Пусть себе делают, что хотят, мне до того дела нет!

Я схоронилась под укрытым снегом кустом на берегу, и смотрела, как деловито и привычно работают маги, слаженно и обыденно готовясь к своей волшбе, и вспоминала.

Он был добрым. Очень добрым. И его доброты достало, чтобы подобрать в зимнем лесу чужую незнакомую девку. Он сам ворожил надо мною, убеждаясь, что я не маг и не тайный ворог, и когда эльфам сопровождения — а было их много, поболее полудесятка — этого показалось недостаточно, сам достал из своих запасов невеликий камешек, велел положить под язык и сызнова повторить все то, о чем он меня вопрошал, и поклясться, что не умышляю худого. Я повторила, и поклялась — и тогда эльфы успокоились, но все равно поглядывали с недоумением, не могли понять, зачем ему надобно было ввязываться. Тратить на меня драгоценный камешек-вещун, чующий ложь, делить на еще один рот припас. А Кунь просто был добрым.

И сейчас, глядя, как его брат, вытянув руки, ворожит там, где Ростислав Кунь встретил свою смерть, я жалела его.

Нет, не его. Их.

Я опустила морду на лапы и замерла, глядя на Колдуна. Он, даже если и ощутил мой взгляд, от дел своих колдовских не оторвался, и я приготовилась ждать. Чего ждать — и сама не ведала. Про то, что я магов обратно поведу, уговора не было. Как и про то, что сторожить их стану. Так что, по-хорошему, могла я развернуться и уйти. Никому я больше ничего не обещала.

Где-то в лесу хрустнула ветка. Я приподняла голову, вслушиваясь, чутко повела ухом. Легкие шаги мягких лап по снегу. Хрустнуло ещё раз, и стихло. Зверь прошел. Волков в округе к зиме, окромя меня, не остается, лиса верно. Я сызнова опустила голову. Маги ничего не заметили.

Так и лежала я, слушая лес, глядя на деловитую, привычную работу Вепря и его людей, покуда они ее не закончили.

А закончив, стали собирать разбросанные по снегу вещи. Слав молча, не дожидаясь ничьих приказов, принялся затирать вычерченные во льду Быстринки знаки — вел по ним рукой, и они исчезали, а из-под ладони расползалась талая вода. Ровно горячим камнем, а не голой рукой вел. Тихон и Далена, встав друг напротив друга, шагов через пять, разом вскинули руки, будто встряхивая невидимый половик, резко опустили и развели их в стороны… Раздался резкий хлопок, из места про меж ними пахнуло ветром, и тут же сызнова стихло. Слав, над головой которого ворожили маги, ничуть не обеспокоился, как выглаживал ладонью лед, так и продолжил. Натопленная им вода уже застывала молодым ледком поверх старого.

— Следы затирают, — сказал мне эльф, подошедший бесшумно со спины.

Я притворилась, что не услышала. И поныне не слышу. И вообще, что его тут нет, да и не было верно, испокон веков.

Эльф хмыкнул и отошел.

Я встала на лапы, и потрусила к Вепрю, сея за собой тонкий хвост из опавших со шкуры снежинок. Может, и зря я не приняла перемирия — но не к той он мир предлагать пришел. Пусть сначала с Яриной Веденеевной замирится — тогда и я морду воротить не стану.

— Этого и следовало ожидать, — негромко говорил Тихон Горду, когда я подошла к ним. — Пять лет без малого прошло, следы стерлись, память вещей коротка. А тут и само место десяток раз измениться успело — сам знаешь… Вода, течение.

— Знаю, — кивнул Вепрь.

Я присела в стороне от них, пытаясь на глаз определить, что ныне чувствует Колдун. А то рожа-то у него каменная, да что на душе — не ясно. И слух мне не помог ничем — Колдун все больше отмалчивался, а когда отвечал, голос ровен был. Крепко себя держит, и не скажешь, что пять лет надежду берег а ныне разом лишился.

— Зато точно установили, что это действительно он, а не твоя подружка невезучий обоз загрызла! — утешила Вепря подошедшая Далена, и мужи дружно заухмылялись. Даже у Колдуна угол рта дрогнул.

Но шутки не поддержал, буркнул только:

— Раскладывайтесь, пообедаем, и назад поедем, — и, развернувшись, ушел в сторону берега.

Я потрусила следом за ним, очень уж любопытсвенно мне стало — чего он на том берегу сыскать думает?

