— Заткнись, Василиса, — устало произносит Ярослав и кидает телефон рядом, — мне просто несколько сложно двигать руками.

— Потому что нечего было уходить из больницы, я говорила это?  О, боже, — я ахаю, когда Ярослав едва приподнимает локоть, чтобы посмотреть на рану. Вся футболка сбоку испачкана в алой крови, и я несколько раз сглатываю, чтобы меня не вытошнило от испуга, — придурок. Идиот просто ты, Ярослав. Тебе что, плохо? — я с тревогой смотрю, как он закрывает глаза и его темные ресницы выделяются на бледном лице, — послушай, ты можешь лечь ко мне на колени и поспать. Сделай это, не стесняйся. Я постараюсь это сразу же забыть, как ты поправишься.

— Мне нормально, — спокойно отвечает Ярослав, — думаю просто о том, что было бы не так обидно, если б меня пыталась убить умная женщина, а не.... это чудовище.

Мне хочется в ответ развести руками. Что я ему скажу на это?

— Ты сам такую выбрал, Ярослав. Можно я посмотрю твою рану? — я тяну руку к футболке, когда не-бывший муж кивает.

Честно говоря, я желаю оценить масштаб кровотечения, может быть, увидеть, как там что-то сбилось и поправить это, или зажать чем-нибудь рану...но когда я вижу пропитанную насквозь алой кровью повязку, из-под которой стекают капли, у меня начинает кружиться голова, и я позорно падаю лицом прямо на колени Ярослава, в район его ширинки.

Последняя моя мысль перед обмороком — «надеюсь, я очнусь и это навсегда забуду».

Открываю глаза я осторожно, чувствуя, как нос щекочет странный, сладкий аромат. Что за?... Ваниль или корица? Еще и тонкий запах цитруса появляется... спустя секунду я понимаю, что лежу на чьей-то кровати и вот так приятно пахнет от постельного белья.

Я растерянно сажусь. Последнее, что я помню — как глупо упала лицом прямо в район ширинки Ярослава. Потом очнулась, что-то пробормотала глупое, а после, из-за того, что у меня продолжала ужасно кружиться голова, просто взяла, перевернулась и нагло заснула прямо на коленях у почти бывшего мужа.

Позор. Позорище. Позор! Я тру ладонью лицо, провожу ею по волосам и потом нюхаю руку. Конечно, чувствую легкий запах мужского одеколона. Значит, Ярослав меня не сбросил на пол машины. Я все это время дрыхла на нем.

Но где я сейчас?

Е...Эпическая сила!

Я медленно обвожу взглядом помещение, испытывая единственное чувство — уйти отсюда. Все такое.... шикарное. Потолки высокие, светлые, круче, чем у моей бабушки в сталинке. Я сползаю медленно с кровати по скользкому и, похоже, шелковому покрывалу, а после на полусогнутых ногах подхожу к стене. 

Конечно, мне приходилось продавать элитную недвижимость, но вот спать в ней — не приходилось. Когда я осторожно провожу кончиками пальцев по тиснению на обоях и натыкаюсь потом на лепнину, мне хочется ударить себя по рукам, за то, что я делаю это не в стерильных перчатках.

В этот момент раздаются тихие шаги и я, обернувшись, замечаю, как заходит Ярослав собственной персоной.

— Очнулась? — произносит он, а я выпрямляюсь.

— Ты зачем меня в музей привез? — интересуюсь я и замечаю, как он едва приподнимает брови.

— Это мой дом.

— Это полный звездец, Ярослав. В нем невозможно жить, — хмыкаю я, а он закатывает глаза, — как ты тут спишь? Как Ленин в Мавзолее? На спине и сложив ручки?

— Василиса, ты, вроде бы, работаешь риэлтором.... — начинает он, а я его обрываю:

— Да. Работаю. И меня всегда поражали люди, которые любят такой стиль. Это твоя идея была такой дом купить? Я так рада, что мы с тобой разошлись... — я подхожу к какому-то папоротнику в горшке и глажу задумчиво его листочки, пробормотав, — бедняга, как ты тут можешь жить? Я бы на твоем месте потихоньку пускала бы корни во двор...

— Хватит уже, Вася. Как ты себя чувствуешь?

— Подташнивает... — я делаю паузу, — от твоего дома. До этого дня я считала, что живу в уютной, приличной квартире, но теперь мне кажется, словно я приехала из гетто.

