Месье де ла Рейни, шеф парижской полиции, работал в своем отделе администрации Бастилии. Это строгое, массивное сооружение в средние века было одной из самых грозных крепостей в Париже, в ней и теперь был размещен гарнизон, только служила она уже в качестве государственной тюрьмы для высокопоставленных нарушителей и главного управления парижской полиции, и за ее толстыми древними стенами хранились полицейские архивы и велись дела.

Месье де ла Рейни был человек все еще молодой, величавой наружности, суровый, добросовестный и безукоризненно честный, одетый строго, но изысканно, и с энергичным выражением лица. Он занимал простой кабинет с множеством полок вдоль стен, заполненных досье, книгами и запертыми ящичками с бумагами.

Кроме него в кабинете сидели двое клерков и при дневном свете, падавшем из круглого окна, переписывали дела, а перед ним стоял молодой лейтенант Шарль Дегре, о котором месье де ла Рейни никогда прежде не слышал, поскольку тот лишь совсем недавно прибыл в Париж и ничем себя ещё особо не проявил.

Молодому лейтенанту пришлось приложить немало усилий, чтобы до биться встречи с шефом полиции, но оказавшись наконец перед этим человеком, занимающим столь высокий пост, он видел, что его слушают с серьезным и учтивым вниманием. Он не знал, что прежде чем удостоить его аудиенцией, месье де ла Рейни тщательно навел справки о его происхождении, характере и работе.

А месье де ла Рейни в свою очередь одобрительно смотрел на худощавую, сильную фигуру, открытое, с тонкими чертами лицо и внимательные серые глаза Шарля Дегре.

– Мне нет нужды просить вас быть кратким, Дегре.

– Я изложу вам лишь самую суть, месье, как можно короче, но я думаю, что нам лучше поговорить наедине. – Дегре улыбнулся в сторону двоих старательных переписчиков у окна.

– Они надежные люди, – с легким удивлением ответил ла Рейни, – но вы можете, если желаете, говорить тише. Присядьте на стул напротив меня и наклонитесь над столом.

Дегре тотчас же повиновался и начал рассказывать четко и быстро.

– Некий мэтр Перрен давал званый ужин в честь дня рождения моей жены. Среди гостей была женщина, которую я и прежде встречал в его доме, некая мадам Босс, вдова. Она держит парфюмерную лавку и предсказывает судьбу. Перебрав вина, она начала хвастаться, что еще три отравления сделают ее богатой. Никто и внимания не обратил, все решили, что она шутит. Вам известно, что со времени дела Бренвилье люди буквально помешались на отравлениях. Я много думал об этом. Как офицер полиции, я знал о сообщении священников из Нотр-Дама, что многие из их прихожанок обвиняют себя в отравлении мужей. Вы, месье, полагаю, не придали этому никакого значения?

– Никакого, – ответил ла Рейни. – Эти болтливые истеричные бездельницы способны обвинить себя в чем угодно. После дела Бренвилье стало почти модным быть отравительницей.

– Что же, это, конечно, так, месье, – улыбнулся Дегре, – однако мне в голову пришла мысль провести небольшую проверку. Я послал жену к этой Босс под предлогом покупки мыла и духов, придумав для нее небольшую историю, которую она выучила наизусть. Жена попросила Босс предсказать ей будущее и все такое, а затем дала понять, что несчастлива в браке, муж к ней суров, и она влюблена в другого. Это всё было на первой встрече. Вдова дала ей маленькую пурпурную бутылочку с какой-то жидкостью, якобы любовным напитком. Я послал ее на анализ к химику Лекуану, и он определил, что в бутылочке вода, немного сахара и немного настойки опия. Через три дня, как и договаривались, жена вновь пошла к Босс и сказала, что напиток не помог, а муж ей даже более отвратителен, чем прежде. Все это, месье, она сказала, конечно, в соответствии с моими инструкциями. Тогда женщина попросила ее заплатить. Тридцать золотых луидоров.

Когда была названа эта внушительная сумма, ла Рейни пристально посмотрел во внимательные глаза молодого лейтенанта.

– Да, месье, именно такую огромную сумму она запросила. Однако вышло так, что тогда в моем распоряжении было дорогое ювелирное украшение. Я собирался продать его и потратить деньги на нужды жены. И я действительно продал его и дал жене тридцать золотых луидоров, чтобы она в третий раз пришла к Босс и снова попросила избавить ее от мужа.

