Но Вова молчит. Сопротивляется, сжимая ладони в кулаки, стиснув зубы, но молчит. И я понимаю – почему. Никакие его слова не помогут, только спровоцируют новую игру больного на голову маньяка, именуемого «Главным». Игру, в которой на кону стоят наши жизни. Только обстоятельства могут помочь. Оттянуть неизбежное, чтобы дать хотя бы хрупкий шанс вырваться из лап смерти.
А я просто смотрю на человека, которому отдала своё сердце. Смотрю на ссадины, на кровавые пятна на его теле. Представляю, как залечиваю его раны, как помогаю забыть о боли. Мечтаю, что всё это закончится, и мы будем вместе. Я смогу о нём позаботиться, а он обо мне. Я уже не боюсь быть с ним. Увидев, что моя маленькая боль разрывает его больше, чем собственная – настоящая, – я понимаю, что парадокс в том, что Вова и есть тот самый, мой зверь, единственный, с кем я бы могла разделить свою судьбу.
Но смогу ли?
Увидим ли мы рассвет следующего дня?
Читаю на губах моего любимого врага «прости», когда его тянут к выходу. Следом вытаскивают и меня, подхватив под руки. Не вижу, кто, не думаю, куда. Сосредоточенно всматриваюсь в спину, за которой впервые в жизни чувствовала себя в безопасности. Но тем, кому Вова перешёл дорогу, спасая меня, нельзя противоречить. Они не прощают и не делают поблажек. Они жестоко наказывают.
Нас выводят на улицу. Сажают в автомобили, к сожалению, разные. Я так и не смогла взглянуть в его глаза в последний раз. А так хотелось. Несмотря на то, что там всегда царит тьма, боль и холод, я увидела в его взгляде и нечто новое, дарованное только мне – любовь, заботу, нежность…
Не хочу думать о том, что, возможно, больше никогда не увижу Вову. Но от правды спрятаться невозможно. По его вине я научилась ничего не чувствовать. Но благодаря ему я снова ощутила настоящие эмоции. И теперь новая вспышка душевной боли поглощает меня. Такой, что выть хочется. Вспышка отчаяния, которая рвёт меня на части. И тут я понимаю, что действительно вою, кричу, сопротивляюсь. И вижу себя будто со стороны, словно это не я на самом деле. Так странно, будто меня разделили пополам, на две части, одна из которых страдает, а вторая не чувствует абсолютно ничего.
Вова исчезает в автомобиле. Меня тоже заталкивают в машину, игнорируя мои отчаянные сопротивления и истерику. Вместе с тем возникает ощущение, что нас двоих тоже разрезали пополам. Вырвали сердце и бросили пылать в адском огне. Снова. Больно… Хотя я не должна чувствовать ничего. Я больная. Я ненормальная. Я люблю того, кого нельзя любить. Я готова отдать за него жизнь, простить всё, терпеть боль. Возможно, значительно большую боль, чем сама думала. Я не верила в себя, а он сказал, что я такая же, как и он. Может быть, и сил достойно выдержать то, что нас ждёт, мне тоже хватит?
Лишь бы выжить…
Нас с Вовой сажают в два разных автомобиля. Главный, Иван и Алекс садятся отдельно в третью машину. Я понимаю, что наш приговор, эту извращённую игру всего лишь отсрочили. А если и отменили, то не в нашу пользу. Не убили только потому, что, скорее всего, не хотели наследить. Образ Вовы, его лицо и взгляд всплывают перед глазами, и слёзы невольно катятся градом, обжигают щёки и разъедают глаза подобно кислоте.
Я не готова его потерять. Я готова умереть сама, но не готова принять тот факт, что он тоже может умереть.
Я умолкаю. Только тихо стону. Этим двум амбалам с двух сторон от меня всё равно наплевать на мою боль. Они не просто подчинённые – они покорные исполнители чужих приказов. Любых приказов. На такую работу не берут кого попало. Уверена, что им совершенно безразлично, кого убивать. Они научились ничего не чувствовать и не реагировать на чужую боль.
Если бы и я так могла. Если бы я могла снова ничего не чувствовать…
Я не слежу за дорогой. Не смотрю, куда мы едем. Только стараюсь не упускать из виду автомобиль впереди, в котором едет Вова. Всеми своими фибрами хочу быть рядом с ним. Мысленно я уже с ним. Обнимаю его и успокаиваю. Целую и забираю его боль. Если бы всё было так просто. Если бы мы были обычными, нормальными людьми с обычными проблемами. С обыденными ссорами по пустякам и разговорами, что приготовить на ужин и какой фильм посмотреть.
