Он смотрит на меня волком — очень зло и отчаянно. Я вижу, как ему непросто. Вижу, как его задевает в принципе эта ситуация, но и я с собой ничего сделать не могу! Это чувство обиды выше меня! В принципе, очень многое в этой жизни выше меня. Сил ругаться больше не было.

А Соболь все еще молчал, то и дело чуть подаваясь вперед, будто на что-то решаясь. В конечном счёте, он просто молча поднялся с пола и ушел.

В секунду, когда его нога перешагнула черту между кухней и коридором, я будто упала в какой-то ебанный океан отчаяния, начав натурально задыхаться. Обида буквально душила меня, сомкнув свои костлявые руки на моей шее, но гордость не позволяла броситься следом за парнем. Хотя пиздец как хотелось.

В момент, когда я, заливаясь слезами обиды, уже была готова кинуться за ним, Соболь вернулся, все еще в боксерах, что говорило о том, что он даже не собирался уходить, с телефоном в руках, я сорвалась с места, врезаясь в него, обнимая и утыкаясь носом в грудь, чувствуя, как мечевидный отросток грудины больно врезается в переносицу — настолько я была маленькой на его фоне.

Но мне было так плевать на все это, потому что этот жгучий стыд, что затопил меня с головой, не давал мне думать адекватно. Мне просто не хотелось его отпускать. И мне было очень стыдно за свое ебаное поведение.

— Я мразь, я знаю, можешь не повторять мне это. — И я с замиранием сердца ждала, что он сделает дальше.

Но Соболь лишь отложил телефон в сторону и начал опускаться на колени, чтобы заглянуть мне в заплаканные глаза и очень мило улыбнуться.

— Я всегда знал, что ты солнышко, Вишенка. — Он целует меня в мокрый нос, губами собирая мои слезы. — В этой ситуации я еблан, просто ночью позвонила мама и… Она очень меня испугала, поэтому я сам не свой. Мне сейчас очень тяжело, но я понимаю, что у меня нет абсолютно никакого морального права на то, чтобы это хоть как-то затрагивало тебя. — И тут он запинается и раздувает свою грудь, будто следующие слова могут его убить. Он трясется, и я трясусь вместе с ним, потому что подсознательно улавливаю его страх. — Моего отца выпустили по УДО.

Да блядь.

Из подъезда мы выходили, крепко держась за руки, и за меня Соболь цеплялся, будто утопающий за последнюю соломину. Было видно, что Ване реально плохо — его передергивала крупная дрожь, и парень до боли сжимал мои пальцы.

— Соболь, — мы на секунду останавливаемся перед воротами школы, и я, еле дотягиваясь, коснулась кончиками пальцев его щеки, заставляя нагнуться ко мне, — выдохни. Тебе больше не шесть лет: ты огромный взрослый мужичара, ты любому теперь можешь сломать ебало. Поэтому успокойся, пожалуйста.

— Спасибо, Вишенка. — Он еле заметно улыбается и, наклонившись еще сильнее, отпечатывает на моей щеке легкий благодарный поцелуй. — Я рад, что ты появилась в моей жизни, Тумбочка. — И парень ехидно улыбается, смотря мне прямо в глаза, явно провоцируя.

— Ебало сломаю. — Угрюмо выдохнула я, пряча лицо в шарфе и пытаясь вырвать руку.

— Не дотянешься, — начинает хохотать парень и, притянув меня обратно, просто подбрасывает меня вверх, сажая себе на руки.

— Соболь, отпусти, — мое настроение стремительно поползло вниз, в принципе сегодня какой-то убогий день. А то ли еще будет. — Ибо сейчас слухи какие-нибудь ебаные пойдут, оно нам надо?

И я самостоятельно спрыгиваю с его рук. И в момент, когда я опускаюсь на землю, из кармана пальто вылетает небольшое зеркало, разбиваясь о землю на много маленьких осколочков.

— Да блядь. — Раздосадовано выдыхаю я, понимая, что моя черная полоса до сих пор не закончилась. — Главное, чтобы меня сегодня автобус не сбил, для финалочки.

— Вишня, — голос Вани сквозит грубостью и скрытой угрозой, а я продолжаю смотреть на это ебаное зеркало, будто оно — мое последнее спасение. — Я сейчас сделаю одну вещь: возьму тебя за руку, и если ты будешь как-то выёбываться — я тебя заставлю бегать всю свою тренировку.

