– А почему нету здесь стола? – кто-то спросил.

– А зачем?

– Ну а на чем есть, делать задания там по институту?

– Ну если вам так нужен стол, то можете обратиться к заведующей. Она вам выдаст.

Студенты стали дальше рассматривать.

– А микроволновки че нет?

– Она-то зачем? Кухня же есть.

Студенты немного опечалились. Так они стали повторно осматривать комнату, отмечая, чего еще могло бы им не хватать.

В целом комната была, конечно, неказиста, требовался ремонт, да и убраться не помешало бы. Все вещи глубоко старые: всякие тумбочки, тот же шкаф, кровати, маленький стол, за которым может уместиться только один человек. Все это еще с советских времен. На стенах отходят местами обои, по чистоте своей напоминающие тряпку для мытья полов. Кстати, пол настолько грязный, что неплохо было бы помыть, но все эти разводы, пятна уже скорее не отмыть. Окна в комнате были формы квадрата и располагались они ближе к потолку и шли вдоль всей стены, создавалось впечатление, что живешь в подвале, да и потолок низкий. Окна тоже были чем-то забрызганы, где-то даже краской, потерявшая цвет. Страшная люстра, вся покрытая пылью, висела на потолке, так и думаешь, что она вот-вот упадет, и то одна лампочка работает. Не было также холодильника. В общем, все казалось неопрятным и угнетающим, и очень тесно для четверых. К этому приходилось привыкать.

Пока новые соседи устраивались, Илья спросил.

– Парни, вы перед тем как поступить в этот институт, не писали ничего в «Подслушано», не спрашивали?

Они повернулись к нему и скептично ему ответили.

– Нет.

– Ну это даже хорошо.

«Блин, а ведь с ними не о чем разговаривать. Ладно, с одним уже все понятно. А вот что из себя другие два чмошника представляют – непонятно».

Неожиданно для всех открылась дверь и в комнату влетела, чуть ли не ворвалась студентка. Жила она в соседней комнате, четвертого курса, звали Ниной. Одета была просто: в белой майке, через которую просвечивался ее лифчик, в коротких голубых шортах и в шлепанцах, которые больше всего выделялись из всего ее наряда, они и выглядели ярче, и рисунки на них какие-то вызывающие, – все это не шло в совокупности с остальной ее ничем непримечательной одеждой.

Когда она вошла, сначала она посмотрела своим свирепым взглядом на новых студентов, что те аж подумали, что их пришли убивать. Но не найдя среди них виновника, она резко повернула голову в сторону – так, что ее каре черных волос при повороте забавно прыгало, отчего она выглядела еще агрессивнее и в то же время проявлялась какая-то детская непринужденность. Увидев своего обидчика, казалось, что эта маленькая девчушка начнет крушить и ломать все и всякого, кто даже непричастен.

– Нинка, то, что ты ищешь, уже не в моей власти.

– А ну верни, падла!

– Блин, Нинка, – заулыбавшись, словно его взбодрило, он сказал, – когда ты так злишься, так и хочется тебя расцеловать.

– Я тебе щас все тут разнесу!

– Этот весь хлам? Да ты ж к нему не притронешься своими бережливыми ручонками. Оставь это. Смерть за тебя все это сделает.

– Так, где мои щипчики для ногтей?

– Не знаю, наверное, уже по всей общаге гуляют, я же сказал, что они уже не в моей власти.

– Придурок! Как я теперь должна их себе вернуть?

– Никак. Эх, Нинка, как ты не понимаешь, нету такого понятия «мои вещи». Они должны принадлежать всем. Здесь нету собственности. Ничего нам не принадлежит. Даже наша жизнь.

– Давай тогда я у тебя что-нибудь заберу. Как тебе понравится?

– Да пожалуйста, бери мои носки нестиранные неделю.

– Не смешно! Что мне делать?

– Узбогойся, они тебе сами вернутся.

– Здесь никогда вещи не возвращаются людям!

– Тогда смирись и радуйся, что кому-то они пригодились.

– Еще чего! Короче, ты мне теперь должен щипчики!

– Ну лан. Нинка, еще такой вопрос.

– Что тебе? – все еще сердясь на него.

– А ты меня хочешь?

– Да пошел ты, у меня парень вообще-то есть, – сморщив брови, уже начинала уходить.

– В смысле парень? Нинка, ты че, охренела?

– Чей-то я охренела? – вытянула она шею и выпучила на него глаза, уперев руки в бока.

