Мне могут возразить, кто меня заставлял переводиться в Москву, служил бы и дальше в своем Борисоглебске и не знал бы этих проблем, семья была пристроена, жена работала, дети учились. Все было хорошо. Но я точно знаю, что большинство офицеров, мечтает по окончании службы на пенсии вернуться к родным берегам, то есть в город, из которого был призван на военную службу, и где остались родные и близкие. Я и моя супруга, оба москвичи и естественно, особенно она, мечтали после ухода из армии вернуться жить в Москву. Перед этим в 1985 году председателем горисполкома Москвы стал печально знаменитый и не к ночи, будь упомянут Ельцин. Так вот этот карьерист и разрушитель СССР на подсознательном уровне ненавидевший и боящийся армии и военных как черт ладана издал указ о запрете возврата в Москву москвичей при уходе из армии на пенсию. Таким образом, наша с супругой мечта когда-нибудь в далеком-далеком будущем опять вернуться к своим родителям и родным и жить в Москве, рухнула в одночасье.

А генерал Герасимов мой будущий начальник в СБП осуществил нашу мечту своей рекомендацией. Очень отчетливо помню звонок ко мне в кабинет в Борисоглебске начальника отдела кадров СБП полковника Кречетова перед назначением на должность. Он меня спросил: «У вас есть возможность один-два года пожить в Москве без квартиры у своих родственников?». Мой естественный ответ: «Да, есть». Вот и все собеседование. Я даже не знал, куда и на какую должность меня переводят в Москву. Было достаточно одного только волшебного слова «Москва». О том, что звонил Кречетов, а рекомендацию мне дал Герасимов, я так официально и не узнал, только по косвенным признакам догадался. Знакомый (впоследствии) голос по телефону и намеки Герасимова позволили мне об этом догадаться. У меня очень хорошая память на голоса, однажды услышанные.

Мое назначение, однако, могло и не состояться по одной простой глупости. Когда мои документы дошли до ГУКа (Главное управление кадров МО СССР), бывший командир Борисоглебского полка, которого я сменил на этой должности и ушедший инспектором в ГУК Иванов Николаевич Александр, отслеживал мое назначение и, к сожалению, в самый нужный момент ушел в отпуск. Специалист, которому он поручил следить за прохождением моих документов, просто об этом забыл, и в очередной приказ министра обороны о назначении старших офицеров моя фамилия включена не была. В этот момент у меня в полку, причем при моем руководстве полетами произошла очередная авария. Курсант третьего курса забывает после выпуска шасси добавить обороты и усердно, но тщетно пытается удержать самолет в горизонтальном полете, выбирая, что есть мочи ручку управления самолетом на себя. Это естественно приводит к потере скорости и сваливанию самолета в штопор.

После аварии понаехало туча комиссий, одна во главе с заместителем главкома ВВС начальником ВУЗов ВВС. Я уже был уверен, что плавно накрывается медным тазом мой перевод в Москву. Но тут, вот что значит судьба, звонит мне Иванов и говорит, что он вернулся из отпуска и в уже подписанный министром обороны приказ сумел вставить мою фамилию, и я назначен в ЦИБП МО СССР. Так что на все комиссии, которые понаехали в училище и в полк с разбирательствами и оргвыводами я смотрел уважительно, но уже ничего не опасаясь. Знаете, как приятно чувствовать себя «пофигистом». В результате за эту аварию мне даже выговора не объявили.

И вот я в СБП. Начальником Службы на тот момент был генерал-полковник Русанов Евгений Александрович. Когда я ему представлялся по случаю назначения на новую должность, первым делом он меня спросил какие и сколько взысканий у меня на тот момент есть. У меня было два строгих выговора от командующего авиацией Московского округа генерал-полковника Дмитриева Игоря Михайловича. Взыскания были объявлены за две аварии на самолетах МиГ-21, обе из-за остановки двигателя после попадания в него птиц, одна на взлете, другая на посадке. Русанов, понимая, что это «дежурные выговора», тут же при мне набрал командующего по телефону и предложил Дмитриеву снять с меня эти взыскания. Дмитриев с ним согласился, тем более, прошло уже более года с момента их объявления и к тому же эти два уважаемых генерал-полковника каждый день близко общались, так как обедали в одной столовой, потому что Служба находилась на одной территории с командованием авиации Московского округа на Ходынке.

Эмблема Службы безопасности полетов авиации Вооруженных Сил Российской Федерации.