Но, боюсь, если бы мы были такими, как все, то и любовь наша была бы другой. Она бы не ощущалась так остро, не проникала в кровь, не выворачивала сознание и не толкала на отчаянные поступки. Обычная любовь с обычной жизнью не связывает так, как нас сплотила боль. Две растерзанные души, окунув друг друга в собственную боль, мы приумножили её и погрузились в неё с головой. В обычной жизни мы бы, возможно, и не обратили друг на друга внимание.
А, возможно, влюбились бы и прожили долгую, счастливую жизнь.
Нам этого уже никогда не узнать.
Вдруг автомобиль впереди выскальзывает из моего поля зрения. И только через мгновение я понимаю почему. Наш водитель резко выворачивает руль, и автомобиль заносит на дороге, словно мы попали на участок, покрытый льдом. Я, зажатая между двух крепких мужчин, чувствую, как они прикрывают меня собой, действуя, очевидно, рефлекторно. Они телохранители – и их работа защищать. А поскольку им доверили меня, то я должна остаться целой и невредимой, пока не прозвучало приказа об обратном.
Трудно понять, что происходит. Я закрываю глаза и закрываю голову руками, тоже действуя на автомате, делаю всё неосознанно. А когда со страхом решаюсь поднять голову, понимаю, что один телохранитель рядом без сознания, и его голова в крови. Возможно, он мёртв. Другой в таком же недоумении, как и я, смотрит на меня. Водитель склонился вперёд, упираясь лбом в лобовое стекло. Жив или мёртв, тоже непонятно. Пытаюсь найти взглядом машину, в которой был Вова, но вместо этого вижу, как в наш автомобиль врываются незнакомцы в масках…
Телохранитель не успевает ничего сделать, потому что его просто отоваривают прикладом по лицу и вытаскивают из автомобиля. Меня тоже выводят, но как-то… бережно, что ли. Выглядит так… словно незнакомцы в масках пытаются мне помочь, освободить меня. Или я тоже слишком сильно ударилась головой, когда меня толкнул Главный, и мне уже мерещится то, чего быть не может? Они ведь едва нас не убили, преградив путь.
Меня ведут к автомобилю, из которого, очевидно, и вышли мужчины в масках. Ищу взглядом автомобиль с Вовой и вижу, как он исчезает за поворотом на большой скорости, скрываясь от преследователей. Неужели это и вправду… полиция? Хоть бы Вова не пострадал. Молю бога только об одном: чтобы Вова выжил…
Телохранителя, получившего прикладом по голове, обыскивают на предмет оружия и сажают в один автомобиль, а меня в другой. На меня наручники не надевают. То ли я выгляжу слишком растерянной, а может, просто ничтожной, раз они не видят во мне угрозы. Но это даёт хоть какую-то надежду на благополучный исход, о котором я так мечтала.
Я сажусь в автомобиль и присматриваюсь к человеку, который опускается на заднее пассажирское сиденье рядом со мной. И тут я понимаю, что передо мной женщина. А я почему-то думала, что среди напавших на банду были только мужчины, настолько уверенными и отточенными были их действия. Не потому, что женщины на такое не способны. Просто, видимо, какой-то стереотип в голове. Однако женщина не спешит снимать маску.
Как только мы садимся, автомобиль трогается с места. Впереди двое мужчин: водитель и ещё один вооружённый до зубов неизвестный.
– Передай аптечку, – раздаётся мелодичный женский голос. Мужчина передаёт ей ящик с лекарствами, и девушка осторожными, чёткими движениями медработника обрабатывает мне рану на голове.
– Рана неглубокая, швы накладывать не придётся, – говорит женщина, сосредоточенно наклеивая мне пластырь на лоб на границе роста волос. – Но обработать ещё несколько раз не помешает на всякий случай. Кто это так с тобой? – спрашивает, заглядывая в мои глаза.
– Упала, – рефлекторно отвечаю так, чтобы меня не поймали на лжи, но и не сболтнуть лишнего.
Я уже имела опыт общения с полицией – не очень удачный, когда доверилась, убегая от Вовы, и чуть не попала в ловушку к продажному «мусору». Какие гарантии, что эти не такие же? Я вообще не знаю, кто они. Но кое-что спросить я должна…
