Баки заглядывает чуть снизу в глаза и тянется, чтобы челку в сторону отвести, пальцами скользнуть по щеке.

Такая нехитрая ласка, а у Стива сразу под ребрами — кульбит. И тут же — тахикардия. Даже теперь, когда он какой-то суперсолдат, и десять миль для него пробежать, что зубы почистить.

— Да нет. Все нормально.

Он крутит в пальцах прохладный запотевший стакан, из которого не сделал пока ни глотка. Не виски, конечно, от которого Баки совсем не пьянеет, а банальное светлое пиво, вот только Стив и его прежде не пил никогда. Здоровье, принципы — как-то в прошлом это все наслоилось.

— Скажи, сколько лет мы знакомы и дружим? Пятнадцать? Кажется, этой осенью будет семнадцать. И ты считаешь, я до сих пор не научился читать тебя, как ты — свои заумные книжки?

Он все еще гладит по скуле — вверх, вниз, еще раз. Стив глаза чуть-чуть прикрывает и за лаской тянется, от удовольствия буквально урчит. Плевать, что они в общественном месте, что на них смотрят. Пялятся, если честно, во все глаза из разных углов.

Стив глаза чуть-чуть прикрывает, вот только тревога никуда не пускает. Тревога, что засела внутри и грызет. Как голодный, злобный бульдог — свою кость.

— Я не знаю, как объяснить. Это сложно.

Теперь, когда меня изменили. Теперь, когда ты можешь подумать, что не нуждаюсь в твоей опеке, заботе, в тебе. Теперь, когда жизнь разбросает нас по разные стороны. Непременно ведь разбросает, и я буду теперь без тебя. Один, как дурак.

— Стиви…

Баки тянется через стол, через все эти кружки, прижимается лбом к его лбу. Закрывает глаза и дышит. Руку Стива тянет к груди, прижимает.

— Чувствуешь? Слышишь?..

…как пробиться пытается через ребра к тебе, чтобы ближе, чтоб вместе, чтобы ты. Ты один — навсегда. Без тебя — все не то. Без тебя я — не я, а какой-то обрубок, обломок, осколок.

Он не должен это все говорить, он молчит. Вот только Стив понимает, как будто и правда они думают вместе. Вдвоем на единой волне. Всю свою жизнь — что была до и что будет после.

— Я… да…

Глаза слезятся. Наверное, это от дыма, ведь офицеры за дальним столиком курят сразу впятером одну за другой. Он чешет покрасневшие веки, трет их, пытается отстраниться. Но Бак не пускает.

Бак наклоняется ниже и губами касается губ.

И то, что глодало внутри, впиваясь голодными острыми зубами в кусок глупой мышцы, оно исчезает куда-то. Совсем.

========== 56. Тор/Локи ==========

Комментарий к 56. Тор/Локи

modern!AU

— Здесь мы стоим, и отсюда исходит луч надежды, пронзающей мир. Мы стали героями легенд уже при жизни, ведь именно “Асгард” и его ученые, наши передовые разработки в течение нескольких лет избавят планету от голода, бедности, от страданий. Любому человеку в самой бедной, отсталой стране не придется беспокоиться о еде, наши пищевые синтезаторы сделают ее едва не бесплатной…

О́дин — глава крупнейшей научно-промышленной корпорации не только Америки — мира, замолкает, замерев напротив высокого, заменяющего стену окна. Приглаживает белоснежную бороду, вглядываясь в пылающий снаружи пунцовым закат, бросающий кровавые отблески на лицо и на руки. Так, что кожа кажется обагренной свежей, еще не свернувшейся кровью.

Локи хмыкает и нетерпеливо ерзает в своем любимом кресле. Тор предостерегающе шикает на брата, попутно залипая на тонкие длинные пальцы, теребящие воротничок плотно застегнутой рубашки цвета какого-то смертельного яда, что так подходит к ехидным глазам. Дергает верхние пуговицы слишком уж нервно. Так, будто воротник его почти задушил. Так, будто Локи не терпится раздеться прямо здесь и сейчас. Ох, змееныш.

— Настанет день, — О́дин продолжает, как ни в чем не бывало, не замечая переглядки детей. Или, что верней, не предавая значения. — День, когда один из вас будет защищать вверенный нам мир, вести корпорацию дальше. Вести “Асгард” к вершинам величия, к господству, которое однажды мы завоюем.

