Пашка продолжал спать и в троллейбусе, но уже на руках у отца. Он не проснулся даже тогда, когда его раздевали и укладывали в кроватку.
- Ксения, завари, пожалуйста, свеженького чаю, - попросил ее Арсений.
- Хорошо, - кивнула она и вышла из спальни.
- Ну вот, Маришка, пока мама заваривает чай, пусть Пашка еще полчасика поспит. А потом разбудим его и пойдем все вместе пить чаек с тортом. Принцесса, ты не смогла бы присмотреть за ним?
Девочка, соглашаясь, закивала головкой.
- Ну, молодчина! Ты меня сегодня так выручаешь. Кстати, если хочешь, можешь и ты прилечь. Смотри, какая кроватка мягкая. Просто так полежи, чтобы ножки отдохнули, набегались они сегодня.
Маринка послушно легла на соседнюю кровать. Арсений достал из ящика с игрушками медвежонка и положил его рядом с ней. Она благодарно улыбнулась, прижала его к себе и уснула.
Арсений немного постоял и вышел из комнаты.
- А где Маринка? Играет?
- Нет, она уснула.
- Сегодня день чудес, не иначе, - задумчиво произнесла Ксения. - Спасибо тебе за великолепный пикник.
Он подошел к ней совсем близко.
- И тебе спасибо. Твоя Маришка - восхитительное создание. И ты тоже - необыкновенная.
Арсений, едва прикасаясь, погладил ее волосы.
- Как хорошо, что мы сегодня встретились. Едва я заглянул в твои глаза, как сразу понял, что искал именно тебя.
- Что же ты в них увидел?
- Родную стихию.
- Мне твои глаза тоже нравятся. Их цвет напоминает весенний сумрак.
Некоторое время они молча смотрели в глаза друг другу. Ему казалось, что он в самом начале вечерней зари, когда лучи заходящего солнца уже потеряли свою ослепительность, стали мягче и нежнее. Ей - что она попала в полосу зеленовато-серого туманца, непривычного, но вместе с тем уютного.
Когда его начало затягивать в самый омут золотой зари, а ее - обволакивать сладостной негой весеннего сна, прошлое, доныне удерживающее их, сдалось, и они, уступая волшебной силе, потянулись друг к другу.
А потом они пили и пили бесконечные с неизъяснимыми ароматами поцелуи.
Скрипнула кроватка, и чьи-то босые ножки зашлепали по полу. Взрослые поспешно "занялись хозяйством".
На пороге стоял маленький Пашка.
- Папа, а я только что был на кошачьем острове.
- Вот это да! - усмехнулся Арсений. - Путешествовал, значит.
Он взял его на руки.
- И что же там интересного приключилось?
Пашка обиженно надул щеки:
- Они меня угощали жареными мышами.
Ксения брезгливо сморщилась. Арсений попытался было еще о чем-то спросить его, но смех, словно судорогой, свел скулы.
Когда испуганная Маринка прибежала на кухню, она с удивлением увидела, что и ее мама, и Арсений в обнимку с Пашкой обессиленные сидели на полу и с мокрыми от слез глазами уговаривали друг друга успокоиться.
Девочка бросилась к матери:
- Мамочка, что случилось?
Она стала утирать ей слезы и, как умела, утешать ее, чем еще больше рассмешила их.
- Павлику приснилось, - всхлипнула Ксения, - что он был на кошачьем острове и его, как почетного гостя, кормили праздничным обедом - жареными мышками.
Маринкин смех тонким переливчатым ручейком вплелся в их утихающую разноголосицу.
Двадцать минут спустя они ужинали. Ели шашлык с аджикой, разбавленной томатным соком, а позже - пили чай с тортом. Ксения взглянула на часы.
- У вас так хорошо, что даже домой не хочется.
- И не надо никуда идти. Вы у себя дома.
Ребятишки с радостным ожиданием уставились на Ксению.
- Мам, давай останемся, - попросила Маринка.
- Нельзя, миленькая, - погладила ее Ксения. - Когда-нибудь, может быть, и останемся. А пока - это невозможно.
- Ксения, ты разве забыла, с чего началось наше знакомство?
- Пять минут до счастья? Как же это можно забыть?
- А что ты теперь думаешь о нашем бракосочетании?
- Тогда мне эта шутка показалась забавной, а сейчас, - извини, - жестокой.
- Ксения, сдается мне, что мы с тобой говорим о разных вещах. Кстати, о шутке, - загадочно улыбнулся Арсений. - А почему до сих пор мы не заглянули в поздравительную открытку?
- Действительно, я про нее совсем забыла, а ведь она, кажется, с сюрпризом.
- Вот именно.
Ксения сходила за сумочкой, усевшись поудобней, вытащила из нее большую, одетую в целлофан открытку с объемным изображением на ней букета белых роз и двух золотых колец. Ее створки были скреплены серебряной печатью загса.