Один из знатных рыцарей подвел к Кресченцию коня в по-королевски украшенной сбруе. Когда тот попытался сесть на него, нетерпеливый конь шарахнулся в сторону, но патриций легко и проворно прыгнул и, пренебрегая ржанием коня, внезапно вскочил на него верхом. Всем, особенно дамам, кои почти все тайно или явно от бедных до знатных, влюблены в него, и мальчишкам, кои во всем желают походить на него, было сие в радость и вызвало громкие крики восторга.

Проезжая мимо стоящего с кардиналами папы Иоанна XV, Кресченций остановился и сказал:

«Святейший отец так раздосадован тем, что я не пал с коня и не свернул себе шею?»

На это Иоанн ответил:

«Вы, Ваша Светлость, взлетели не столь высоко, чтобы нам очернять душу свою греховным помыслом такого рода».

Когда гордый патриций по сану и рыцарь по доблести двигался к замку Святого Ангела, дамы бросали ему букеты из самых разных цветов, что ими был устлан весь его путь. И взрослые матроны и маленькие девочки с жаром спорили между собой, на кого из них в тот или иной момент метнул орлиный взгляд рыцарь Кресченций. Со времен папы Иоанна XII еще никто не вызывал такие любовные вихри в женских сердцах. Ныне же его на вершине любовных мечтаний сменил рыцарь Кресченций.

На следующий день после положения Кресченция в сан патриция, прошла торжественная присяга юному Оттону-сыну. Теперь слова присяги произносили все знатные фамилии Рима и главы кварталов Рима от имени горожан. Сами горожане в знак присяги должны были поднять правую руку. Жалкое зрелище Рима, ползающего на брюхе перед малолетним саксонцем, коий при этом сидел, капризничая, теребя в руках деревянных рыцарей, пока императрица-мать сама не забрала их, принудив тем самым хотя бы просто смотреть на происходящее.

Тут же по отъезду Феофано приключилось неожиданное. Кресченций с войском напал на резиденцию папы. Свой поступок патриций оправдывал непотизмом Иоанна, его мздоимством и его симпатиями к саксонцам. Чернь поспешила к соучастию в преступлении, и скоро весь Рим потонул в немыслимых беспорядках.

Бойня у замка Святого Ангела, где была резиденция папы, шла пять дней, что скрежет мечей и крики раненных не переставали сотрясать здания. Все пять дней я жил у кардинала Сколари во дворце и молил Бога, чтобы не был сожжен и предан разграблению дом, в коем живу я. Через пять дней стало известно, что папа сумел бежать в Тоскану, переодетый монахом. Кресченций назвал Иоанна «шлюхой саксонской» и объявил о начале процедуры его низложения. Мой господин кардинал Сколари уверен, что Риму ныне не избежать новых бед, ибо Феофано силой приведет его к подчинению и будет война.

Вернувшись домой, я обнаружил дом свой в целости и имущество не тронутым, о чем благодарю Бога. Зато весь Рим пребывает в упадке. Всюду тут пожарища, крики, стенания, вопли и тела убитых.

Как раз в те дни в Рим прибыл с посольством из Византии епископ Лев Синадский, не знавший о делах, творившихся тут. Многие ошибочно полагают его главным зачинщиком восстания и вдохновителем Кресченция. Я не раз видел этого византийского посла, человека крайнего коварства и дьявольской хитрости. В этот раз он прибыл от императора греков Василия, чтобы обсудить с папой Иоанном предстоящую женитьбу Оттона на племяннице византийского императора. Сей проходимец, обнаружив дела такими, каковы они ныне есть, тут же предложил низложить Иоанна XV и на его место выдвинуть некоего Джованни Филагата, грека по рождению и, надо полагать, по умонастроению, епископа Пьяченцы, капеллана императрицы Феофано и ее духовного наставника. Кресченций обещал дать ответ в письме и Лев Синадский покинул Рим, оставив его в еще большем смятении своими интригами.

Ныне Рим живет уже второй месяц без папы Иоанна XV, коий из Тосканы шлет проклятия Вечному граду и властителю его Кресченцию. Прошу потомков простить меня, ежели не смог я описать всего по торопливому размышлению или краткими, стесненными словами, но время событий, Богу слава, не перепутало мне последовательность их и не ввергло истину в заблуждение.