– Я как-то не помню, чтобы я давал на это разрешение.

– Да кто ты такой, чтобы я у тебя спрашивала? Тебя это не касается!

– Как же тебе не стыдно. И все это лишь мне на зло? Ладно я, но себе зачем портишь жизнь? А если я тебе лайк поставлю под фото, захочешь меня?

– Ой, все!

– Нинка.

– Ну че тебе еще?

– Я тебя обожаю, – расплылся в широкой улыбке Илья.

Она нарочито притворно делает ему улыбку и с гордо приподнятой головой выходит из комнаты.

Илья тут же полез в ноут смотреть, что у нее за парень такой, и обратился к будущим студентам.

– Это Нинка была. Если вам что-то пригодится, можете у нее спокойно брать. Доброй души человек.

– Что-то не похоже.

– А-а, так это все ее притворство. Не обращайте внимание.

Найдя ее страницу, он добавил с разочарованием.

– М-да, ну и парень у нее, если б ко мне обратилась, я бы ей нашел парня получше.

Когда студенты, вроде как, устроились, стали звонить родителям, чтобы их оповестить о том, что они благополучно заселились в общежитие.

Илья, наблюдая, за тем, как отчитываются перед родителями, был крайне недоволен. Что, когда они закончили, он их спросил.

– А вы всегда теперь будете звонить родичам?

– Ну не всегда, а что?

– Просто не понимаю, зачем им быть в курсе.

– Чтобы не волновались, а ты своим не звонишь?

– Рофлишь, что ль? Я че, мамкин сынок.

Студентам все больше их сосед казался странным, и они не совсем понимали, как реагировать на то, что он говорил, как это воспринимать. В нем прослеживалась жесткость и неприятие, но не создавалось ощущение, что от этого с ним будет тяжело и невыносимо жить, хотя так могло показаться из-за комнаты и того «порядка», который в ней прибывал.

Один из студентов решил, так сказать, разведать район, что тут есть поблизости: всякие магазины, куда сходить постричься и прочее. Остальные двое остались.

Один из них был пониже ростом, очень худым, прям дистрофик, нос с горбинкой, руки были покрыты густыми длинными волосами, и говорил он все время тихо, что аж еле слышно, из-за чего приходилось переспрашивать, так как речь была не только тихой, но и слова произносил неразборчиво. Сидел он за ноутбуком своим и чем-то занимался.

«Ну и дрыщь. Сразу в моник залип и ушел в цифровой мир. Все правильно! На хер эту парашу! А толстячок что наш делает, – перегнулся через постель, – тоже залип».

– Ну че, студенты! – воскликнул Илья на всю комнату, – покидаем эту скучную реальность! Ща я подключусь вместе с вами в сетевое пространство. Уж там-то никто не узнает, что мы профаны и неудачники. Ну че, парни, готовы грабить караваны и захватывать города, чтобы их женщины принадлежали нам?

Парни молчат.

– Ах да. Они ж уже потеряли контроль над своим телом, освободившись от него, а их разум уже проник в сеть. Все равно что с овощами разговаривать. Ну все тогда! Пора и мне погрузиться на дно!

Комната опустела, ее наполняли лишь звуки кликаний «мышей» и клавиш ноутбуков – как единственный отклик того, что по ту сторону этих экранов что-то происходило.

Стоя у стеллажа с книгами, молодой человек, которого звали Сергей Дарецкий, журналист, искал книгу. Сам не помня, какая именно ему нужна, но что-то из области нейрофизиологии.

За его спиной расхаживал один старик, который расспрашивал остальных посетителей библиотеки, причем он не подходил к каждому, а обращался ко всем сразу. Но никто его не слушал, либо сторонились. Поначалу Сергей не мог понять, с чем он обращался к людям. Заинтересовавшись, он повернулся к нему.

Старик ходил и спрашивал.

– Никто, случаем, книгу не писал?

Когда Сергей услышал вопрос, он показался ему подозрительным, и в то же время он хотел узнать, что это могло означать. Зачем он ходит вдоль стеллажей и спрашивает об этом людей. Как-то необычно, и это казалось прямо выделяющемся событием, которого здесь не должно было быть. Даже почему-то не верилось, хотя случай вовсе не особенный. Но какое-то чувство возникало у него, что произошел какой-то сбой в происходящем, в этой части пространства. Всем телом почувствовал, уловив это короткое замыкание, из-за чего ему надо было разобраться в этой ошибке.