрав, требовательно выпалила:
– Куда ваши отправились сегодня?
Дориус понимал, что скрывать от них правду нет смысла.
– В деревню за новыми пленниками, – коротко ответил он.
Ему удалось избежать участия в очередном кровопролитии, благодаря еще незажившей ране на ноге, не позволяющей ему быстро ходить и, тем более, сражаться.
Услышав рев приближающего корабля, Киссара вместе с другими женщинами выбежала наружу. У каждой из них была лишь одна мысль: «Хоть бы не мои! Хоть бы не моя деревня!» Дориус незаметно вышел вслед за вивалийками и встал на небольшое расстояние от них, чтобы не навлечь на себя подозрения. Корабль приземлился на посадочную платформу неподалеку от них.
Солдаты уже были готовы встречать пленных. Позади них стоял Ойрун. Как только открылся люк, из корабля вышли кеметинцы, одетые в белые металлические доспехи. За ними медленно ковыляя, следовали вивалийцы. Одна из молодых женщин находилась без сознания. Кеметинцы вытащили ее крепкое тело и небрежно кинули рядом с другими пленными. Ее опухшее лицо было обращено вверх.
– Зачем вы привезли сюда мертвую девку? – грубо спросил Ойрун.
– Она жива, просто без сознания, – четко проговорил один из солдат.
– Так разбудите ее! – прорычал конрут.
– Боюсь, не получиться, – ответил солдат. – Она бешеная, совсем обезумила, когда мы посадили ее на корабль. Пришлось слегка приложиться ей по лицу, – прозвучал наигранный смех кеметинца, подхваченный другими солдатами.
– Ну, тогда ей сильно повезло, – заключил Ойрун.
В числе четырнадцати мужчин и женщин был один мальчик, лет семи, который шел, испуганно прижимаясь к телу матери. Он тихо плакал, слегка повизгивая при каждом резком движении или громком слове солдат. Вивалийцев выстроили в одну шеренгу. Убедившись в своей безопасности, Ойрун вышел вперед.
– Лекри! – тихо сказала одна из рабынь, указывая на лежащую без сознания девушку. – Посмотрите, там Лекри!
Вивалийки стали о чем-то перешептываться. Одна из них начала плакать:
– Где же Вайто? Почему он ее не уберег? – не выдержала она, произнесся эти слова практически в полный голос. Благо, никто, кроме Дориуса, не понимал их наречия.
– Замолчи, – строго проворчала Киссара, – если хочешь, чтобы она осталась в живых, не обращай на нее внимания!
