Экспонаты не претендовали на музейную ценность, скорее всего, Теодор Бремер собрал здесь памятные подарки от коллег и приятелей. Внимание привлекал разве что череп с клыкастой пастью, похожий на собачий, но объемная черепная коробка однозначно указывала на псеглавца – жителя степей Ютерры. Ноланд потрогал желтоватую кость и продолжил осмотр комнаты.

Едва он открыл крышку сундука, как ощутил знакомый аромат: бодрые ноты гвоздики, бергамота, мускуса и что-то более сладкое, напоминающее цветущий луг летним полднем. "Добротный баргенский парфюм, – говорил отец, – хотя луарские снобы считают его банальным". Здесь оказался склад одежды и походного снаряжения: куртки, плащи, несколько пар сапог с металлическими набойками, охотничьи штаны из парусины, сумки с наплечным ремнем, рюкзаки, одеяла. Ноланд повертел в руках новенький пробковый шлем. За сундуком он заметил сборную палатку из брезента.

Второй сундук был поменьше, в нем нашлось несколько компасов, две подзорные трубы, полевой комплект археологических инструментов в кожаном свертке и упаковка спичек. На дне лежала стопка карт различных регионов Сандарума и Ютерры. Рядом с флаконом "Вечного странника" обнаружился револьвер с набором для чистки и двумя пачками патронов.

Ноланд взял револьвер и очарованно ахнул. Сегодня он уже видел пистолет в руках у полицейского, но каким убогим казался теперь тот казенный кусок металла в сравнении с этим произведением искусства. Отделанная костью рукоятка покрыта неведомыми символами, словно эфес зачарованного меча. Казалось, письмена торжественно напевают строки эпических песен, а падшие герои древности наблюдают за тем, кто удостоен взять легендарное оружие. Длинный ствол тускло мерцает в слабом свете каменных светильников, будто полированный клинок, – и вот в руке Ноланда настоящий меч Третьей эпохи, тех времен, когда рождались первые легенды. Вместе с тем устройство револьвера было современным, и выглядел он как новый. Ноланд покачал головой и бережно положил оружие на место.

При слабом свете настольной лампы Ноланд едва заметил еще один сундучок, втиснутый в самый угол комнаты. Он поднял крышку и раскрыл рот. Внутри теснились ровные столбики золотых монет – по меньшей мере полторы сотни гульденов. Таких денег не то что на выплату кредитов, на открытие собственного банка хватит! Ноланд дотронулся до рельефной чеканки. Быть может, подумал он, "Товары Бремера" с самого своего основания были убыточны и фирма существовала только для отвода глаз?

От увиденного кружилась голова. Недавние проблемы с долгами и университетом умалились до комариных размеров. Найденных денег хватило бы на роскошную жизнь до старости, но для отца величина капитала ничего не значила в сравнении с величием нового исследования. Судя по всему, деньги не могли решить поставленных задач, и он брал золото из сундучка только на необходимые расходы.

Наконец Ноланд перешел к таинственному механизму у дальней стены. Он представлял собой изготовленный из золотистой бронзы кубический ящик с человеческий рост. Решетчатые стенки просвечивали, но в скупом свете настольной лампы содержимое не угадывалось. Вместо одной из стенок было выгнутое наружу стекло, пересеченное металлическими полосами. Ноланд приблизился к механизму вплотную и увидел раздвижную дверь. Створки поддались с мягким шуршанием.

Внутри оказалось кожаное кресло и придвинутая к нему столешница, похожая из-за обилия кнопок на пианино. Сбоку виднелось несколько рычагов с круглыми набалдашниками. На приборной панели лежал пожелтевший листок бумаги, Ноланд с радостью увидел почерк отца:

Ноланд, ты добрался до первой стоянки! Бери здесь все необходимое для долгого путешествия налегке и отправляйся в путь. Перед тобой григотропос, он позволяет быстро покрывать колоссальные расстояния. Не пытайся разбираться самостоятельно, следуй инструкции.

Перед стартом необходимо задать направление, но имей в виду, что большинство дорог уничтожены и неверный выбор приведет к крушению, поэтому используй путь, который я тебе указал. Удачи!

П.С. Возьми револьвер и владей им с честью. Я бы назвал это подарком, но не имею права его дарить.

