Когда Чак лишается всей своей силы, а Джек возвращает назад всех людей и становится новым Богом, меняет родной бункер на Небеса, так нуждающиеся в наведении порядка, они остаются вдвоем.
Совершенно. Как в детстве.
Вот только больше ужас не прячется за дверью в ночи, под кроватью и в пыльном скрипучем шкафу. Страх не вгрызается клыками под ребра, не стекает ледяным ужасом вдоль спины, не шепчет вкрадчиво-угрожающе в ухо.
— Наконец-то свободны. Отметим?
Бункер совершенно пустой. Он звенит тишиной. В нем так гулко, что слышно, как колотится пульс в венах брата, когда тот берет бутылку из рук и замирает под [не]случайным касанием. Всего-то пальцами — вдоль запястья. Легко, как перышком по ресницам, как призрачным дуновением ветерка — на мягкие, сонные губы. Как лапкой кошачьей — к руке осторожно.
Впрочем, на кошек у Дина ведь аллергия.
— Отметим, — Сэм отзывается эхом, и замешательство длится меньше секунды. Конечно же, брат ничего не заметил. Это все — у него в голове. Это глупость, которая непременно пройдет, когда жизнь войдет (не вернется — она ни разу там еще не бывала) в нормальное русло.
Они пьют свое темное пиво, рассуждают лениво о планах и перерыве (хватит с нас, братец, и нам нужна передышка) в охоте. Беседа течет неспешно и плавно, лишь время от времени скачет с темы на тему. О том, что Чудо нужно будет познакомить с подружкой, запечь большую индейку на День благодарения и украсить ёлку на Рождество. Купить и развезти всем подарки. Настоящие, а не как бывало всегда — второпях, набегу, что попало. Теперь у них хватит времени на все праздники этого мира и останется даже.
Они выцарапывают на столе имена Джека и Каса, и Дин сгребает брата за плечи, жмется носом к виску. Ведет очень медленно, мягко вдоль скулы. Замирает. Щека у щеки.
Сэм… сейчас он оглохнет от грохота сердца. Сглатывает:
— Посмотрим киношку?
Дин оживляется:
— Чур, мне выбирать!
И в комнату припускает вприпрыжку, уже через пару секунд слышен грохот — подборка ужастиков с порно валится со стола. Дин приглушенно, но весело матерится. Ну сущий мальчишка — и где его сорок один? Тут семнадцать, не больше. Сэм заруливает на кухню, прихватывая еще пару пива и чипсы, которыми Дин полфильма будет хрустеть, рассыпая крошки на одеяло, подушки. Будет комментировать увлеченно сюжет и ни за что не заметит, как брат замирает, когда рука случайно (абсолютно, конечно) опускается на бедро или сжимает колено.
Он вырубается у него на кровати, приткнувшись где-то неловко под боком. Глаза открывает ближе к шести. Дин сопит тут же рядом, обхватив руками подушку и пристроив голову у него на бедре. Смутно вспоминается, как уже в полудреме брат водил кончиками пальцев по животу и бормотал что-то про гладкое пузо дельфина.
Забытый экран телевизора огорченно и ровно мерцает матово-синим. Откинув край одеяла (перед тем, как уснуть, Дин заботливо прикрыл им и себя, и младшего брата) Сэм опускает ноги на пол. Нужно в душ. Срочно в душ — ледяной, а потом на пробежку вокруг озера до изнеможения не меньше пары часов. И в ушах чтобы музыка — на полную громкость. Селин Дион, ZZ Top, Майкл Джексон, Nirvana — кто угодно. Кроме разве что Led Zeppelin — они уже чересчур.
Пробежки превращаются в утреннюю привычку, над которой вволю потешается Дин: “Сэмми, решил под старость лет стать атлетом?”
Как-то (кажется, это суббота) ближе к восьми у входа в бункер его ловит Кроули (какие, блин, “люди”!) с двумя дымящимися картонными стаканчиками с кофе и бумажным пакетом, из которого подозрительно тянет свежей выпечкой и карамелью. Сэм запинается о ступеньку.
— Серьезно?
— Лосяра! Доброе утро! А ты уже на пробежке? Что ж, одобряю. А что наш Бельчонок? До сих пор небось смотрит сны про фей и сказочных гейш? Еще тот будет засоня.
Сэм от этого “наш” до скрипа стискивает зубы и выдает улыбку-оскал из серии: “Не лезь, загрызу”. Она деревянная и ощутимо пахнет серой, металлом. Кроули хмыкает:
— Не с той ноги встал? Брось, я в гости забежал по-соседски. Видел, кстати, Бобби на днях.
