— Конечно, Дин. Это очень красиво.

Эти игрушки — скорее из детства их деда. Но Дину он бы не смог отказать, даже будь у него хоть самый крошечный повод. А тут — целый короб рождественских чудес из далекого прошлого.

Они устанавливают елку в холле, сразу у лестницы. Пахнет лесом и снегом, смолой и хвоей. Опутывают дерево проводами гирлянды и тут же включают. Дин шепчет завороженно:

— Очешуеть. Давай украшать. — Он сам — ну точно эти огни. Весь искрится.

Сэм не спорит. Ему не терпится взять в руки эти чудо-игрушки. И старые, и только что из магазина — всех цветов. С оленями, звездами и узорами, какие мороз рисует на льду или дыханием — на окнах. Вполне возможно, это делает Санта или его помощники-эльфы?

Сэм берет одну из игрушек. Такую хрупкую на вид. Это пара коньков. Выдыхает восторженно:

— Помнишь, как в то Рождество ты меня учил кататься почти на таких?

— Быть не может. Слушай… похоже. У тебя ведь были такие смешные с красными звездами, ты сперва решил, что они для девчонок.

— А ты говорил мне — вперед, Саманта, не дрейфь.

Они шепчут, потому что вокруг — волшебство и так страшно спугнуть.

В тот самый год, когда Сэмми дождался в подарок куклу и еще какую-то хрень, а сам подарил Дину амулет, который тот не снимал с шеи так долго, они, едва рассвело, удрали из мотеля на ближайший каток. Денег, чтобы взять коньки напрокат, конечно же не было. И Дин договорился с владельцем, что после закрытия они там все приберут. Станут кем-то вроде сезонных рабочих на вечер.

— Ты так боялся, что свалишься и нос расквасишь, сломаешь лодыжку или связки порвешь, а после сгоришь со стыда перед папой.

Он правда боялся. А больше — того, что Дин опять отхватит от отца, как часто бывало. Маленький, глупенький Сэм. Как будто Дин когда-нибудь мог бы позволить брату упасть. Не подхватить в последний момент. Не уберечь, не спасти, не вернуть его к жизни.

— Не так уж боялся, — бормочет смущенный, а Дин обхватывает его со спины и целует затылок, проводит носом по шее.

— Ты всегда был очень ловким и гибким. Просто до того дня как-то не приходилось кататься.

— Спасибо, что ты не смеялся.

— Над чем?

И правда ведь. Сэм тогда сразу полетел по льду, словно птица, расправив руки. Столько восторженных писков девчонок собрал, сдержанных похвал от парней. Смущался, краснея совсем даже не от мороза. И выше всяких: “Вау, чувак, это прирожденный талант!” было гордое от брата: “Сэмми, да ты крутой у меня. Обалденно”.

Когда расплатились с владельцем катка, пробирались к мотелю в потемках. Свалились в сугроб, и Сэм показывал Дину, как делать снежных ангелов и швырялся снежками.

— Это был один из лучших дней моей жизни. — От волнения, забившего горло, он сейчас даже осип. — А помнишь, что отец тогда еще не вернулся, и мы жгли бенгальские огни до утра, играли в правду или действие?

— Помню…

Сейчас брат не видит, что у Дина заволокло зеленой дымкой глаза, что он опять перенесся в тот обшарпанный номер или, может быть, на пустую улицу почти уснувшего уже городка. Где стоял, держа крепко брата за руку, глядя, как через пару улиц в небе над аккуратными крышами уютных, теплых домов распускаются фейерверки цветами. И звезды… у Сэма звезды были в глазах.

На самом деле, это Сэм был звездой — всегда был ею для Дина.

Сэма вдруг озаряет:

— Мы обязательно должны повторить.

— Издеваешься? Здесь на сотни миль вокруг никто не придумал залить хотя бы мало-мальский каток!

Дин выпучивает глаза и почти валится со стула, на который забрался, чтобы повесить на верхние ветки стеклянный пряничный домик из сказки про Гензель и Гретель. У него в руках еще серый волк из Красной шапочки, и все Белоснежкины гномы, и золотистый гребень. Задумчиво разглядывает именно его пару зловещих секунд и вдруг ухмыляется:

— Хочешь, Рапунцель, я им тебя причешу?

