Комбинезон на ней был тот же, с корабля, но рядом с ложем она увидела другой, простой и изящный, наверняка немыслимо удобный. В помещении не было ничего лишнего: экран, кресло, место для отдыха. Но вот этот свет… Она потёрла глаза: нет, всё осталось по-прежнему. Неприятно вспыхнуло на стене: «Душ». Почему ей всё не нравится? Она больна? Нет, скорее она чувствовала себя усталой, очень-очень усталой… Она поднялась, расстегнула комбинезон, переступила через него. Конечно, её видят. Ну и пусть. И шагнула в расступившуюся панель.

После расслабляющего душа, сгладившего пульсации в висках, Натали влезла было в новую одежду, казавшуюся продолжением кожи, но передумала и облачилась в прежнюю. «Так спокойнее». Легла. Сколько прошло времени с её пробуждения? Пора бы уже начать задавать кому-нибудь вопросы… И отвечать. Конечно, отвечать. А потом её напичкают дрянью, подключат к проводам и устроят проверку. И припадочный экстрасенс будет заглядывать ей в глаза и что-то там видеть, недоступное ей самой. А может, ничего такого и не понадобится, и обследование отсталой неврастенички давно уже идёт полным ходом. Ну и ладно. Есть шанс узнать о себе что-то новое.

Из стены вырос столик со снедью. Она лениво повернула голову, изучила содержимое. Так, два варианта: земной и «как купол прописал». Решила поесть, взяла пакет, провела над ним рукой. Он раскрылся, источая мясной аромат. Она жевала, запивала чем-то терпким и думала: «Чёрт, совсем не получаю удовольствия от земной еды… Сволочи». В сердцах надкусила бирюзовое яйцо, проглотила. «Les Salauds».

Села в кресло, включила экран. Поплыло трёхмерное изображение. Ага, новости. Она немного оживилась. Ну-ка, ну-ка… Подключила функцию непосредственного присутствия и тут же убрала – до того стало жутко. Дальше смотрела со стороны: как гвардия жестоко избивает пойманную на месте преступления женщину – убийцу половинки; как выносят приговор слетевшему с катушек насильнику – и тут же выдают его орущей невменяемой толпе, жаждущей садистских развлечений, со смаком показываются подробности; подоспел и репортаж с открытия нового центра реабилитации для «потеряшек», рекламируются самые последние методы лечения – вплоть до смены пола; установлен новый возрастной рекорд перехода…

Она выключила экран, запрокинула голову и попыталась уйти в себя настолько, чтобы мысли стали однородной невозмущённой массой. Не получалось. Потом вдруг осознала, что в помещении есть кто-то ещё.

Это был мужчина, с приятным моложавым лицом и уверенным холодным взглядом, как-то вычурно одетый: наплечники, выпуклость в области мошонки… «Модно, что ли, так теперь?» К её удивлению, заговорил на старофранцузском:

– Добрый день, мадам! Меня зовут Ульви. Как вы себя чувствуете?

Она мерила его взглядом сверху вниз и обратно, пока не решила, что он ей определённо не нравится. Ответила вопросом на вопрос:

– Я на Земле?

Утвердительный кивок. Улыбочка, нагловато-сдержанная:

– Вам что-нибудь ещё нужно?

– Да, – не церемонясь, выпалила она. – Поскорее убраться из-под ареста.

Ульви покачал головой:

– Вам надо запастись терпением. Нуль-траспортировка в вашем состоянии… Вы должны подвергнуться тщательному обследованию.

– Понятно. – «Не молчать, не молчать…» – Но родных-то я могу увидеть? Хотя бы тётку.

– Для неё вы по-прежнему находитесь в космосе, в колонии. Как и для всех остальных, впрочем. Постарайтесь это понять и не задавать лишних вопросов.

Натали начала злиться.

– Но хоть с кем-то мне можно будет общаться, кроме вас?

– С кем же, позвольте полюбопытствовать?

– Ну… хотя бы с Максом… или Грегори.

Последнее имя она произнесла после легкой заминки.

Ульви произнёс бесстрастно:

– Макс скоро получит разрешение на выход. Грегори ожидает новое… э… задание. Поверьте, им не до вас.

