Ойрун, услышав позади вивалийскую речь, повернулся к рабыням и громко закричал:

– Кто им позволил выйти? Сейчас же запри их и следи, чтобы они больше не выходили оттуда! – приказал он Дориусу, стоявшему неподалеку от них.

Дориус поторопил женщин, которые в суматохе начали по одной заходить внутрь палатки, постоянно оглядываясь на своих земляков. Он закрыл дверь, понимая, что им не стоит видеть того, что будет происходить дальше. Ойрун не привык церемониться с врагами, особенно, когда ему нужно было исполнить приказ самого Императора.

– Я задам вам сейчас только один вопрос. Если не последует внятного ответа, то один из вас будет мертв. И так будет продолжаться до тех пор, пока вы не скажете мне то, что я хочу услышать! – прорычал он. – Дориус, – Ойрун снова обратился к нему, – переведи.

Дориус подошел ближе к пленным, сохранявшим, насколько это было возможно в тот момент, достоинство.

– Конрут Ойрун пьяндьау: «Канда суя дукра тай. Вайко сьяна дундьой шикран зулья. Тиу сой да, ругьун да пьяндьау, луар тай», – быстро произнес Дориус.

Немного подождав, Ойрун продолжил:

– Что это за вода, которая дает вашим солдатам защиту и силу?

Дориус, не дожидаясь приказа, быстро перевел. Возникла тишина. Никто из вивалийцев не решался заговорить.

– Дориус, – обратился Ойрун с нескрываемым сарказмом, – ты уверен, что они тебя понимают?

– Я не знаю, конрут, может быть, у них другое нареч…

Последовал первый выстрел из дарана Ойруна, который убил вивалийца, мгновенно упавшего замертво на мокрую землю. Послышался громкий плач из палатки вивалийских женщин. Они ничего не видели, но им было прекрасно слышно, что происходило снаружи. Плененный мальчик громко всхлипнул и с новой силой заревел. Его мать, как и все, продолжала неподвижно стоять. Может, она и хотела взять его на руки, чтобы успокоить, но они были связаны, и ей ничего не оставалось, как только тихим, нежным голосом просить его успокоиться.

– Надеюсь, я помог тебе, и сейчас они поймут все, что ты им скажешь, – засмеялся Ойрун. – Повтори-ка!

«Как же я тебя ненавижу, ублюдок!» – пронеслось в голове Дориуса.

– Подожди! – воскликнул Ойрун, глядя на мальчишку. – Подойди ко мне малыш, – он поманил его к себе пальцем.

Мальчик стоял, вжавшись в ноги матери, и продолжал громко плакать. Вивалийка испуганно сделала несколько шагов назад, уводя за собой ребенка. Она слегка присела, прижавшись к нему всем своим телом и пытаясь, будто бы скрыть его от глаз кеметинцев.

– Не хочешь идти, да? – спросил Ойрун. – Приведите его сюда, – прокричал он одному из солдат, который подбежал к мальчику и, схватив его за руку, поволок к конруту.

Мать громко закричала, и побежала вслед за ними, но ее тут же остановили двое солдат, схвативших ее под руки, не давая сделать более ни шагу вперед.

– Материнская любовь не знает преград! – засмеялся конрут, обхватив мальчика одной рукой.

Он прижал даран к его голове и продолжил говорить:

– Дориус, переведи еще раз мой вопрос.

Дориус молчал. Он прекрасно знал, чем это все могло закончиться. Его лицо побагровело, глаза налились кровью. В этот момент ему хотелось только одного, вырвать сердце конрута из груди и разорвать его на части, но он понимал, что это не спасет жизнь ни вивалийки, ни жизнь ее сына, а его смерть будет бессмысленным геройством. Друзья Дориуса, разделявшие его эмоции, также стояли как вкопанные. Никто не был готов рискнуть жизнями своих близких. Безусловно, они уже давно были готовы погибнуть, понимая, что рано или поздно это должно было произойти, но каждому из них было, что терять помимо своей жизни. Обвинив человека в предательстве, Император подписывал смертный приговор не только изменнику, но и всей его семье.

– Иа ной! – закричала женщина. – Иа ной!

– Она не знает! – громко произнес Дориус. – Вы же знаете, конрут, они живут в глухой деревне, откуда им это знать! – он попытался спасти жизнь мальчика.

