И, внезапно сменив тон, месье де ла Рейни быстро произнес:

– Дегре, у меня для вас есть другое дело.

Он приподнял руки, которые оказались довольно изящными, – под ними на столе лежало письмо.

– Вот что мне сегодня утром принес курьер из Лувра. Как вы знаете, король в последнее время проживает там, хотя он и не любит этот дворец.

– Да, – сказал Дегре, удивленный и несколько разочарованный таким поворотом разговора.

– Его величество не покидает Лувр по той причине, – пояснил шеф полиции невыразительным голосом и с безразличным лицом, – что мадемуазель де Фонтанж, в которой его величество принимает большое участие, больна. Она слишком слаба, чтобы перебраться в Версаль, Фонтенбло или Марли, так что король остается в Париже, пока молодую даму лечат лучшие доктора из Сорбонны.

Шарля Дегре это не особенно интересовало, и он промолчал, все еще думая о раздосадовавших его событиях минувшей ночи.

– Болезнь этой бедной молодой девушки усугубило несчастье, произошедшее с одной из ее любимых горничных, – продолжал ла Рейни, – молодой итальянкой, ее постоянной спутницей. Сегодня утром эта девушка вышла одна к оранжерее собрать для своей госпожи немного цветов и фруктов, и там на нее напали какие-то таинственные негодяи. Несколько часов спустя ее, едва живую, обнаружил отец. Ее сразу же отнесли в ее комнаты, но она долго не приходила в сознание. Сейчас, насколько я понял, она в состоянии говорить, но может лишь очень немного рассказать об этом ужасном деле. Говорят, ей осталось жить всего несколько часов.

Ла Рейни устремил взгляд своих карих глаз прямо в лицо молодого полицейского, от чего тот сразу насторожился.

– Имя этой девушки Жакетта Малипьеро.

– Ого! – шепотом воскликнул Дегре.

– Король очень обеспокоен этим преступлением, – спокойно продолжил месье де ла Рейни, – которое, конечно, – со значением добавил он, – в высшей степени загадочно. Я был у короля сегодня рано утром и слышал рассказ об этой истории из собственных уст его величества. Его величество, ка к вы понимаете, более всего обеспокоен тем, какое действие это преступление произвело на мадемуазель де Фонтанж. Он, Дегре, и это действительно важно, очень увлечен этой несчастной молодой дамой, несмотря на то что она исключительно глупа и даже не особенно красива.

– Что же в ней так привлекает такого мужчину, как король? – спросил Дегре почти с презрением.

– Вы должны понять, если вы собираетесь помогать мне в этом, на мой взгляд, трудном деле, что чувство короля к мадемуазель де Фонтанж – это чувство к призраку, переживанию, увядшей розе, памяти о прошлом. Короче, эта молодая дама очень похожа, внешностью и характером, на мадемуазель Луизу де Лавальер, которая примерно двенадцать лет назад оставила его величество и удалилась в монастырь, – серьезно ответил месье де ла Рейни и сухо добавил:

– Хорошо известно, что король всегда любил эту даму, которая была доброй и верной и которая искупила грех любви к нему годами покаяния.

– Почему же тогда он ее отпустил? – прямо спросил Дегре.

– Этого добилась мадам де Монтеспан, – улыбнулся месье де ла Рейни. – Господь или, скорее, дьявол знает как, но она умудрилась полностью завоевать короля. Вы же знаете, сколько лет она его удерживала. Можете представить, что она чувствует теперь, видя, как он увлекся мадемуазель де Фонтанж. Конечно, нас это не касается, но лучше, чтобы вы знали, как обстоят дела.

Месье де ла Рейни поднялся, и Дегре тоже встал.

– Я хочу, чтобы вы отправились в Лувр расследовать это беспрецедентное нападение на мадемуазель Малипьеро. Таково ваше задание.

Дегре не попытался скрыть от жены ни важности и трудности проводимого им расследования, ни того, что едва не погиб при нападении в Цветочном тупике, и она в свою очередь не обеспокоила его страхами и жалобами. Выходя за него замуж и переезжая в Париж, она имела представление о характере его работы и понимала, с чем ей, скорее всего, придется мириться. Она лишь позволила себе вздохнуть:

– Мне так жаль, что я помогла тебе ввязаться в это злосчастное дело!