И, видя, что она готова взорваться, быстро продолжил:

– Натали, мы ни в чём вас не обвиняем. Вы многого не знали и действовали… э-э-э… по обстоятельствам. А теперь просто доверьтесь нам.

«Не знала… А что я знаю теперь? И что знают эти самые они? И – главное – чего они не знают?»

Спросила устало:

– А вы, собственно, кто?

– Мы – стражи, – отчеканил Ульви. – Стражи нового порядка. И хватит вопросов. Отдыхайте. Скоро вы нам понадобитесь.

Он церемонно поклонился и вышел.

Натали легла. Свет перед глазами стал ещё более тягостным, он отливал уже какой-то зелёной мутью. И в этом призрачном тумане она ощутила себя совсем голой и беспомощной.

«Стражи. Нового. Порядка».

Сволочи.

И заплакала, свернувшись калачиком и обхватив живот руками, подвывая от невыносимой тоски, рвущейся наружу…

Мозг больше не играл ни на чьей стороне, он стал нейтральной территорией, на которой иногда проявлялись образы, вызванные противостоянием двух непримиримых сил. Особенно ярким было видение некоей светлой субстанции, заточённой в серо-розовый кокон, от которого во все стороны тянулись пульсирующие нити. Время от времени субстанция вздыбливалась, мириадами искр хлеща кокон, и тогда она просила прощения: у кого, за что? – она не знала, но просила истово. Тогда пульсации становились напряжённее, злее, субстанция успокаивалась и понимала, что только так и должно быть на самом деле, что никакое возмущение не нужно и просто бессмысленно.

Затем…она ощутила себя парящей в безбрежном океане… и образы кокона и субстанции разделились, существуя каждый сам по себе. А потом случился переход, когда не стало ни пространства, ни времени – ничего, кроме некоей первозданности, и вместе с трансцендентной болью ей стало овладевать и какое-то немыслимое, неразбавленное ничем счастье воссоединения со своей главной сущностью, и она не просила прощения уже, но только стремилась к этому счастью. Сколько продолжалось подобное стремление, отзывающееся немыслимыми всполохами в мозгу, грозящими выжечь его дотла? Миг, вечность? И вдруг всё закончилось… и повторилось снова. И снова закончилось. И они опять стали целым – субстанция и почти неосязаемый кокон… но лишь почти, и вот он начал уверенно проявляться… и вновь запульсировали нити, а с ними пришло и обещание не счастья, но покоя. Правда, нечто зловещее осязалось уже в этом покое, грозившего смениться какой-то немыслимой тяжестью в дальнейшем, но – ведь только так и должно было быть, только так…

И стала надвигаться чернота, подминающая под собой всё.

Кроваво-розовая старушка Земля стояла у него перед глазами все эти несколько дней, пока он находился, как ему сказали, на карантине. Он даже не стал допытываться, что это за карантин: какая разница, если вся планета была чем-то прокажена? И ещё этот свет в помещении – чужой, душный. Он много чего мог рассказать о таких цветах – насмотрелся в космосе, но… ведь он же на Земле? И становилось совсем жутко.

Он пытался отвлечься: закрывал глаза и вызывал в памяти неистовые ласки Натали. С реальной женщиной у него не было секса давно, очень давно – зачем, когда создавай себе трёхмерную модель и делай с ней, что хочешь, с самыми разными эффектами? Но никакой эффект, как оказалось, не способен передать настоящее томление женской плоти, делающего из него мужчину… А-а-а! Увидит ли он ещё когда-нибудь эту женщину, овладеет ей в пароксизме ничем не сдерживаемой страсти? И он начинал снова и снова прокручивать в мозгу её рассказ о событиях в колонии. Бедняжка, она так рвалась на Землю… Какого же ей теперь, а? И ещё эта коматозная Белла, которую находили зарёванной после каждого нуль-перехода. Непостижимо! Конечно, обе женщины тоже сейчас на карантине, и долго ли будут там содержаться – неизвестно. Пожалуй, у него гораздо больше шансов, чем у них, выбраться отсюда первым. Откуда? Он не знал. Хорошо, что хоть в космосе не оставили, приземлили. Приземлили… Звучало, как издевка.