Вот зимняя охота незадолго до смерти отца. Жеребец Эрика пугается лесного духа и встаёт на дыбы, сбрасывая седока в пожухлую траву, припорошенную снегом.

— Эрик, откройте глаза! Мальчик мой дорогой, держитесь! На помощь! — раздаётся встревоженный голос графа.

Эрик чувствует, как граф расстёгивает на нём камзол и бережно ощупывает грудь. Ледяные снежинки покалывают обнажённую кожу. Сквозь мёрзлую землю в спину бьют копытами скачущие лошади. Граф тоже слышит приближающихся всадников и торопится: прижимается губами к открытому солёному рту. А потом они оба не могут избавиться от привкуса крови — Эрик целый день, а граф десять лет.

Позже, когда барона Линдхольма спрятали в Домском соборе под надгробием из каррарского мрамора, граф взял в привычку ежедневно навещать его сына. Они сидели в огромном пустом зале, пили кларет и дружески беседовали. Эти посещения никогда не затягивались, но всегда дарили взаимное удовольствие.

Они прервались неожиданно: граф пришёл раньше обычного и застал Эрика во внутреннем дворике. Молодой барон фехтовал с дворянином, жившим по соседству. Оба — без рубашек, в одних бриджах. Сталь певуче звенела в прозрачном вечернем воздухе, солнце вспыхивало на кончиках шпаг. Слуги бросили работать и расселись в тени, подначивая аристократов. Пот стекал по разгорячённым спинам фехтовальщиков, они тяжело дышали и беззлобно переругивались, пока Эрик не оказался зажатым между амбаром и колодцем. Досадливым жестом он отбросил шпагу и поднял руки:

— Я сдаюсь, сдаюсь! Вы лучший боец, признаю. Я проспорил!

— Ага! Давно бы так! — вскричал дворянин.

Он опустил шпагу и шагнул к Эрику, намереваясь пожать руку, но тот коварно воспользовался добродушием соперника и напал на него. С весёлым рычанием повалил навзничь, прижал всем телом к земле и победно рассмеялся:

— Есть оружие, которым я владею лучше, чем шпагой! Хотите посмотреть?

Слуги захохотали, а от ворот послышался скрипучий голос:

— Это же неприлично, Эрик! — Граф подошёл к «своему дорогому мальчику» и уставился на его взрослое сильное тело, словно впервые увидел. — Как вам не стыдно устраивать оргию на виду у прислуги?

Эрик вскочил на ноги, подтянул спадающие бриджи:

— Извините, Карл. Что вы сказали?

— Вы должны обращаться ко мне «ваша светлость», — успел сказать граф Стромберг, прежде чем позеленел от приступа неизвестной болезни.

Он развернулся и ушёл со двора, ступая тихо и нетвёрдо, словно слепой. Он показался Эрику стариком, хотя тогда ему было не больше сорока. С тех пор Стромберг не посещал Линдхольма с частными дружескими визитами.

Когда на террасе стемнело, а в зарослях сирени уснули соловьи, Эрик прошептал:

— Бедный Карл, в каком аду ты живёшь… — Поёжился и позвал: — Юхан!

— Я тут, господин. Хотите помыться? Или поесть?

— Нет. Приведи Сюзанну. Не хочу спать сегодня в одиночестве.

— Эрик, к вам посетитель, — тихо объявил Ганс, деликатно не заглядывая за балдахин.

Эрик закряхтел и высунул голову из-под бархатных занавесей. Из зеркала, стоявшего рядом с кроватью, на него смотрело чучело: мешки под глазами, трёхдневная щетина и грязные всклокоченные волосы. В комнате стоял смрад немытого тела.

— Кто?

— Он представился как синьор Маттео Форти.

— Старина, распорядись принести мне холодного пива, голова раскалывается.

На небе — ни единого облачка, предстоял ещё один жаркий денёк.

— А что сказать синьору Маттео Форти?

— Скажи, я не принимаю.

Камердинер прошаркал к дверям, а Эрик упал рядом с Сюзанной. Её костлявая задница, торчавшая из клубка простыней, выглядела как пародия на аппетитное сокровище кастрата. Потягивая горькое пиво, Эрик ощутил подозрительное покалывание в собственном заду и вспомнил, что ночью учил Сюзанну доставлять мужчине незабываемое утончённое наслаждение. Шлюхе с проворными пальцами такое умение пригодится.