С ужасом посмотрев на парня, я молча протянула свою руку ладонью вверх, за которую парень с удовольствием схватился.

Наблюдая за тем, как моя маленькая ладошка с длинными ноготками теряется в его огромной ручище, которая спокойно может обхватить мяч, я почему-то ощущала невероятное чувство удовлетворения.

Списавшись с Соболем после уроков и договорившись встретиться вечером, я с чувством полного удовлетворения пошаркала домой.

То, что день у меня — реальное дерьмо, я поняла, когда у ворот школы увидела радостную прекрасную Алиночку.

Моей досаде не было предела, поэтому я, некультурно сплюнув в сторону, подошла к сестре, которая спокойно могла класть свои огромные сиськи мне на голову.

— Ты что тут забыла? — Вышло даже слишком грубо, от чего я немного смутилась, но Алина, кажется, даже не обратила на это внимания.

Мимо нас к воротам пронеслась какая-то дама-мадама, которая выглядела, точно разъярённая фурия. Собственно, обратила я на нее внимание только потому, что когда она бежала к своей подружке, девулька неплохо так задела меня плечом, ну как, плечом, локтем, который врезался уже в мое плечо, еще и волосами по лицу хлестнула.

Да блядь.

— Ну чего ты, Ев? — Она продолжает улыбаться, опираясь своим орехом на дверь подаренной ей олимпийским комитетом тачки, даже не обратив внимания на небольшое столкновение. — Ведешь себя так, будто мы не родня.

— Я все еще надеюсь на то, что я — приемная, и где-то там, очень далеко, живет моя настоящая семья карликов, которая скоро заберет меня, — я говорю очень ехидно, стараясь задеть ее максимально сильно, пряча за этой вуалью злости свою обиду и комплексы.

Но Алина не реагирует, хотя я вижу, как её это задевает. Она проглатывает обиду и снова натягивает улыбку, хотя в этот раз она у нее не очень искренняя. Кажется, своим ядом я только что потушила огонек в моей сестрёнке. Что ж, мне стыдно. Действительно стыдно.

— Ладно, — она вздыхает, доставая новый нынче айкос и закуривая. Первый раз вижу, чтобы она позволяла себе нечто подобное. Кстати, а почему она вообще вернулась, если соревнования в самом разгаре? — Как у тебя дела?

Дерзить мне почему-то резко перехотелось, подсознательно ощущая, что сейчас точно не время и не место, чтобы лить свой яд в массы.

— Ну, — неловко переминаюсь с ноги на ногу, не до конца понимая, как вообще с ней общаться, — зеркало вот с утра разбила. Теперь лет семь неудач жди.

Она начинает хихикать, но впервые мне кажется, что хихикает она не надо мной, а над моей шуткой, и я немного расслабляюсь, тоже начиная улыбаться.

И тут до меня доносится диалог двух щебечущих курочек за моей спиной, потому что диалог был наиинтереснейщий.

— Ты прикинь! А потом он берет её за руку, и они так идут до класса. Мы все в ахуе были. Максимальном. — Мадам-таран драматичным жестом закидывает огромную копнищу чернющих волос за спину и презрительно смотрит вокруг, будто выискивая кого-то.

Улыбка на лице Алины становится шире, когда она тоже прислушивается к разговору.

— Ну ладно, — у мадамы очень глубокий и грудной голос, заставляющий меня вибрировать вместе с ним. У моего бати такой же. — Давай, показывай ту мышь, которая с моим Соболюшей путается.

Троекратное «да блядь».

Мне кажется, я скоро такую татуху набью себе. Прямо на лбу.

— Вот об этом я и говорила, — очень медленно говорю я сестре, привлекая её внимание. — Сейчас ты открываешь дверь, я запрыгиваю в нее, ты быстро садишься в тачку и давишь по газам.

На секунду глаза сестры испуганно расширяются, а потом она, начиная весело и громко хохотать, открывает передо мной дверь своей спортивный машины, и, прежде, чем я успела закрыть её, Алина уже сидит рядом, заводя мотор.

— А ты умеешь развлекаться, маленькая. — Она продолжает весело хохотать, закручивая руль максимально влево, пугая тех девчонок, заставляя их, словно кошек, отпрыгнуть как можно дальше.

— Сейчас тебе будет еще одно развлечение, — шиплю я кошкой, начиная неплохо так накручивать себя на вертеле ревности. — Щас я наберу номерок, и весело будет вообще всем.