Но Кейси никогда не позволяла себе высказывать эти мысли вслух – ведь то была бы неисцелимая рана для отца. Она никогда его не оскорбляла – до сегодняшнего дня. И теперь была страшно собой недовольна.

Кейси не заметила, как к ней кто-то подошел, но услышала слова:

– Хотите поплакать, мисс?

Она и не оборачиваясь знала, кто задал этот вопрос – вполне вероятно, Соутус все это время был рядом и слышал ее спор с отцом. После смерти Флетчера Кейси настолько сдружилась со стариком, что он получил право задавать ей любые вопросы и рассчитывать на честные ответы.

– Какой прок от слез? – с трудом выдавила она.

– Никакого, конечно, от них только хуже. Что вы будете делать?

– Докажу папе, что мне не нужен муж, что смогу управлять мужчинами на ранчо, не привязывая никого к своему фартуку.

– Воистину, ведь вы и фартуков-то не носите, – усмехнулся Соутус. – Ну и как вы этого добьетесь?

– Начну делать работу, неподходящую для женщин, – ответила Кейси.

– А что, работы, подходящей для женщины, так мало, чтобы искать неподходящую?

– Я говорю о по-настоящему неподходящей работе – опасной или настолько тяжелой, что женщина и не вздумает за нее взяться. К примеру, Оукли была скаутом и пасла быков, так?

– Ходят слухи, что Оукли похожа на мужчину больше любого другого мужчины и одевается соответственно. Ну а вы какой труд себе выберете? Неужели какую-нибудь подобную глупость?

– У каждого свой взгляд на то, что является глупостью. Разные случаи бывают, и иногда возникает необходимость делать то, что иной может назвать безрассудным. Но в моем случае не в этом дело. Я не смею и рассчитывать, что папа передумает, поэтому сама должна что-то предпринять. Его упрямства хватило бы на десятерых, и все мы знаем, в кого он такой уродился.

Соутус фыркнул. Он был добрым другом Флетчера, но все же признал:

– Его поведение мне тоже не нравится.

– Да хуже некуда! – хмуро сказала Кейси. – Я ведь не просила уступать мне из жалости. Папа знает, на что я способна, и поверить не могу, что теперь мне придется доказывать ему очевидное. Стоит хорошенько подумать.

– Слава богу! Лучше не спешите действовать, мисс.

Вдалеке виднелся огонь – судя по всему, кто-то разжег костер. Во всяком случае, Демьен Ратледж надеялся, что это так: рядом с костром будут люди, а людей он уже двое суток не видел. Пусть это будут даже дикари, ему все равно, – кто угодно, лишь бы указал ему путь до ближайшего города.

Демьен больше не ориентировался на местности. Ему говорили, что Запад достаточно цивилизован. Значит, и здесь есть люди. А не одни лишь унылые бесконечные просторы.

Теперь-то он понимал, что образ этих краев, который он нарисовал в своей голове, не соответствовал действительности. Все шло отлично, пока он ехал на поезде из Нью-Йорка до Канзаса. Но уже в Канзасе столкнулся с определенными весьма неприятными трудностями.

Началось все с железной дороги. «Кэти» – местное ласковое название ветки, идущей через Миссури, Канзас и Техас, – вышла из строя из-за ограбления поезда. Бандиты взорвали примерно пятьдесят ярдов пути, пострадал локомотив. Но, как сообщили Демьену, можно воспользоваться дилижансом – те курсировали как обычно, – чтобы добраться до следующего города и сесть на поезд уже там. Только вот забыли упомянуть тот факт, что на этом перегоне дилижансы не катались уже пять лет – из-за железной дороги этот способ передвижения сочли устаревшим и ненужным.

Большинство попутчиков Демьена реши подождать, пока отремонтируют пути и локомотив. Демьену же слишком не терпелось, и он не стал ждать. В том заключалась самая большая его ошибка. Следовало сразу сообразить, что недаром оказался единственным пассажиром в дилижансе, и даже не потому, что колымага едва не разваливалась на ходу.

В других направлениях почтовые дилижансы все еще ходили, ведь железнодорожные пути соединяли еще не все города. Так что в последнее время дилижансы часто грабили. Об этом Демьен не знал ничего до тех пор, пока они не остановились напоить лошадей – тогда-то кучер и разговорился.

