– Нет, я ехал в дилижансе. И пока вы не спросили, не выпал ли я из него…

– Да ладно вам, мистер, – перебил его Малыш. – На простые вопросы обижаться не стоит. Мне вы их задали гораздо больше. Вы же не приехали к моему лагерю верхом, а пешком пришли. Первая мысль, что ваша лошадь либо захворала, либо вас сбросила. Пассажиры дилижанса обычно не продолжают путь на своих двоих.

Демьен вздохнул, у него снова разболелась голова. Малыш размышлял вполне логично.

– На дилижанс, в котором я ехал, напали грабители, – объяснил он. – Кучер пытался ускакать от нападавших, погнал лошадей, и экипаж в итоге разбился. Ударившись головой, я потерял сознание. Когда очнулся ночью, рядом – ни лошадей, ни кучера, а карманы и саквояж оказались пусты.

– Грабители дилижансов – и в наших краях? – живо поинтересовался Малыш, подняв голову. – Когда это произошло?

– Позавчера.

– Скорее всего, они уже далеко, – разочарованно вздохнул Малыш.

– Полагаю, что так, – нахмурился Демьен. – А вам бы хотелось, чтобы они были где-то рядом?

– Уэлс Фарго хорошо платит тем, кто ловит грабителей дилижансов. Что ж, теперь расскажите вы, мистер Ратледж, что привело вас на Запад?

– С чего вы взяли, что я с Востока?

На этот раз улыбку Малыша заметить не составило труда. Его светло-карие, почти янтарные при свете огня, глаза окинули Демьена с головы до ног.

– Предположение.

Демьен нахмурился. Издав смешок, юнец сказал:

– Отправились в путешествие по стране, как это принято на Востоке?

Вопрос задел Демьена, и он ответил:

– Нет. Я еду в Техас, чтобы убить одного типа.

«Я еду в Техас, чтобы убить одного типа». Слова возродили в памяти события, имевшие место полгода назад, весенней ночью, обрушившей его привычный мир.

Поначалу все складывалось удачно. Незадолго до приезда Демьена, Уинифред доставили от него цветы. Обручальное кольцо подарил он уже сам. Они даже в ресторан успели вовремя, и плотное нью-йоркское движение не нарушило их планов. Обед прошел великолепно. Демьен готовился задать решающий вопрос, как только привезет Уинифред домой.

Отец девушки уже одобрил его кандидатуру. Он на самом деле был в восторге: Демьен и Уинифред были прекрасной парой – наследник «Ратледж импортс» и наследница «К.У. энд компани». Это не просто брак, а слияние двух крупнейших в городе компаний по импорту.

Но под конец десерта возле их столика оказался сержант Джонсон из двадцать первого участка и попросил Демьена перекинуться парой слов наедине. Они вышли в коридор. К концу этого разговора Демьен не мог скрыть своего шока.

Он уже не помнил, просил ли сержанта позаботиться о том, чтобы Уинифред безопасно добралась до дома. Демьен ринулся в офис «Ратледж импортс». Во всех окнах здания горел свет.

Обычно офис закрывался в пять, но иногда кто-нибудь из сотрудников задерживался, засидевшись в документах. Да и сам отец Демьена порой оставался на подольше… однако не настолько. К такому часу из офиса уходили даже уборщицы. В данный момент там трудились лишь сотрудники полицейского управления Нью-Йорка.

Труп по-прежнему висел на флагштоке в зале с высоким потолком. По обе стороны двери располагались два резных флагштока. В июле на них красовались американские флаги, в иное время – вьющиеся растения. Теперь же с одного из них горшки кто-то сбросил, и помятые, перемазанные в земле листья усыпали кремовый ковер. На флагштоке висело мертвое тело.

Не будь стены сложены из кирпича, не выдержали бы такой тяжести – флагштоки были закреплены прочно. Стальной флагшток даже не согнулся под весом трупа.

Так низко и одновременно высоко. Если бы с покойного не сняли ботинки, казалось бы, что он стоит на цыпочках. Сильные руки не связаны – он мог бы ухватиться за флагшток и ослабить давление веревки на шею. А еще рядом стоял стул, до которого тоже можно было дотянуться.

– Снимите его.