Сэм обрубает бессмысленный треп:
— Мы с братом в отставке и не принимаем гостей.
— Да ладно? И что же, Дин в курсе? Ну… про отставку, — притворно удивляется Король Ада.
И нет, Сэму не интересно, когда и на каких условиях тот вдруг воскрес. Снова Джек? Пустота? Хуета… Наплевать совершенно. Он больше воспринимается досадной помехой, угрозой их только-только уравновесившемуся мирку. Пусть катится в преисподнюю к Ровене, хоть прямиком — в небеса. Все равно.
— Кроули, — оттесняет плечом, перекрывая вход в бункер, отрезая путь к Дину. — Тебе лучше уйти.
— Надо же… — Тот и впрямь озадачен. Толкает Сэму в руки стаканчики и пакет. — Ну… хотя бы завтрак возьми. Скажем так… на прощанье?
— Спасибо… что ж… не звони.
— И я… Лося-я-яра… Был страшно рад тебя видеть, — договаривает в захлопнувшуюся перед носом бронированную дверь с целым набором (он их чувствует) охраняющих от ангелов и демонов знаков. Бурчит вдогонку. — Ненормальный ревнивец.
Короткий пальцев щелчок, и незваный гость исчезает в утренней дымке рассвета, что поземкой стелется по земле и утекает по пустой автостраде.
В бункере Сэм выбрасывает в мусор все, что принес. Достает хлеб, муку, молоко, джем и яйца. На завтрак Дин, конечно, захочет пирог. Еще можно сделать тосты и в виде исключения — нажарить бекона. Крепкий кофе тоже будет не лишним, вроде зерен оставалось чуть-чуть.
Минут через сорок заспанный брат, потягиваясь, появляется в кухне. У него на щеке красный след и волосы дыбом, как милые рожки. В детстве Сэмми ему такие вертел, а потом с хохотом удирал вокруг мотеля вприпрыжку.
Дин ловит его у плиты, подтаскивает, ухватив крепко за пояс. Ладони пробираются под футболку и гладят живот. Сэм как струна напрягается. Сэм даже не дышит. Дин губами тычется в шею. Как будто это нормально. Как будто делает так каждый день. С придыханием шепчет на ухо:
— Значит, ты выставил Кроули прочь?.. Не подумай, я вовсе не против. Но было б неплохо разобраться в причинах… М-м-м-м-м-м… гладенький… такой гладенький Сэмми…
И если он сейчас добавит про несчастное пузо дельфина… Но Дин замолкает и только дышит все чаще, и гладит. Сэм хмурится и пыхтит, неловко ёрзает. Брат не пускает. Дин ждет каких-нибудь слов, и Сэм старается объяснить. Выходит не очень.
— Он снова втравит тебя в какую-нибудь потустороннюю хрень. А мы завязать решили… — и глаза отводит. — Пока что.
Дин на удивление даже не пытается спорить. Покладисто (Дин? Покладистый?!! Быть не может!) угукает что-то из серии: “Ладно, как скажешь”. И толкает ладони под резинку штанов. Совершенно невозмутимо. Как зубы в ванной чистит каждое утро, немузыкально напевая себе что-то под нос.
— Ч-что ты делаешь?
— Смотрю, как ты готовишь нам завтрак?
Мышцы напрягаются под рукой, и Сэм не сдерживает стона, толкаясь в ладонь. Сэм опирается руками о стол, когда брат вдруг дергает вниз за штанины. Дин грохается перед ним на колени и ловит губами. И это… ярче, острее, чем Сэм когда-то мечтал…
Он вздрагивает, долго кончает. Спустя минуты или часы? Время растянулось, расплющилось и просто исчезло, оставив здесь их двоих, да бекон, медленно подгорающий на сковородке. И ладно.
— Дин… — голоса почти не осталось. — Дин, как же?..
— Я в норме, — ухмыляется брат и, поднимаясь с колен, ладонями обнимает лицо и целует. Медленно, вдумчиво, глубоко. Делится его терпким вкусом, заставляя колени дрожать. — Подумал, раз ты всех расшугал так технично, можно себе позволить и не такое… никто не увидит. Что скажешь?
Подмигивает, и Сэм готов провалиться, но держит насмешливый взгляд. Там те самые озорные зеленые искры, что красивее, чем фейерверк на День независимости. Там приливы… цунами, сносящее все с пути.
Там любовь.
— Ты правда думал, что я не узнаю? Про Кроули… и остальных?
— Надеялся…
Брат даже не зол. Веселей и раскованней Дина Сэм просто не видел… вообще никогда. Наверное, он по привычке проверил записи с камер наблюдения у бункера и заприметил, как брат отваживает зачастивших охотников и прочих гостей.
