— Пропускаю охоту за сокровищами, прежде чем моя рука решит захватить что-то еще.

Он фыркает и отворачивается, как будто читает между строк, и наклоняет голову, когда я начинаю уходить.

— Потому что ты схватила меня за задницу? — он спрашивает с недоверием.

— Потому что моя рука дважды схватила тебя за задницу без моего разрешения. Представь, что еще она может сделать, и скажи мне, что ты все еще чувствуешь себя в безопасности. — Я бросаю злую ухмылку через плечо, и он морщится, прикрывая свое бесценное достоинство.

— Позволь мне отвести тебя назад. Уже поздно и темно.

— Отсюда я прекрасно вижу дом.

Возможно, я больше не неуверенная в себе, но мне действительно не хочется ходить без руки перед людьми. Искусственные руки привлекают достаточно внимания, когда очевидно, что они искусственные. Но совсем без руки? На меня все пялятся, а шепоток позади меня очень раздражает.

Кроме того, Роман не кажется тем, кого беспокоит моя робо-рука, по крайней мере, до тех пор, пока вся эта фигня не касается его напрямую. Видеть жалость на лицах людей хуже, чем видеть их ерничество.

И ни за что на свете я не сниму повязку, не положив ее в предназначенную для нее коробку. В эту маленькую прямоугольную штуковину на моей шее вложено сотни тысяч долларов.

Роман следует за мной, несмотря на мои протесты, и я оглядываюсь на него. Он просто подмигивает мне, как будто ничего страшного, что у меня есть рука, которая может или не может надрать ему задницу в любой момент.

В моих глазах вспыхивает узнавание по мере того, как к нам приближается парень. Помню этого придурка. Он один из друзей Андерсона, который сказал своей девушке, что я потеряла руку из-за венерического заболевания. За это мне хотелось выбить из него всю дурь.

В следующую секунду, как моя рука решает пихнуть этого парня, я уже визжу. Он чертыхается и падает на землю, а я хватаю свою глупую руку, отдергивая ее прямо к своей груди.

— Ты сумасшедшая сука! — почти срывается он.

Роман внезапно оказывается напротив него, а парень с бледным лицом отступает назад. Даже в лунном свете я могу сказать, что Роман выглядит так, будто он на грани срыва.

Я не совсем понимаю, почему… меня называли словами и похуже.

— Роман, — шиплю я, когда его кулаки сжимаются.

Я подхватываю фонарик, который он, должно быть, уронил, с земли и сжимаю его в робо-руке. Внезапно он хватает парня за рубашку и одним ударом пригвождает его к дереву.

— Роман! — снова окликаю я, на этот раз громче.

Он поворачивается ко мне, и я выгибаю бровь.

— Ты собираешься отвести меня обратно или будешь пялиться на этого придурка всю ночь?

Я знаю, что он планирует сделать больше, чем просто тупо пялиться, учитывая оборонительную позицию, которую он занял. Парень, прижатый к дереву, бросает беспомощный взгляд в мою сторону.

Однажды Роман вступил в схватку с целой командой, в результате слишком сильно повредил колено, чтобы снова заниматься спортом, и отдал все, о чем мечтал по вине семи парней.

Я бы предпочла не видеть того, что скрывает Роман, с которым мне довелось познакомиться поближе. Одно можно сказать наверняка: он все еще полон ярости.

Он смотрит на меня, как будто пытается решить, и, наконец, отталкивает парня в сторону, сбивая его с ног, прежде чем повернуться и направиться ко мне.

Наступает тишина, и его мрачный настрой, похоже, не собирается улетучиваться. Честно говоря, я не знаю, что только что произошло. И это немного… нервирует.

— Справедливости ради, замечу, что я сбила его с ног своей рукой, — напоминаю я Роману, когда мы возвращаемся в дом.

Он кладет руки в карманы и прочищает горло, все еще избегая встречаться со мной взглядом.

— Прости. Я не хотел напугать тебя, — тихо говорит он.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашиваю я, глядя на огоньки, исчезающие в лесу. Фонарик, который я все еще держу в руках, больше не помогает нам, поэтому я выключаю его, когда мы достигаем ярко освещенного двора.

— Давай не здесь, — говорит он со вздохом.

Я оглядываю всех, кто ошивается во дворе, вижу некоторых подружек невесты, зависающих в своих телефонах, и слышу, что они отчаянно пытаются найти платье, чтобы заменить им розовое.

— Кому они звонят после полуночи?

Он входит в дом, а я следую за ним. Он так напряжен, что буквально поглощает воздух вокруг меня, и я напрягаюсь в ответ. Что-то похожее на хруст металла привлекает мое внимание, а я смотрю вниз, в ужасе, когда вижу раздавленный фонарик в моей робо-руке.

Роман поворачивается, смотрит на него с тем же выражением, и его взгляд встречается с моим.

— Она посильнее маленького, милого аллигатора, — говорю я с благоговением.

— Что? — смущенно спрашивает он.

Я качаю головой и бросаю остатки фонарика на лестницу.

— Ничего. Продолжай, — говорю я ему, провожая его.

Папе придется починить эту чертову штуку, пока я случайно не навредила кому-нибудь.

Когда мы поднимаемся по лестнице, я начинаю подумывать о том, а не пойти ли мне в комнату. Роман только что показал, что у него все еще наблюдается склонность к насилию. Я не уверена, насколько умно было бы пойти за ним в его комнату. По-видимому, мои ноги играют против меня, поскольку продолжаю тупо идти за ним.

Он поворачивается ко мне, когда доходит до своей комнаты, и вздыхает.

— Не вздумай убегать прямо сейчас. Хотелось бы знать, почему ты чуть не надрал задницу парню за то, что он назвал меня по имени. Я ведь ударила его первым.

— Он поднял свой кулак. В любом случае, почему ты его ударила? — возражает он.

— Моя рука сделала это. А не я.

— Твоя рука схватила меня за задницу, но не ударила. Что случилось? — Сейчас в его тоне нет даже намека на игривость.

Я действительно не хочу объясняться в коридоре, поэтому протягиваю руку и открываю дверь в комнату, идя прямо перед ним. Он следует за мной, а я сажусь на кровать, чувствуя себя неудобно, находясь на виду, когда неловко переодеваюсь.

Роман стоит, прислонившись к большому комоду, скрестив руки на груди. Я не знаю, как эта привычка перешла от него ко мне, но я пожимаю плечами.

— Джилл — это прототип. Это умная рука, то есть она учится изо дня в день. Она считывает проецируемые команды и реагирует соответствующим образом. К сожалению, теперь она стала слишком умной, и мои внутренние мысли теперь работают как спусковой крючок.

— Я тоже так подумал. Что он сделал с тобой, чтобы ты захотела его ударить?

Я закатываю глаза.

— Этот умник как-то сделал мудрое замечание о том, как я лишилась руки. Нет, не было никаких венерических заболеваний. Ведь это, действительно то, что думают окружающие? — спрашиваю я, глядя на него.

— Я не обсуждал это ни с кем, кроме тебя, поэтому не знаю, что думают люди, — говорит он, все еще наблюдая за мной.

— Так или иначе, я вспомнила, как хотела надавать ему по лицу, услышав, как он во всеуслышание трезвонит об этом. И… моя рука отреагировала. Джилл нужно обновить.

Он расслабляется, как будто я сказала что-то, что он хотел услышать. Не знаю, почему.

— Я подумал, что он мог сделать что-нибудь и похуже. Я на грани. Сорвался, не подумав.

— Почему это? — любопытствую я.

Он делает глубокий вдох.

— Как ты потеряла руку? — спрашивает он.

Он мастер отвлечения внимания от чего-то неприятного.

Поскольку в его глазах не прослеживается ни капли удушающей жалости, я решаю рассказать ему.

— Я немного склонна к несчастным случаям, как ты, наверное, уже заметил, — говорю я ему, стараясь сохранить легкость в голосе. Он кривит губы. — Так или иначе, у папы была машина, которую он создавал, чтобы перерабатывать металлы для технологической высокотемпературной обработки. Мне едва исполнилось двадцать, и я решила открыть свой ювелирный бизнес. В то время у нас не было много денег, поэтому он делал все, что ему было нужно, из отходов со свалки — да, на нашем заднем дворе есть свалка. Мы настолько дрянные. Но какие есть. Я использовала этот мусор для создания украшений. Я научилась нагревать металл и гнуть его по своему собственному желанию. Я также использовала его машину для дробления металла, когда куски были слишком большими, чтобы вставлять их прямо в расплавитель. Нет, я не знаю технической терминологии, и никогда не хотела ее знать.