Затем, склонившись головой на его плечо, в то время как он обнимал ее за талию, она попросила его кое о чем, и это была почти такая же просьба, как та, с которой он сам не так давно обратился к месье де ла Рейни:

– Позволишь ли ты, Шарль, чтобы я помогала тебе, если представится такая возможность?

Дегре честно посмотрел на молодую жену.

– Я не для того привез тебя в Париж, Соланж, чтобы впутывать в подобные дела. Они омерзительны и грязны, а могут быть и опасны.

– Знаю, но я приехала в Париж, чтобы разделить с тобой все. Я хочу помогать тебе. Ты же сам сказал, что я уже была полезна тебе немного.

– Больше, чем немного, – ответил он, – а в ходе расследования могут возникнуть и другие задачи, которые можно поручить только женщине. Но ты, разумеется, должна понять, что даже сам месье де ла Рейни не заглядывает далеко вперед. Мы с ним оба словно движемся в тумане, когда дорога видна лишь на шаг или два.

– А ты вспомни, что я чужая в Париже, – ласково сказала Соланж. – Мне действительно нечем заняться. У меня здесь нет друзей и очень мало хороших знакомых. Разве ты допустишь, чтобы я сидела часами, гадая, не случилось ли с тобой чего-нибудь? Ты же знаешь, что можешь на меня положиться. Я совсем не глупа, не чувствительна и не истерична, и если ты доверишь мне какие-нибудь секреты, то я их сохраню.

– Я знаю, – серьезно ответил он, не оттого, что был ослеплен любовью к Соланж, но потому, что действительно знал ее характер, так похожий на его собственный.

Эти двое, связанные столь сильной любовью, понимали друг друга без слов. Дегре сознавал, что его жена обладает деятельным умом, и вынужденный досуг для человека ее темперамента почти невыносим, и поэтому, прежде чем попрощаться с ней, он серьезно и торжественно пообещал, что, если будет возможность привлечь ее к участию в расследовании, он охотно примет ее помощь.

И, чувствуя прилив сил от горячей искренней любви и дружбы Соланж, составлявших истинную основу его жизни, молодой лейтенант полиции отправился в Лувр. Погода была отвратительной, солнце над Парижем не показывалось уже несколько дней. Серый дождь стеной безостановочно падал в раздувшуюся реку, которая уже перехлестывала через парапет набережной и заливала булыжные мостовые улиц.

Дегре на мгновение остановился и окинул взором длинный, внушительный фасад Лувра, тянущийся вдоль берега Сены чудовищно однообразным рядом окон с фронтонами и простых дверей.

Огромный дворец, возведенный расточительными королями династии Валуа, был построен в форме четырехугольника. Один его фасад располагался вдоль реки, остальные – вокруг дворов и садов. Сады были и по обе стороны фасада, обращенного к Сене. Дегре видел, как за элегантной балюстрадой под голыми деревьями поблескивают промокшие статуи, мертвенно-бледные в зимнем свете, и сквозь плотные темно-зеленые листья земляничника, остролиста и лавра вода капает в рыбные пруды и источники.

Недалеко от дворца Дегре заметил рыжеватое кирпичное здание недавно построенной оранжереи, где зимой содержали экзотические растения, и подумал, не здесь ли напали на мадемуазель Жакетту. Миновав благородную арку ворот в фасаде дворца, предназначенную для короля и важных особ, Дегре прошел, как проинструктировал его ла Рейни, к боковой двери, третьей от главного входа, и там позвонил в вычурный кованый колокольчик.

Дегре наполняло ребячливое и глупое чувство ликования от важности собственной миссии. Для него, неотесанного провинциала, было большой удачей так скоро после прибытия в Париж уже быть допущенным в Лувр и заниматься делами людей, приближенных ко двору. В глазах молод ого нормандского лейтенанта полиции, как и в глазах любого француза, король действительно был великим человеком, перед которым преклонялись на родине и которого боялись за рубежом, кому сопутствовал успех на поле брани и в кабинете, образцом галантности, покровителем искусств, личностью, которая блистала, сверкала и ослепляла, подобно бриллианту.