— Я же попросил вроде прекратить, — Ярослав выдыхает, а у меня громко бурчит живот, и я морщусь, — судя по твоим шуткам, ты в порядке. Есть будешь?

— Не откажусь. Я с утра не особо ела... погоди, а где звоночки для прислуги? Тебе приходится вставать с кровати и приказывать прикатить завтрак в спальню?

— Вася, — темные глаза не-бывшего мужа впиваются в меня, а я тихо хихикаю, — ты долго шутить будешь? Тут нет прислуги. Поэтому тебе придется пойти за мной ногами.

Он кивает себе за спину и морщится, едва дернув плечом. Я опускаю взгляд на его торс. Ярослав переоделся в темную футболку, поэтому, даже если у него все плохо с раной, я этого уже не увижу. Надеюсь, пока я валялась в обмороке, он успел отдохнуть и вызвать врача хотя бы на дом.

— Ладно, — произношу я и иду к нему. Когда нога ступает на что-то прохладное вместо ковра, я растерянно смотрю вниз, и, все-таки, не сдержавшись, ахаю, — ты что, серьезно? Мрамор? То есть, когда ты жил со мной и мечтал о своей недвижимости — ты это вот представлял в мечтах? Чокнуться можно. А для ребенка вы уже купили золотой манеж и соску с бриллиантом?

— Заткнись, пожалуйста, Вася, — бросает устало не-бывший муж, и уходит, а я, хмыкнув, быстрым шагом следую за ним.

На просторной кухне Ярослав открывает большой двухдверный холодильник, а я пораженно трогаю встроенную технику. Матерь божья, сколько тут режимов. Это не моя электрическая дешевая плита с четырьмя стандартными конфорками. А для чего тут некоторые зоны нагрева — я даже представить не могу.

Взгляд падает потом выше, на большую, черную кофемашину. В голове словно кто-то поджигает фитилек, который загорается с мерзким треском, заставляя меня поморщиться. «Он украаааал твою кофеваркуууууууу» — взвывает тысяча заунывных голосов, до тех пор, пока я не заставляю их заткнуться.

Сказал же, что не крал. Но все же кофемашина бесит, потому что сложно привыкнуть к мысли, что этот мужик не виноват, когда ты его проклинала долгие пять лет.

Я мрачно сверлю ее взглядом, давя в себе желание ее украсть. Жуткое желание. Но руки чешутся прямо.

— Салат из авокадо с лососем будешь?

— Чего? — отвисаю я, удивленно взглянув на мужа. Он держит в руках черненький овощ, — я не знаю. Не пробовала. Есть сосиски с макаронами?

Ярослав долго смотрит на меня. До тех пор, пока я не начинаю нервничать. Тогда он продолжает:

— У меня нет сосисок. Есть слабосоленая рыба. Есть йогурт, фрукты, овощи разные. Могу стейк из тунца сделать. Мясо вечером не рекомендую есть.

— Ладно, давай свой авокадо и рыбу, — бормочу я, понимая, что Ярослав — это звездец. Сильно изменился. Даже неудобно себя чувствую, честно говоря. Он тут правильным питанием заморочен, а я как деревня — сосиски, макароны. Еще б Доширак попросила бы.

Не-бывший муж достает из холодильника еще несколько упаковок с чем-то, выкладывает на стол. Я наблюдаю, как он достает доску и берет нож, и тут же перехватываю его руку.

— Слушай, ты ранен. Давай-ка лучше я нарежу.

Он смотрит на то, как мои пальцы обхватывают запястье.

Не знаю почему, но становится не по себе. Словно я перешла какую-то черту, которую не стоило переходить.

Хотя я ничего такого не делаю. Он мой почти бывший муж, мы давно знакомы и я просто трогаю его за руку. Ничего особого, только в зрачках Ярослава мелькает непонятная эмоция. Спокойствие и равнодушие пропадают, появляется слабое напряжение.

— Я боюсь, что ты начнешь истекать кровью, если будешь работать рукой, — поясняю я, чтобы немного развеять его напряжение, — не переживай, я тебя не зарежу. Отдай нож и авокадо.

— Я не истеку кровью. Сядь, — коротко произносит Ярослав, и я со вздохом убираю руку. Хозяин-барин. Пусть потом не жалуется.

Спустя десять минут молчания, Ярослав ставит передо мной пиалу с салатом. Я радостно беру вилку и заглядываю в пиалу.

— М-м, — тяну я, рассматривая содержимое, — тут же все съедобно? Не хочу опозориться, как в ресторане, когда я сожрала украшение.