Далее отец нарисовал, какие кнопки в какой последовательности следует нажимать. В центре приборной панели был циферблат диаметром с тарелку. Ноланд различил буквы сторон света и градусные деления. Внешняя ось вращалась с шагом в сорок пять градусов, вместе с ней передвигалась красная треугольная отметка. Судя по инструкции, с помощью нее нужно задавать направление движения.

Ноланд обнаружил, что даже не пытается думать над загадкой. Он знал ответ, словно кусочки мозаики уже сложились в голове сами собой. Ноланд достал из кармана пиджака оставленные Теодором медные часы и настроил григотропос согласно часовой стрелке на юго-запад. Со временем ты все поймешь, писал отец. Конечно, остановившиеся на "семь тридцать" часы указывали направление.

После этого Ноланд сменил туфли на ботинки, выбрал походный плащ с непромокаемым капюшоном и снарядился в дорогу. Все уместилось в один нетяжелый рюкзак. Палатку решил не брать, рассудив, что дюжина гульденов сможет восполнить любые упущения. Револьверная портупея непривычно облегала торс, но придавала уверенности.

Устроившись на жестком кожаном сиденье, он едва дыша сдвинул пусковой рычаг. Кабина вздрогнула и стала опускаться под землю. Через секунду комната осталась вверху. Над лобовым стеклом включился тусклый фонарь. Ноланд очутился на перекрестке тоннелей, скрытых подземной тьмой. Осмотреться как следует освещение не позволяло.

Сверху что-то лязгнуло, кабина повернулась вокруг оси и двинулась вперед. Скорость нарастала. Вскоре свистящий гул дал Ноланду понять, что он движется быстрее поезда. О пункте назначения и длительности поездки оставалось лишь догадываться. Вспыхнула тревожная мысль – почему он задал направление именно по часовой стрелке, а не по минутной?

Кабина начала вибрировать. Ноланд надеялся, что причиной тому скорость, а не поломка путей. "Приключения начинаются", – прошептал он и зажмурился. Пальцы до судорог впились в подлокотники.

Месяцем ранее случилось событие, которое впоследствии сыграло в судьбе Ноланда и его друзей немаловажную роль, но еще больше оно отразилось на жизни человека, известного в узких кругах под кличкой Ржавый.

Некоторые кафе обладают особой темной атмосферой. Не мрачной и грязной, какая бывает в дешевых кабаках, экономящих не только на электрическом, но даже газовом освещении, и заставляющих клиентов дышать угарным газом и копотью сальных свечей, а именно темной, как тень под гобеленами на стенах старинного замка, как темнота закрытого сундука или дальней полки книжного шкафа, куда не попадает свет ламп. В такой темноте всегда что-то скрывается: хорошее или плохое, красивое или уродливое, но до поры до времени оно скрыто от солнечного света и любопытствующих взглядов обывателей. Только немногие знают о спрятанном в тени и отнюдь не собираются делиться своими тайнами. В такие заведения не заглядывают случайные прохожие, в проходах не толпятся праздные компании навеселе. Сюда приходят обсудить личные дела без свидетелей.

Кафе "Горгулья" именно такое. Лампы горят только у барной стойки над дверью на кухню, свечи на столах посетители зажигают по желанию и очень редко. Входная дверь с осмотрительно смазанными петлями никогда не скрипит, и тем более над ней нет колокольчика – приходящие и уходящие не жаждут внимания. Небольшие квадратные столики стоят друг от друга на почтительном расстоянии, чтобы не только шепот, но даже сказанные вполголоса слова не достигли чужого уха. Меланхоличный музыкант, сидящий поодаль от барной стойки, растворяет тихие разговоры спокойными аккордами гитары.

Ржавый пил кофе с хаммадским лукумом и поглядывал на дверь. Лысую голову скрывал капюшон, пришитый к коричневой кожаной куртке специально для подобных визитов. Персонал "Горгульи", конечно, знал его в лицо, но один шаг в полумрак, и Ржавый становился неотличим от прочих посетителей, а для обывателей и вовсе сливался с тенью. Походную сумку он держал на коленях, пропустив лямку через ногу так, чтобы никто не смог внезапно выхватить сумку и убежать. Слишком ценный груз, чтобы рисковать хоть капельку.