Молодой человек замолчал, и ла Рейни кивнул ему, приглашая продолжить рассказ. Дегре еще ниже наклонился над столом и заговорил еще тише:

– На этот раз Босс спокойно взяла деньги и дала моей жене маленький белый плоский флакончик, очень плотно закупоренный, велев подмешать напиток мужу тремя отдельными порциями, но ни в коем случае не прикасаться к нему самой и не позволять никому другому, иначе чары не подействуют. Я и его отослал к Лекуану. Вот отчет химика, а вот обе бутылочки.

Шарль Дегре сунул руку в карман и достал пурпурную бутылочку, маленький белый плоский флакончик и лист бумаги за подписью и печатью химика Жюля Лекуана.

– Взгляните, он утверждает, что это раствор продукта возгонки чистого мышьяка, достаточный для убийства десяти человек. Вот так Босс помогает своим клиенткам избавляться от мужей.

Не говоря ни слова, шеф полиции прочитал отчет и изучил обе бутылочки.

– Вы видите, месье, – продолжил молодой лейтенант, – в каждой бутылочке осталось по половине содержимого. Можете, если желаете, сами послать его на анализ.

– Поверить не могу, – тихо сказал ла Рейни. – И ваша жена получила отраву настолько легко?

– Да. Выходит, дела этой женщины процветают, и она так привыкла снабжать клиенток ядом, что делает это без малейшего колебания. Она чувствует себя спокойно, зная, что ни одна из них не выдаст ее. И как, в самом деле, они могут о ней рассказать, не выдав при этом себя самих? Как вам известно, месье, – заключил молодой агент полиции с оттенком триумфа в голосе, – даже слова священников о том, что им было открыто на исповеди, не встретили доверия, и никто еще не пытался расследовать это дело.

– Это верно, Дегре. И это также, полагаю, упрек мне, – серьезно ответил шеф полиции. – Но я никогда не верил, что такое возможно. Я думал, что, казнив Бренвилье, мы покончили с этим делом. Да, я был слеп. Я не думал, что такое происходит в Париже. Где они берут эту отраву? Привозят из Италии?

– Это надо расследовать, месье, и очень тщательно. Полагаю, вы поймали сообщников мадам де Бренвилье, месье?

– Да, итальянец, Экзили, умер в Бастилии, где его держали по другому обвинению. Сент – Круа, молодой гасконский авантюрист, бывший ее любовником и, без сомнения, снабжавший ее ядом, был найден мертвым, как вы помните, в своей лаборатории. Его стеклянная маска сползла, и он вдохнул немного ядовитых паров, что и стало причиной его смерти.

– Да, месье, именно благодаря письмам, найденным у него в шкатулке, она и была арестована, не так ли?

– Все верно, – подтвердил шеф полиции. – Мы так и не установили, что кто-то еще был в это замешан. Сент-Круа познакомился с Экзили в Бастилии, Экзили был итальянцем и научился своим фокусам при ватиканском дворе. Он работал у мадам Олимпии, племянницы папы. Мы так и не нашли больше ни одного человека, связанного с этим делом, и думали, что окончательно искоренили всю эту заразу.

– Простите меня, месье, но я так не считаю. Я не верю, что эта женщина Босс работает одна. Уже сам тот факт, что она настолько легко и беспечно может слать яды незнакомому человеку, не заботясь ни о чём, кроме хорошего вознаграждения, показывает, что в преступном мире торговля ими происходит безо всякого стеснения, почти открыто.

– В последнее время не было загадочных преступлений, – задумчиво проговорил месье де ла Рейни, хмуро глядя на маленькую бутылочку с ядом. – Никто не исчез, никого не обнаружили мертвым, не было жалоб родственников и наследников на внезапные и подозрительные смерти.

– Нет, месье, – ответил молодой полицейский агент, – но кто может сказать, сколько смертей, по виду естественных, на самом деле не являлись таковыми? Думаю, что такое искусное отравление дает симптомы какой – нибудь обычной болезни, ведь вспомните, когда мадам Бренвилье применяла свои методы к пациентам больницы, где она была сестрой милосердия, разве кто-то заподозрил, что все эти люди, умершие, находясь на ее попечении, были отравлены?