— Значит, только один? — бросает Локи небрежно, разглядывая какое-то сообщение в своем телефоне. Вот только, кажется, воздух в комнате как-то густеет. Становится вязким и едким, щиплющим губы.

— Лишь один из вас взойдет на трон. Станет главой корпорации… однажды. Вы рождены, чтобы править, мои сыновья. Но империей под силу управлять лишь одному человеку. Поставь двоих у руля, и они непременно потопят корабль при первой же ссоре. До этого еще много дней. До того, как я назову преемника. — Кивает царственно, давая понять, что не потерпит дискуссий, не ждет их. — Сейчас вы свободны. Уверен, вас ждут дела.

— Конечно, отец, — Тор соскакивает с тумбочки — подобия стула, к которому будто прирос за последние четверть часа. Рот — до ушей, как у сенбернара, довольного жизнью. — Кого б ты ни выбрал, второй всегда будет его правой рукой. И вместе мы сравняем с землей всех конкурентов. Мы каждому объявим войну.

О́дин лишь головой качает, наблюдая, как выбирается из кресла младший из сыновей, как разминает затекшие плечи и на брата демонстративно не смотрит. Рассматривает свое отражение в бесчисленных зеркалах. Поправляет изумрудные запонки на манжетах.

— Запомни же сын, что мудрый правитель никогда не ищет войны, но он должен быть к ней готов. Запомните оба.

— Конечно, отец, — вторит брату Локи и голову чуть наклоняет. Так, чтоб подбородок коснулся груди. — Нас и вправду… дела заждались.

Звук их шагов заглушает ворс ковра, нога в котором тонет, как в белоснежном песке на берегу чистого-чистого, теплого моря. О́дин задумчиво смотрит в их спины даже после того, как тяжелые дубовые двери затворяются, оставляя его один на один с бумагами и тайными думами, что ведомы только ему.

*

— Локи, ну ты же не понял, это просто формальность, — [пока еще] терпеливо втолковывает младшему брату. Тот нарезает круги по пентхаусу в отеле, что вот уже больше четырех лет заменяет им дом.

Лавирует между низкими столиками, заставленными корзинками с фруктами и цветами, почти роняет на пол ведерко со льдом, из которого призывно торчат две бутылки — красное для Локи, такое сухое, что вяжет язык, белое — Тору. Сладкое, брат каждый раз брезгливо кривится, когда тот подносит к губам бокал “с этой приторной мерзкой бурдой”. Впрочем, сильнее психует, когда тот заливает в себя неразбавленный виски, “как какой-то портовый босяк”.

— Не формальность. Отец только что дал мне понять, что рассчитывать ни на что особо не стоит. Он всегда меня не любил.

— Локи, это не так…

— Считаешь, меня это как-то волнует?

Брат горячими ладонями ловит возле дивана, закиданного пестрыми подушками. Роняет вместе с собой. Нависает прямо над ним, стягивая узкую атласную ленту с волос, лицом вжимается в черные пряди, вьющиеся, точно змеи. Еще чуть-чуть — зашипят, поднимая разом головы и раздувая свои капюшоны. Обовьются вкруг шеи…

— Брат, мы — команда.

— Не сомневался ни разу.

Локи глядит как-то странно. Локи… чарует, глаза, как черные ямы, как бездна, провал. Глаза его тянут на дно. Облизывает медленно губы. Тор тянется, не помня себя.

Повисшую тишину разбивает звонок телефона. И брат, изловчившись, ловко скидывает брата с себя.

— Поспеши. Должно быть, твоя ненаглядная девка.

Стягивает волосы в узел назад. Прилизанный, как какой-то змееныш.

*

Они играючи заключают важный контракт, в последнюю минуту уведя его из-под носа у конкурентов.

— Лафей, должно быть, от злости весь посинел. Отец, ты оценил изящество, с которым мы все провернули? Он до последнего сомневался, юлил, а Локи в это время…

— Сливал врагу все наши недочеты, промашки, показывал лазейки и раскрывал те секреты, что звучат в этой комнате и недоступны другим.

Отец качает головой и в усы усмехается, видя боль и растерянность на оторопевшем, враз побелевшем лице старшего сына.

— Локи… сын, он такой. Ничего не случилось, потому что я принял меры. Вот только отныне твой брат отходит от дел. Наследником корпорации я называю тебя. Разумеется, нужды ни в чем знать не будет. Все же, Локи — мой сын, несмотря…