В Риме жара не выносимая, вода гнилая, пища грубая и сырая. Воздух здесь можно ощупать руками, и он кишит москитами. Под всем Римом выкопаны пещеры, кишащие змеями. Народ грязен, полон злобы и бешенства. После заката из дома носа лучше не выказывать. На улицах Рима опасно. Ты можешь прослыть беспечным, ежели пойдешь в гости на ужин, не оставив завещания.

Лица людей мрачны, недовольны, наполнены яростью, готовые к постоянной ругани, осыпанию проклятиями. Почти невозможно встретить лицо, не обезображенное оспой. Даже автор сих хроник перенес сей недуг и имеет лицо в глубоких шрамах. Но уродством сие не чтится, ибо за столетия все уже сочли нормой рубцы и ямы на лице от оспы.

Наша эпоха – злой мир. Повсюду здесь вздымается пламя злобы и насилия, все лежит во власти несправедливости. Мир сей укутан крылами Сатаны, и освобождения от оных алчут многие и видят его в Конце Света. Провел ли кто-либо хоть один-единственный день приятно и в полном блаженстве, не будучи оскорблен тем, что он увидел, услышал и претерпел? Чтобы не читали очи, какие бы письма не были получены, какие бы послания не были оглашены, все сообщает нам об ужасах, распрях, злобе толпы, дикости нравов и страшных знамениях. Кажется, что сама история стала твориться из бедствий.

С утра и до вечера сегодня пробыл я при особе кардинала Сколари. Моей главной обязанностью является писать под его диктовку послания, скреплять их печатью, а также вести его личную «Хронику Великих дел», в кою заносятся все великие и благие дела моего господина. Главным образом это сообщения о том, как Сколари примирил клан Кресченциев с кланом Теофилактов, графов Тускуло, как повысил жалование рабочим, как кормил нищий сброд, как спас от виселицы троих женщин, убивших своих мужей-тиранов, как весь Рим им восхищается. Но обходится молчанием, как Его Высокопреосвященство во время Крестного хода упали в грязную лужу, чем вызвали всеобщий хохот, что и я, вызволяя из лужи кардинала, сам был в нее утянут; как во время переговоров посла Византии Льва Синадского с патрицием, Сколари унизили, попросив «закрыть двери с другой стороны»; о том, как герцог Феррары неподобающе принял Его Высокопреосвященство сидя на горшке. Я обязан записывать только ярчайшие и достойные моменты жизни кардинала. Потом Сколари лично прочитывает записанные на черновой пергамент события, отмечая места, кои мне следует изменить или приукрасить. До откровенных сочинительств дело пока не доходило.

Сам кардинал принадлежит к национальной партии Кресченция, полагая, что папами должны быть только итальянцы. Кресченция кардинал называет «святых деяний приучастник, премудрости великой обладатель». Больше всякого раздражения вызывает то, что и рыцарей Кресченция кардинал почитает «мужами деяний значимых», ибо кому, как не мне знать сей люд. На самом деле ныне не духовенство самый значимый класс, а рыцари. Они суть чудовища похотливые. Хуже них только неотесанные крестьяне и грубые работяги. Небритое и всегда грязное лицо, гнилые зубы, сволявшиеся под шлемом клоки никогда не чесанных волос, слипшаяся засаленная борода. И в бороде и на голове и в паху и в складках одежд обитают вечные приятели рыцарства – вши и блохи. Едят рыцари все подряд и запивают кислым пивом, зажевывая чесноком от злых демонов, кои всем залетают в рот во время зевоты. Я не ем чеснок от демонов, но оберегаю себя от них во время зевоты по примеру папы Григория I, осенявшего в моменты зевоты уста крестным знамением.

В принципе с изгнанием Иоанна XV в Риме ничего не изменилось. Цены, взвинченные им, Кресченсций и не подумал снизить, хотя обещал. Прежними остались и налоги и поборы. Зато волнения по поводу неминуемой войны наполняют умы, и ропот становится все громче. После изгнания папы сторонники умеренной политики из числа римской знати и духовенства, высказали патрицию:

«Ныне с этим злом, под именем Иоанна, покинул нас и Дьявол»