Начальником нашей второй Инспекции был генерал-майор Герасимов Юрий Викторович, сыгравший в моей судьбе одну из главных и положительных ролей. Начнем с того, что в Службу я попал благодаря его рекомендации. Где-то весной 1989 года он ездил с инспекционными целями по авиационным полкам и в том числе попал и в мой родной Борисоглебский полк. На тот момент я был командиром этого полка и видно каким-то образом ему приглянулся, и генерал Герасимов дал мне рекомендацию для перевода в Службу.

Подготовку в качестве инспектора-расследователя со мной проводил заместитель Герасимова полковник Тимченко Юрий Андреевич. Очень грамотный методист, который помог мне освоить науку расследования и, я надеюсь, стал понимать, что и как надо делать при расследовании авиационного происшествия. Несколько раз Герасимов и Тимченко съездили со мною на расследования, я у них перенимал их богатый опыт в этом сложнейшем искусстве. Также я надеюсь, перенял способность, не торопясь и методически грамотно проводить расследования у начальника своего отдела полковника Голошумова Александра Николаевича. Одно из первых расследований под его руководством, в котором я участвовал, можно сказать в качестве стажера, была катастрофа самолета Су-17 в 1990 году в Марах (Туркмения). Самолет столкнулся с землей при выполнении бомбометания в составе пары. Потом была авария вертолета Ми-8 в Аральске (Казахстан), авария самолета Миг-21 в Канте (Узбекистан), пилотируемого курсантом кубинцем, катастрофа самолета Су-24 в Бобровичах и самолета Су-25 в Поставах (Белоруссия) и много-много других авиационных происшествий. Наряду с непосредственным расследованием авиационных происшествий я привлекался в качестве эксперта при проведении более чем тридцати экспертиз по уголовным делам, возбужденным за авиационные происшествия. Причем эти уголовные дела возбуждались прокуратурами всех силовых структур, начиная от Пограничных войск и заканчивая МЧС. Я должен сказать, что экспертиза это то же расследование только без выезда на место авиационного происшествия. То, что у нас зачастую показывает телевидение, когда после громкой катастрофы на экранах появляются «специалисты» и начинают выдвигать версии одна абсурдней другой, это профанация и зарабатывание фальшивого имиджа. Эксперт, во-первых, должен иметь соответствующую квалификацию, а во-вторых он несет уголовную ответственность за результаты своей работы.

Хочу рассказать об одном трагикомичном событии, которое случилось в нашей Службе и немного характеризует обстановку в армии и Москве того времени. Случилось это 2 сентября 1994 года. В газете «Комсомольская правда» появилась статья «На улицах Москвы можно наступить на военную тайну». В те времена так называемая толстушка – пятничный номер этой газеты – пользовался большим успехом. В этих номерах появлялись разные интересные и злободневные журналистские расследования. Так и в этом номере было такое расследование. Корреспондент газеты якобы нашел на улице, как им было сказано возле одного из питейных заведений, рабочую тетрадь с грифом «Секретно». По дороге на службу я купил экземпляр этой газеты, из статьи в которой понял, что информация, изложенная там, касается одного из офицеров нашей Службы. В аннотации к статье журналист не поскупился на эпитеты хозяину данной тетради и характеристике места ее нахождения. Решив, что дело пахнет керосином, как для нашего офицера, так и для Службы в целом, я начал действовать. Происходило все это в субботу, никакого начальства на службе не было и решение мне пришлось принимать самостоятельно. Я узнал (по ксерокопии на обложке газеты), что тетрадь эта принадлежит подполковнику нашей Инспекции, назовем, его Андрей Уткин, который накануне должен был уехать в командировку в Липецк для выполнения полетов по личной программе. Я связался по телефону с Андреем и узнал от него обстоятельства пропажи тетради. Оказывается перед отъездом в Липецк он поехал на личном автомобиле в бухгалтерию для получения командировочных денег (зарплаты не было уже пару месяцев). Автомобиль он оставил на стоянке возле здания Минобороны на Старом Арбате. В автомобиле находилась его шевретовая куртка и портфель с документами, в котором лежала и эта злополучная тетрадь. Вернувшись из бухгалтерии, он не сразу обнаружил пропажу куртки и портфеля, так как они лежали на заднем сидении. Тетрадь он взял для проведения занятий по безопасности полетов с летным составом Центра, которые ему было поручено провести. То есть никакой потери тетради, тем более в нетрезвом состоянии, как говорилось в статье, не было. Я сказал Андрею, чтобы он немедленно подключал к поискам тетради своего отца генерала, бывшего заместителя начальника штаба авиации Московского военного округа.