В период обследования находившийся в госпитале Уоррен не делал попыток ни согласиться с предъявленными обвинениями, ни отвергнуть их. Он заявил, что помнит, как запер все двери в здании, где произошло убийство, кроме одной, и что видел работавшую за своим столом женщину. В 17:15 он отправился на автобусе в расположение части, куда прибыл около 18:00. Поужинав в столовой, он пошел играть в бильярд. Он ни разу не упомянул о каких-либо провалах в памяти. Комиссия врачей-психиатров признала, что он находится в ясном сознании; в то же время уровень его тревожности был меньше, чем можно было бы ожидать в данных обстоятельствах и с учетом предъявленного обвинения. Он продолжал отрицать наличие каких-либо воспоминаний о случившемся, говоря, что даже если и сделал это, то ничего не помнит. Некое подобие эмоциональной реакции Уоррен выразил лишь однажды, высказавшись о том, как будет расстроена его мать. При упоминаниях о жертве его лицо немного мрачнело, и он становился несколько более встревоженным. В любой другой ситуации он вел себя спокойно и непринужденно. На вопрос о причинах такого поведения он ответил: «У меня нет причин беспокоиться, пока я не узнаю, что у них на меня есть».

Поставленный психиатрами диагноз звучал следующим образом: явно выраженная хроническая агрессивность. В отчете также отмечалось, что Уоррен испытывает острую неприязнь к начальству и любым людям, которые, как ему кажется, могут им командовать. В подростковом возрасте он неоднократно участвовал в ожесточенных массовых уличных драках и признавался, что готов уничтожить каждого, кто встанет на его пути. Он также демонстрировал склонность к иждивенчеству, которую пытался отрицать, но которая очевидно проявлялась в его отношениях с матерью. Далее комиссия указала, что на момент совершения вменяемого ему преступления Уоррен был достаточно психически здоров, чтобы отличать правильное от неправильного; что он обладает достаточными умственными способностями и для понимания сути предъявленных ему обвинений, и для сотрудничества со следствием; и что он не страдает каким-либо хроническим психозом, ограничивающим его дееспособность и правоспособность.

Это заявление было приобщено к делу без дальнейшего анализа и полностью исключило возможность признания Уоррена невменяемым судом военного трибунала.

На процессе Уоррен заявил, что не признает себя виновным. Ниже приводится краткий пересказ свидетельских показаний жертвы, ставших существенной частью доказательной базы по этому делу.

19-летняя вольнонаемная, работавшая в бухгалтерии, решила задержаться на работе. Закрытием помещений после окончания рабочего дня занимался другой отдел. Обычно три двери запирались изнутри и для выхода оставалась только одна, находящаяся в юго-западном крыле здания. Через пятнадцать минут после окончания рабочего дня к этой двери подошел мужчина и обратился к пострадавшей. Она не видела его прежде и не знала, кто он. Это был крепкий молодой человек в военной форме. Он попросил ее обязательно запереть окна и выключить свет перед уходом. Затем она услышала, как он идет в северо-западное крыло, вешает замок на дверь и уходит в среднюю часть здания. Спустя еще 10–15 минут она решила пойти домой. Взяв свой кофе и бутылку содовой, она направилась в сторону гардероба. Следующим, что она помнила, было то, что она лежит головой на ступеньках лестницы и кто-то ее душит. Это был крепкий белый мужчина. Она оттолкнула его, перевернулась на живот и попыталась ползти, а он забежал за угол и взял в руки продолговатый предмет, который, как ей показалось, представлял собой металлическую пепельницу. Он произнес: «Закричишь — убью». Она не помнила, как нападавший ее избивал, а очнувшись, почувствовала, что ей выстригают волосы на голове. Врач успокоил ее, объяснив, что ей состригли волосы, чтобы произвести смыв с кожи головы.