Получается хрипло, потому что волосы для него — это фетиш. Потому что волосы Сэма заводят. Потому что он их правда причешет тщательно, ну а потом сперва прижмется аккуратно губам к ямке на шее. Сэм выдохнет громко и закроет глаза…

Волосы Сэма для него — это пунктик. Ни для одного из них сей факт давно не секрет. Сэм и не думает спорить:

— Причешешь. Но сначала — каток. — Сэм непреклонен. Сэм во многом уступает брату, но уж если упрется, его с места не сдвинет никто.

— По ступенькам бункера будем кататься или парковку у супермаркета водой обольем и подождем, пока сильнее замерзнет? — ехидничает Дин, но прикусывает тут же язык, по блеску в глазах младшего брата понимая — сам же его натолкнул на отличную мысль. Решение, мля, всех проблем.

Дин, гениально.

— Зачем же парковку? У нас неподалеку есть пруд. Еще я в магазине купил фейерверки. А в кладовой видел коньки. Они древние правда, как бункер, но с виду крепкие и по размеру, думаю, подойдут.

Чудо радостно тявкает и подпрыгивает оживленно, как будто и впрямь его понимает. Дин стонет:

— И ты, Брут?

— Да брось! — Сэм светится весь от восторга и предвкушения. Сэм как будто вернулся в их детство, в ту пору, когда все не стало еще очень плохо, когда он не знал, куда каждый вечер уходит отец, когда верил в чудо и сказку. Впрочем, многие страшные сказки их детства сбылись. И про это-то как раз лучше не помнить.

Но Сэм… Сэм сейчас пахнет счастьем. И ведь это как раз кусок той, обыденной, нормальной жизни, о которой братишка так долго мечтал.

— Собирайся. Елку потом донарядим.

Сэм стаскивает его тут же со стула и целует-кусает. Сэм шепчет:

— Спасибо тебе, я ведь много лет вспоминал, так хотел повторить.

— А что же попросить, дубина, мешало? — ворчит в губы ласково Дин, не собираясь отворачиваться от поцелуя.

Чудо требовательно гавкает уже от дверей, Сэм смеется:

— Да идем мы уже. Подожди, коньки надо взять и достать шапку Дина, шарф еще.

— Не забудь фейерверки, — подхватывает радостно брат.

Сэм знает — это будет замечательный вечер.

*

Морозный ветер искусает им до красного щеки, и один брат второму запихает за пазуху огромный снежок. Они будут кататься наперегонки, смеясь, точно дети, и нарочито вопя от ужаса каждый раз, как кому-то из них под коньком померещится треск не такого уж прочного льда.

Они грохнутся друг на друга вповалку у самого берега и будут прямо на льду целоваться. А когда пойдет медленный снег — огромными крупными хлопьями — они лягут на спины и на спор снежинки будут ловить языками — кто больше. Наутро у одного опухнут гланды и на какое-то время исчезнет голос.

Но это уже будет совсем другая история: про горькую микстуру на травах, ворчание, куриный бульон и внезапную аллергию на ментоловые леденцы. И про: “Я говорил тебе?” — от Дина, конечно. Дина, что ужасно не любит мороз. Но так любит “мелкого” брата.

========== 17.2. Дин заболел ==========

У Дина сопли ручьем и распухшее горло. Обычно одновременно так не бывает, но он же Винчестер. С ним, мать его, и не такое могло приключиться.

— Пей.

Сэм нависает над братом со стаканом горячего молока странного горчичного цвета. Дин отворачивает сопливый, нашорканный до красного нос и хрипит:

— Не буду я пить эту гадость! Это даже не молоко, а какой-то понос. Даже сквозь все эти сопли воняет!

— Сам ты понос! Это всего лишь куркума. Я нашел в книгах Хранителей знаний, при респираторных заболеваниях помогает лучше всего!

Дин упрямо мотает башкой и дельфином ныряет в ворох одеял, для верности натягивая сверху подушку. Из пещеры раздается категоричное:

— Не буду! — и следом грудной, надсадный кашель.

Вот ведь засранец.

— Дин. Ну я прошу тебя. Дороги все замело, на улице такой дубак, я боюсь, что машина замерзнет на ходу. За лекарствами сейчас никак не доехать. Не заводить же мне тот ржавый экскаватор из гаража.

— А ты рискни. Или… я не знаю… закажи, что ли, доставку?

Ага, и пиццу с бургерами и пивом в нагрузку.

Сэм, не находящий себе места от беспокойства и чувства вины, срывается: