Специальное постановление о детском питании от 27 октября 1942 г. определило, что все дети в возрасте до 12 месяцев должны были потреблять 7 л молока в месяц (230 мл в день), а дети от 12 до 36 месяцев – 5 л (165 мл в день)[87]. Но эта планка была недосягаема: в 1942–1943 гг. дефицит молока в тыловых областях стал тотальным. В начале 1943 г. не было ни единого тылового города, который бы не сигнализировал об острой нехватке молока для грудных и маленьких детей. Летом 1942 г. органы здравоохранения Московской области приложили немало усилий для восстановления сети молочных кухонь и специальных детских пищевых станций, достигнув снабжения необходимым объемом молока всех детей до четырех лет. Но уже к осени дальнейшее развитие этой сети прекратилось. «В настоящее время развитие работы молочных кухонь и пищевых станций замедлилось ввиду катастрофически малого количества поступающего молока. Если летом в среднем ребенок в яслях и молочной кухне получал 250–300 грамм молока, то сейчас по 10–15 грамм. На 150200 детей приходится 3–4 литра молока, так в г. Бабушкине получали на 400 детей 20 литров молока, в Пушкине на 350 детей – 15–20 литров молока. В Орехово-Зуеве дети совсем не получали молока, в Балашихе питается с молочной кухни 353 человека детей, получали молока по 2 литра в день. В последнее время стали отпускать солодовое молоко, причем никто не знает его состав, неизвестно для каких детей его можно применять, как его разводить. НКЗ необходимо дать разъяснение по этому вопросу»[88].

В начале 1943 г. органы здравоохранения Башкирии отмечали, что «вопрос с питанием детского населения Башкирии в настоящее время стоит исключительно напряженно. В последние месяцы в целом ряде детских яслей городов и районов отсутствуют необходимые продукты питания, особенно молоко, в результате чего имеет место значительное количество детей, страдающих дистрофиями»[89]. В Чкаловской области молочные кухни прибегали к покупке нескольких литров молока в день на колхозных рынках. В Удмуртии единственным населенным пунктом, снабженным хоть каким-то количеством молока, был Ижевск – приблизительно 20 л в день, то есть только около 5 % от того, что требовалось городу. Свердловская область докладывала о полном прекращении поставок молока, что привело к закрытию молочных кухонь. Лишь кухни в самом Свердловске получали ограниченные поставки молока, но даже они происходили нерегулярно и с большой задержкой[90]. Поэтому кухни были вынуждены готовить детские смеси только на основе воды и небольшого количества манной крупы[91]. И речи не могло идти о цельном молоке и богатых белками молочных продуктах. Даже детские больницы не снабжали молоком. В феврале 1943 г. Куйбышевская инфекционная больница получала всего 1 л молока в день на 120 детей. Положение Кировской инфекционной больницы было чуть лучше: она получала по 3 л в день и делила их на 186 детей[92].

Дефицит молока был вызван несколькими причинами. Главной было уменьшение поголовья молочного скота (в основном коров, но также овец и коз) и резкое падение удоев. Все это происходило по одной причине – из-за нехватки кормов[93]. Животные страдали от продовольственного кризиса точно так же, как и люди. В дополнение к этому дети всех возрастов вынуждены были «бороться» за молоко наравне с некоторыми другими группами населения, которые, по преобладавшему среди медиков того времени мнению, также остро нуждались в нем. Наиболее яркий пример – люди, страдавшие от туберкулеза или работавшие с токсичными металлами (в особенности со свинцом и свинцовыми соединениями) или другими опасными для здоровья материалами и веществами. Ситуация усугублялась тем, что молоко, в котором остро нуждались дети, иногда уходило не по назначению, а в столовые для взрослых[94].

Молочные кухни старались компенсировать дефицит животного молока за счет привлечения кормящих матерей, готовых сдавать свое грудное молоко. Эти женщины должны были получать особый рацион, хотя город далеко не всегда мог его обеспечить. Некоторые города, в особенности на Урале, отмечали относительный успех в данном деле, но количество сданного материнского молока сколько-то существенно не решало проблемы нехватки молока[95]. Только к концу 1944 г. стало наблюдаться улучшение положения с молочными поставками. Они все еще были недостаточными, но среднее потребление молока на душу населения в городах начало заметно увеличиваться. Почти все молоко поставляли не централизованно, а из личных и подсобных хозяйств, а также с колхозных рынков[96].

Что было удивительным в этом кризисе – а острый дефицит молока был действительно кризисом, – так это то, что он совпал с резким снижением младенческой смертности. Это парадоксально, ведь такая серьезная нехватка молока должна была спровоцировать увеличение младенческой смертности хотя бы по трем очевидным причинам: рост числа желудочно-кишечных инфекций из-за замены молока искусственными смесями, содержащими загрязненную воду, голод и вызванный голодом туберкулез. Тем не менее, как было отмечено ранее, младенческая смертность не только не выросла, но резко снизилась в 1943 г. по сравнению с 1942 г. Так что к концу 1943 г. коэффициент младенческой смертности в основных регионах был даже ниже, чем в 1939 г., и это падение сложно объяснить. Падение уровня рождаемости, конечно, сыграло определенную роль: история разных обществ показывает, что снижение рождаемости приводит к снижению коэффициента младенческой смертности, так как легче ухаживать за меньшим количеством детей. Однако кроме краткосрочного скачка в коэффициенте младенческой смертности во время голода 1947 г. улучшение этого показателя продолжалось и после окончания войны, даже когда уровень рождаемости по стране быстро рос. Государственная политика по ужесточению эпидемиологического контроля и более серьезное обучение в санитарно-гигиенической области также сыграли свою положительную роль. Но эффект от них стал реально ощутим гораздо позже – лишь в послевоенный период[97]. В значительной мере это резкое и продолжительное снижение коэффициента младенческой смертности так и остается неожиданным и парадоксальным.

Ясли, принимавшие детей от рождения до детсадовского возраста, имели большую экономическую и медицинскую важность. С точки зрения экономики они позволяли матерям новорожденных и совсем маленьких детей поступать на работу на производство. С медицинской точки зрения ясли были важным элементом в системе защиты детского здоровья, хотя и испытывали огромные сложности, схожие с теми, что были у молочных кухонь. Некоторые из их проблем были структурными, связанными с отношением к уходу за ребенком и компетентностью персонала, другие возникали из-за трудностей войны. Когда дети поступали в ясли, они уже страдали от потери веса и недоедания, и ясли, даже при крупных оборонных заводах, не могли улучшить их состояние. Проверки в яслях, прикрепленных к оборонным заводам Свердловской области, в течение первой половины 1942 г. выявили, что большая часть детей, родившихся с нормальными показателями веса, уже серьезно отставала в весе к моменту их поступления в ясли и продолжала терять его, даже находясь в яслях. В некоторых яслях удавалось достичь временного улучшения положения с детским питанием за счет привлечения дополнительных ресурсов в летнее время. Но кардинального перелома ситуации добиться не удавалось, и к концу 1942 г. в некоторых яслях отмечали очень высокий уровень смертности[98]. В конце 1942 г. в Ярославле даже в «самых лучших яслях» было выявлено 13–18 % детей, страдающих от недоедания, и 20–30 % – от рахита. Детский рацион состоял почти полностью из углеводов, поскольку ясли получали лишь самое незначительное количество молока или витаминосодержащих овощей. Многие дети набирали вес, но их вес был ниже возрастной нормы, и потому в условиях потери веса, хотя и медленной, туберкулез становился обычным явлением[99].