– Жаль! – сказал Ойрун и, немного подумав, отпустил своего пленника, который тут же побежал навстречу матери.

Видя, как сын бежит изо всех ног в предвкушении материнского тепла, до Ойруна дошло осознание его полного провала. Он в очередной раз не смог исполнить приказ Императора. Злоба и ненависть накрыли его с головой.

– Вы тупые твари! Неужели вы не понимаете, насколько вы ничтожны! – прорычал он.

Как только мальчик добежал до матери, успевшей вырваться из рук солдат и наклониться, чтобы вновь прижаться к его маленькому телу, из дарана конрута вырвался шипящий звук луча, который, попав в спину ребенка, поразил сразу две цели. Мать и сын бездыханно лежали на земле. Секундное облегчение, которое испытал Дориус, когда конрут отпустил ребенка, моментально превратилось в гнев, наполнивший все его существо. «Держись! Держись!» – говорил он себе, не давая накинуться на безжалостного убийцу, так легко отнявшего жизнь маленького ребенка.

– Почему мальчик замолчал? – донеслось из вивалийской палатки. – Почему он молчит? – женщины кричали сквозь слезы.

Трое пленных мужчин не выдержали и кинулись на Ойруна, который, казалось, со страху был готов бежать, но через мгновение они уже лежали мертвыми с обугленными сквозными ранами в телах.

– Оставшихся отправьте во дворец Императора, – недовольно пробубнил конрут. – Сейчас же! – посмотрев на Дориуса и махнув в сторону мертвых вивалийцев, он брезгливо добавил: – Убери этот мусор.

Многие солдаты кеметинской армии, в отличие от Дориуса и его друзей, считали вивалийцев недолюдьми, которые стоят на пути будущего всей кеметинской цивилизации. Эта сцена некоим образом не тронула их. Смерть невинного дитя была лишь одним из шагов, приближающих их к цели. Прилетевшие на корабле кеметинцы завели пленных обратно внутрь и закрыли люк. Вивалийцы отправились на Черную планету.

Солдаты начали постепенно уходить с места трагедии, развернувшейся на глазах почти всей кеметинской армии. Дориус стоял не двигаясь. Он не сводил глаз с мертвых тел мальчика и его матери. Его обступили солдаты, с которыми он буквально несколько часов назад сидел в шатре и шутил над старым Мананом.

– Что нам делать, Дориус? – сказал один из солдат. – Когда же это все прекратиться?

– Выпусти нас, Дориус, – послышался измученный женский голос. – Позволь нам оплакать наших братьев и сестер.

Дориус подошел к палатке и открыл дверь. Из палатки медленно вышли женщины. Они окружили тела погибших, опустились на колени и начали тихо петь погребальную песнь:

«Не нужно мне любви бессмертной,

Не нужно славы и добра.

Я, как слеза во тьме небесной,

Что падает день изо дня.

Прости меня, моя Богиня,

За боль и ненависть мою

К моим врагам и к смерти мнимой,

Что все ж настигла меня вдруг.

Я так хотела жить счастливо,

Я так мечтала быть с тобой,

Что так насмешливо, игриво

Забыла, что такое боль.

И, наконец, упав на землю,

Прочувствовав всю эту боль,

Я зарыдала от бессилья,

Страшная смерть пришла за мной.

Не нужно мне любви бессмертной,

Не нужно славы и добра.

Я, как слеза во тьме небесной,

Что падает день изо дня».

Дориус смотрел на незапланированную процессию с тяжелым сердцем. За долгое время нахождения на Голубой планете, он уже не раз был свидетелем вивалийских похорон. Завывания женщин успокаивали его, медленно приводили в чувства. «В своих же слезах утопаем», – подумал он, подойдя к Киссаре.

– Прости меня, Киссара, – сказал он, обращаясь к стоявшей на коленях вивалийке, – но мне нужна твоя помощь. Время не ждет!

Киссара перевела взгляд на Дориуса, отвлекаясь от пения.

– Помоги мне встать, – ответила она, протягивая ему руку.

Киссара давно знала, что Дориус не простой солдат. Он соболезнует их горю и стремиться им помочь. Он никогда прямо не рассказывал о своих намерениях, но его частые появления, безобидные расспросы и тайные письма, которые он каждый раз приходил читать к ним, говорили сами за себя. Киссара и Дориус отошли в сторону.