Не с первого раза, но Сюзанна выучила урок. То, что во время постельных забав Эрик представлял её робким Стромбергом, а себя — капризным юным шалопаем, он постарался выбросить из головы. Это глупая игра! Фантазия о том, что могло бы случиться, если бы всё сложилось иначе. Если бы граф не упустил свой шанс.

Но он его упустил. Детская привязанность лопнула, как туго натянутая тетива. Эрика больше не мучил вопрос «Почему?». Он презирал Стромберга за трусость и лицемерие и лишь в глубине души немного жалел за страдания.

— Ваша милость, — позвал Юхан, — вы не спите?

— Чего тебе?

— Он не уходит. Сидит на крыльце на самой жаре. Хорошо хоть, без своего парика, а то сомлел бы.

— Кто? Форти?

— Кто же ещё?

Эрик выполз наружу и принялся натягивать кюлоты:

— Зови его. Какое упрямство!

Маттео и правда явился без парика. Блестящие чёрные локоны были стянуты на затылке бантом, голубые глаза сияли, на щёках цвели розы (немного румян он всё-таки добавил).

Эрик сел в кресло и почесал рыжую щетину. Он успел захмелеть от крепкого пива, которое мастерски варила Марта. Он пил беспробудно уже третий день.

— Чему обязан?

Маттео светло улыбнулся:

— Я хотел вас видеть, ваша милость.

— Зачем?

— Затем, что я люблю вас, — просто ответил Маттео. Он присел у ног Эрика и обнял его колени: — Ваша любовь разбудила моё холодное тело. В своей непомерной гордыне я причислял себя к ангелам, но вы спустили меня с небес на землю и вернули мне самого себя. И я благодарен вам за это! Пусть теперь я грешник и преступник, пусть я всю жизнь буду каяться, но я снова живой! И я счастлив, что с неподдельной страстью могу ответить на вашу любовь.

Сквозь хмельной туман Эрик сообразил, что кастрат в него влюбился. Ему стало лестно, хотя он и не понимал причин этой внезапной любви. Все предыдущие недели Форти вёл себя холоднее мраморной статуи.

— Ответить на мою любовь? — переспросил Эрик. — Но я не люблю вас, Маттео. Я и Агнете так сказал: я не волк, а синьор Форти не барашек, я не буду его… грызть. А она сказала, что это доказывает мою любовь. Она очень поглупела в последнее время, вы не находите?

Из-за балдахина выбралась растрёпанная Сюзанна, обмотанная мятым покрывалом. Она широко зевнула натруженным ртом, забралась на колени к Эрику и кокетливо предложила:

— Какой красивый юноша! Хотите, я доставлю ему удовольствие per rectum, как вы меня учили? Поищем его волшебную точку.

С удивлением Эрик воззрился на Сюзанну, с трудом припоминая, как учил её латыни и занимательной мужской анатомии. Не выдержал и рассмеялся. Проститутка ублажает бесчувственного евнуха — забавное, должно быть, зрелище! Он всё хохотал и хохотал, не в силах остановиться. Свежее пиво смешалось со вчерашней водкой и бурлило в желудке.

Краска отхлынула от лица Маттео. Он выпрямился и сделал шаг назад:

— Прошу прощения, ваша милость. Я больше вас не потревожу.

Он церемонно поклонился и направился к двери. Эрик крикнул ему вслед:

— Я рад, что вы не держите на меня обиды, Форти! И берегитесь Стромберга, это волк в овечьей шкуре! Вот уж кто вас не пожалеет!

На следующий день Эрик вышел из запоя. Он принял ванну с душистым венецианским мылом, побрился и надел нарядный летний костюм — узкий в талию камзол, белые чулки и перевязь со шпагой на левом боку. Чувствовал он себя великолепно: тело было опустошено излишествами, но душа безмятежна, как море после шторма. Многолетний нарыв вскрылся, выпуская гной ненависти, непонимания и злости, и теперь ранка затягивалась новой кожей. Она ещё болела, но Эрик был собран и спокоен как никогда. Стромберг больше его не волновал. Эрик вскочил на лошадь и верхом отправился к Агнете. Юхан поплёлся следом.