Впоследствии ей была оказана медицинская помощь; у нее были обнаружены множественные порезы скальпа, лба, лица, правого уха и носа. Также у нее был перелом черепа и были сломаны три зуба. Ее госпитализировали на семь недель. После выписки она страдала частыми и сильными головными болями, провалами в памяти и приступами учащенного сердцебиения.

Уоррен был признан виновным в покушении на убийство и был приговорен к двадцати годам колонии строгого режима.

Лишение свободы трудно дается человеку, привыкшему получать все, что он хочет. Поэтому неудивительно, что сразу после приговора Уоррен и его мать начали оказывать давление на правоохранительную систему по двум линиям: юридической и психиатрической. Что касается юридической стороны, то досье Уоррена заполнилось апелляционными жалобами. Когда стало понятно, что это бесполезно, отчеты психиатров запестрели замечаниями о переменах в поведении Уоррена (в лучшую сторону). И вдруг там же появилась рекомендация смягчить наказание («за успехи в коррекции поведения») и сократить срок заключения.

Подробности апелляционного процесса приводятся здесь с целью проиллюстрировать настойчивость Уоррена и его матери, а также отобразить количество времени и сил, которые система правосудия потратила на обеспечение защиты прав Уоррена.

После утверждения приговора в апреле 1966 г. в соответствующих инстанциях начали накапливаться письма — в первую очередь от Уоррена относительно обращения в апелляционный военный суд (АВС). Обжалование проводилось по двум правовым позициям: (1) являлись ли показания медсестры относительно слов пришедшей в сознание потерпевшей показаниями с чужих слов; (2) была ли изъята окровавленная одежда, принадлежащая Уоррену, незаконно и, следовательно, была ли она ошибочно допущена к суду.

В результате рассмотрения обжалования решение было принято не в пользу Уоррена, и АВС утвердил обвинительный вердикт в июне 1967 года.

Возражение о показаниях с чужих слов было отклонено, поскольку показания жертвы были идентичны показаниям медсестры. Таким образом, суд постановил, что показания медсестры были несущественными, поскольку они просто повторяли показания потерпевшей.

Изъятие одежды было признано законным, поскольку было произведено в ходе обыска при аресте, что исключает необходимость предварительного получения ордера[10].

Письмо о решении АВС, датированное 16 июля, было получено Уорреном 25 июля. Спустя три месяца, 9 октября, он направил письмо начальнику отдела военной юстиции главной военной прокуратуры с просьбой о пересмотре дела. Уже 16 октября главная военная прокуратура ответила, что Уоррен утратил право ходатайствовать о пересмотре дела, поскольку предусмотренный для этого годичный срок истек (командная инстанция утвердила обвинительный вердикт 28 апреля 1967 года).

В письме сенатору от ноября 1967 года мать Уоррена опротестовала отказ в проведении нового судебного разбирательства, указав, что Уоррен не получил окончательного заключения от апелляционного военного суда до истечения установленного срока и что никто не сообщил ему о необходимости подать заявление о пересмотре дела в течение этого периода. Она также выразила обеспокоенность касательно нарушений, которые были допущены в ходе первого судебного разбирательства, а также психического состояния ее сына.

Сенатор передал письмо в следственный отдел военно-воздушных сил (ВВС). Данный офис сообщил ему, что все процессуальные нормы были соблюдены, а психиатрическое освидетельствование во время судебного процесса показало, что Уоррен находится в здравом уме, хотя и страдает характеропатией[11] и расстройством поведения. Таким образом, преступник исчерпал все свои апелляционные возможности и не имел права обращаться с ходатайством о пересмотре после истечения годичного срока. По мнению управления, единственным оставшимся для Уоррена шансом было обращение в комиссию ВВС по исправлению ошибок военных судов. Это возможно только при наличии исключительных обстоятельств. Для этого Уоррену нужно было доказать, что он является жертвой несправедливости, и тогда комиссия рассмотрела бы его дело и дала соответствующие рекомендации министру ВВС.