И потому, услышав выстрелы, Демьен сразу понял, что к чему. Кучер не остановил лошадей – попытался оторваться от грабителей. Для экипажа, который едва держался и при спокойной езде, тактика неразумная. Кучер за чем-то еще и с дороги свернул – зачем, Демьену так и не пришлось узнать. Они мчались и мчались, выстрелы не утихали. Вдруг с грохотом карета остановилась так внезапно, что Демьена швырнуло к стене, он ударился головой о металлическую ручку – и больше он ничего не чувствовал. Очнулся уже под шум дождя, стучавшего по крыше дилижанса. Наступила ночь. Выбравшись из накренившегося набок экипажа, Демьен понял, что остался один.

Лошадей не было – убежали или украдены, неизвестно. Кучера – тоже; валяется застреленным где-то на дороге, уведен грабителями или ушел за помощью – этого Демьен тоже не знал. Из раны на голове сочилась кровь, перепачкавшая его лицо. Пока Демьен собирал свои разбросанные возле кареты вещи и укладывал их в саквояж, дождь частично смысл кровь.

Остаток ночи он провел в карете, чтобы не мокнуть под дождем. Как будто и без того проблем ему было мало, проснулся он только в полдень и не смог определить по солнцу нужное направление. Следы колес за ночь смыл дождь.

Его часы украли, деньги из карманов и саквояжа – тоже. Осталось только то немногое, что Демьен спрятал под подкладкой пиджака, но в его положении это особой роли не играло. К боковой стене дилижанса была прикреплена фляжка с водой, и Демьен взял ее с собой, как и старый потасканный балахон кучера – пригодится ночью, если начнется дождь и он так никого и не встретит.

Он ехал куда-то на юг, там находился нужный Демьену город, но дорога петляла, так что уверенности никакой не было. Демьен мог уйти слишком далеко на восток или на запад либо вовсе пройти мимо города. Он рассчитывал выйти к дороге, но потерпел неудачу.

Голод стал не на шутку тревожить Демьена к концу первого дня пути. И пристрелить дичь он не мог, потому что оружия у него не было. Демьен не предполагал, что ему понадобится оружие.

По пути попался небольшой родник. Демьен смыл засохшую кровь, переоделся в чистую, пусть и не высохнувшую от дождя одежду, напился воды и лег спать. Вода – слабое утешение для голодного.

На второй день мучительная боль от раны в голове начала утихать. Или ему просто так казалось, потому что отвлекали жгучие мозоли на руках от саквояжа и на ногах – от тесной обуви. К концу второго дня Демьен чувствовал себя совершенно разбитым.

Он уже собирался завернутся на ночь в балахон, когда заметил огонек – по чистой счастливой случайности. Он даже едва не счел далекий едва заметный огонек за мираж. Пришлось пройти немалое расстояние, прежде чем наконец стали видны очертания веселого костра. Демьен учуял аромат кофе и запах жареного мяса, и желудок заурчал от голода.

До костра оставалось чуть больше дюжины шагов, когда его шеи коснулся холодный металл и раздался щелчок взводимого курка. Демьен замер на месте, не рискнув двигаться дальше.

– Не придумали ничего лучше, чем подойти к чужому лагерю без предупреждения?

– Я плутаю уже два дня, – устало ответил Демьен. – И не знал, что здесь в обычае сначала нужно предупреждать, а потом уже просить о помощи.

В ответ – тревожное молчание. Демьен сообразил, что надо добавить:

– Я безоружен.

Еще один щелчок подсказал, что смертельная опасность миновала и, судя по звуку, незнакомец убрал оружие в кожаную кобуру.

Демьен повернулся лицом к своему спасителю – или хотя бы к тому, кто, как он надеялся, сопроводит его в цивилизованный мир. И сильно удивился, обнаружив мальчика, с изумлением уставившегося на него в ответ. Мальчишка был не особенно рослый, худощавый, с гладкой, как у ребенка, кожей на щеках; на шее свободно повязана красная косынка. Выглядел спаситель лет на шестнадцать, был облачен в джинсы и пончо в черную и коричневую клетку поверх темно-синей рубашки, а на ногах – мокасины до колен.