…мы-то той зимой к берегу в этом месте и близко не подходили.

Горд Вепрь далеко уходить не стал — только на твердую землю со льда выбрался, да и остановился. Постоял, оглядываясь, взмахнул руками — словно воду из чаши плеснул на лед. Потом достал из кармана шнурок темный недлинный, повязал его на ветви ракиты, что над рекой проросла. В самую глубь, где тонкие стволики гуще всего растут. Я не утерпела, сунула нос, со всех сторон обнюхала что куст, что шнурок. Куст пах, как ему и положено — ракитой, морозом, кормившимися с него зайцами. Шнурок — Гордом Вепрем да выделанной кожей. Я озадаченно постояла, обошла куст, глянула на Быстринку с другой его стороны. И досадливо дернула ухом — да он же место заметил, чтобы найти, когда воротится. Уж свою-то вещь он, маг, сыскать завсегда способный!

Оттого и повязал вглубь — ему, чтобы отыскать, увидеть не нужно, а прочим и незачем.

Горд смотрел на меня насмешливо, но не зло. Дождавшись, пока я уймусь, покачал головой, развернулся, и пошел назад, к месту, где его сотоварищи уже разложились для быстрого походного обеда.

Напластованное ломтями сало, испеченный ныне поутру хлеб, соль в тряпице да глиняная кубышка с плотно притертой пробкой, в которой, несмотря на толстые глиняные бока, уже успел остыть сбитень — вот и вся немудрящая снедь, собранная магам в путь.

Когда мы подошли — Колдун впереди, а я за ним, ступая из озорства след-в-след, — Далена, сидевшая на старой коряге, как раз обхватила ладонями кубышку за бока, подержала немного, перехватила глиняную посудину за узкое короткое горло, выдернула пробку — и над ней закурился вкусный горячий парок.

Ели маги быстро, за едой говорили, обсуждая нынешнюю поездку да принесенные ею вести, а я слушала, да раздумывала о двух важных делах разом. Но одно из них пока терпело, с ним следовало дождаться, пока маги уезжать станут, а вот второе…

Со вторым важным делом следовало поспешать, решила я.

И сунула морду под локоть Вепрю. Свежее сало нынешнего посола, нежное, розоватое, натертое петрушкой да чесночком, пахло столь одуряюще, что глупа бы я была, не попытайся умыкнуть чуток.

Горд отвел руку с куском, и мои зубы ухватили пустоту. Я убрала морду, отступилась, облизнулась. Переступила на месте лапами, примеряясь и готовясь сызнова попытать удачи… Колдун обернулся, мазнул взглядом по мне взглядом, и подняв с чистого рушника, расстеленного на выворотне, сразу пяток ломтиков, держащихся вместе на плотной вкусной шкурке, подсунул к самому белому носу.

Я обижено отвернулась было — как будто я и впрямь того сала хотела! Когда бы так — давно бы выудила его по-простому, из брошенной без присмотра сумы! Но Колдун ждал, сало пахло, как умалишенное — и я осторожно приняла подношение с раскрытой ладони, легонечко подцепив его зубами.

Ладно, так уж и быть…

Колдун хмыкнул, и вернулся к беседе. Тихон еще в самом начале спросил, верит ли Горд в то, что это не моя стая Куня под лед пустила. Колдун верил — и не столько от в мою к нему честность, сколько в способность брата от снежной нежити уберечься и людей своих уберечь.

Хоть и обидны мне были такие речи, по которым выходило, что мне с магом ни в жизнь не совладать, а признать следовало, что так оно и есть, и даже Яринка моя — и та сумела защититься. Я чихнула, потерлась мордой о снег, пытаясь стереть чесночный дух. Не вышло, и я снова сунулась под руку к Колдуну. Все равно ведь разит уже, так чего теперь осторожничать?

Колдун прижал руку к боку — локоть удачно зажал шею чуток пониже ушей, и уши разом мерзко заложило. Я возмущенно щелкнула клыками, уперлась всеми лапами и рванулась. Вывернувшись из-под руки Вепря, возмущенно встряхнулась, дернула ушами — уши послушно дернулись, и слух, как будто, вернулся. Мстительно сверкнула взглядом в широкую спину, и принялась подбираться с другой стороны.

Не то, чтобы я и впрямь верила, что сумею подкрасться к настороженному магу незамеченной, но разговоры их — скука смертная. А так, какое-никакое, а развлечение.