Но Демьена никто не услышал. Трое мужчин преградили ему вход и впустили, только когда он назвал свое имя. Полицейские слишком увлеченно искали улики, и никто не обратил внимания на сдавленный голос Демьена. Ему пришлось закричать, чтобы его наконец услышали:

– Снимите его!

Крик заметили, и полицейский офицер рявкнул в негодовании:

– А вы еще кто, черт побери?

Демьен все еще не мог отвести взгляд от трупа.

– Я его сын.

Послышались невнятные выражения соболезнования, пока полицейские снимали тело с веревки. Демьен словно не слышал этих слов. Мертв его отец, единственный на свете человек, к которому он был привязан. У Демьена не было другой родни.

Мать не считается. Когда Демьен был еще мальчиком, она развелась с мужем и вышла за своего любовника, чем вызвала грандиозный скандал. Демьен ее больше не видел и не хотел видеть. Для него она умерла навсегда. Но отец…

Не в счет и Уинифред. Демьен ее не любил, пусть и собирался жениться. Он надеялся, что они отлично друг другу подойдут, и не находил в девушке никаких недостатков. Изысканная, красивая и в будущем – хорошая мать. Но в этот страшный миг он не мог думать о ней, как о близком человеке. Отец…

Не считаются и немногие, с позволения сказать, друзья. После предательства матери Демьен предпочитал ни с кем не сближаться. Так ему было проще. Меньше страдать в случае разрыва. Отец…

– …налицо самоубийство, – услышал он слова. И еще: – Даже записка есть.

Перед глазами Демьена оказался листок бумаги. С трудом сфокусировав взгляд, он прочел: «Я пытался справиться, Демьен, но не смог. Прости меня».

Демьен выхватил записку из рук полисмена, перечитывал ее снова и снова. Почерк неуверенный, но, кажется, все-таки отцовский. Записка смялась, как будто ее держали в кулаке или она долго пролежала в кармане.

– Где вы нашли ее? – спросил он.

– На письменном столе, на середине столешницы. Не заметить ее было невозможно.

– В столе лежит пачка новой почтовой бумаги, – заметил Демьен. – Почему записка так измята, если ее написали перед самой…

Закончить фразу Демьен не смог. Полицейский только пожал плечами. Но в разговор вмешался другой полицейский, предположив:

– Быть может, он носил записку с собой несколько дней, прежде чем наконец решиться.

– И веревку с собой тоже принес, да? Такой в офисе точно не было.

– Выходит, да, принес с собой, – равнодушно ответил полицейский. – Мистер Ратледж, послушайте, я понимаю, когда близкий человек уходит из жизни, смириться с этим нелегко. Вы можете сказать, о чем речь в записке? С чем он не смог справиться?

– Нет. У отца не было ни малейшего повода сводить счеты с жизнью, – не уступал Демьен.

– Ну… судя по всему, он считал по-другому.

Взгляд Демьена похолодел.

– Вы оставите все как есть? – спросил он. – Не считаете, что стоит расследовать возможность убийства?

– Убийства? – Полицейский снисходительно усмехнулся. – Есть куда более легкие способы суицида, чем повешение. Представляете, как долго приходится мучиться перед смертью? А если еще и шея не ломается, как в случае вашего отца. И убить человека есть куда более быстрые способы.

– А считать случившееся самоубийством вам еще и выгодно.

– Убить проще всего с помощью пули в голову. И посмотрите, тут даже нет следов борьбы. Ничто не свидетельствует о том, что вашему отцу связывали руки, что он кому-то сопротивлялся. Скажите, сколько человек могут справиться с мужчиной такого роста и телосложения при условии, что жертва оказывает сопротивление? Даже двоим не удалось бы. Трое человек или более? Но зачем? Что за мотив? Ваш отец держал тут деньги? Как по-вашему, пропало что-то ценное? У вашего отца были враги, способные его убить?

Демьен знал ответы: нет, нет и нет, – но произнести ничего не мог. Полицейские пришли к очевидному заключению, и предъявить претензии им он не мог – явное самоубийство. Зачем им пытаться копать глубже, когда уже сейчас можно составить протокол и начать новое расследование? Только из-за слов Демьена? Убеждать их, что это настоящее преступление, было совершенно бессмысленно.