— Ой, дорогой, ты не переживай, — я ехидно захихикала, — мы многое друг о друге не знаем.
Ясен овощ, что обычный просмотр фильма плавно перешел в поцелуйчики-обнимашки, на которых я останавливаться не собиралась. Мне хотелось. Вот реально прям хотелось. И именно Соболя.
Конечно, когда такой парень — красивый, скулатый, темпераментный — обнимает и целует, тут любая бы поплыла. Вот и я поплыла, потираясь о парня как кошка, отчетливо тазом ощущая его стояк. И мне нравилось. Правда, не уверена, что такая дура в меня поместится.
— Так, Соболь, — тяжело дыша, я выпрямилась, усаживаясь поудобнее на его стояке, от чего парень закусил губу. Нравится? Мне тоже. — Сейчас надо расставить парочку точек по своим местам: я не девственница, но парня у меня никогда не было.
Член подо мной неплохо так дернулся. Как и сам парень.
— Это как? — Он тяжело дышал, держась своими огромными руками за мои бёдра, поглаживая большими пальцами по тазовым костям. Меня вело.
— Я ж гимнастка не в рот ебись какая. Вот на одних из растяжек мне и порвали целку. Такие дела. — Я пожимаю плечами, и снова начинаю двигать тазом, от чего парня тоже повело.
— То есть, технически, я буду у тебя первым?
— Ты в принципе будешь у меня первым, просто лет в шесть мне её надорвали. Че там дальше — я не знаю, не заглядывала. — Фыркаю, начиная потихонечку прибираться руками ему под майку, пальчиками оглаживая квадратики пресса. Один его вид заставлял меня сжимать ноги в сладкой судороге.
— Ну-ну, Вишенка, — Ваня усмехается, показывая клыки, от чего внизу живота еще раз проходит судорога. Приятно. — Не бойся. Раз ты девственница, — Мы переворачиваемся, и я оказываюсь снизу, в глазах Вани проказливо блестят, — мы с тобой попробуем другой вид развлечений.
В момент, когда парень начинает медленно спускаться, целуя мою шею, до меня доходит, что этот романтик хуев собирается делать, и мои бедра сами собой сжимаются в захват. А ноги у меня — дай боже каждому, ими арбузы можно давить.
— Виктор, где моя роза, блядь. — Говорю я, а потом, от абсурдности ситуации, меня пробивает на адский смех, на что Соболь смотрит лишь с долей недоумения. Как на умственно отсталую.
— Вишня, ты в края ебанулась? — Он нависает надо мной, приподняв бровь, а я просто катаюсь по кровати между его рук и истерически смеюсь, буквально задыхаясь. — Какой Виктор, блядь?
— Прости, Вань. — Слова выходят скомканные, и даже глубокие вдохи мне не помогают. Все желание пропало. Зато настроение хорошее. — Просто ситуация… Я потом объясню… Когда-нибудь… В любом случае, идея такая себе.
— Серьезно? — Он обессиленно падает на кровать рядом, закатывая глаза. — Ты просто конченная, Вишня. Больше у меня слов нет.
— Вань, ну прости! — Снова истерический смешок. – Дело не в тебе, просто я ебанутая.
— И я даже спорить не буду! — И хотя было видно, что Соболь разочарован, на дне его огромных глаз плескалось доброе веселье, но не подъебнуть меня он, конечно же, не мог: — В любом случае, как же мне теперь говорить всем, что я ебал садового гнома? — Мои брови, казалось, взлетели до самой кромки волос. Даже вы в ахуенезе, да?
— Руку свою можешь ебать.
Дело было не в садовом гноме. Не в шутке, не в затаенном комплексе неполноценности. Дело было во фразе. «Как же мне говорить всем».
Да бля-ядь!
— Вишня, ебать тебя в рот. — Он оплетает руками злую меня и затаскивает на себя. На этой дуре я могу спать, используя торс парня вместо матраца. — Я не собирался никому рассказывать. Это был тупой подъеб. Очень тупой. Ты хоть раз слышала, чтобы я кого-то ебал со школы?
— Нет. — Я все еще зла, все еще не смотрю ему в глаза.
— Мусора пакет. — Закатывает глаза он, и я начинаю потихоньку расслабляться. — Я бы никому не рассказал. Наша постель — только наша. Это единственное правило.
В принципе, оно меня устраивало. Вполне себе, поэтому я, подтянувшись на руках, оплела его шею руками и поцеловала.
В общем, в ту ночь я лишилась девственности.
По-настоящему.
========== 4. “Остроты сюжета” ==========
Я очень чутко сплю — достаточно малейшего внешнего дискомфорта, чтобы я проснулась. Так что когда Ваня начал ворочаться, перетягивать на себя одеяло, материться, скрипеть зубами и клацать по экрану телефона, я тут же открыла глаза.
На Соболя в тот момент было страшно смотреть — в загнанном полумертвом звере и то меньше отчаяния. Он дышал настолько заполошно и рвано, что я на секунду испугалась, что парень двинет кони прямо в моей постели, а губы беспрерывно шептали «блядь-блядь-блядь».
Такого испуга я в жизни никогда не видела.
— Вань, — я специально шепчу, чтобы не напугать его еще сильнее, и кладу ладонь на его плечо.
Парень дергается и поворачивается ко мне, и ему нужны были эти доли секунд, чтобы банально узнать меня. Черт, братан, что случилось у тебя такого?
— Боже, Вишня. — Тяжелый вздох узнавания, и Соболь откладывает телефон на тумбу, тут же подгребая меня под себя, оплетая руками и ногами, сворачиваясь вокруг меня клубком. — Все хорошо. Теперь все хорошо.
И он затихает, а я стараюсь не дышать лишний раз, чтобы не тревожить его еще сильнее. Но ситуация, когда огромный почти взрослый парень испуганно прижимается ко мне и вздрагивает каждый раз, стоит мне сделать чуть более глубокий вдох, очень прочно врезалась в мое сознание, поэтому я покрепче прижалась к нему и постаралась заснуть.
Что ж, видимо, не одна я такая проблемная на свете.
Все утро Соболев был сам не свой: постоянно отключался от реальности, мог по несколько минут вдуплять в одну точку, то и дело врезался во все углы и постоянно заглядывал в телефон, но о причине такого своего поведения он говорить категорически не хотел.
— Все нормально, Вишня, не лезь! — Это все, что я слышала, когда пыталась что-то спросить, причем говорил он это достаточно зло и раздраженно.
И, после пятой попытки влезть, моя сердобольная душонка, которая прям стремилась обнять-обогреть-защитить, вдруг поняла, что это же просто секс. Секс и ничего такого. Зачем я тут из себя хуй пойми кого строю? Мне что, больше всех, блядь, надо? Я не собака, которую можно сначала погладить, а потом в пешее эротическое послать. Я сосал, меня ебали. Все.
Кивнув принятому решению поскорее накормить его и сплавить нахер, чтобы я могла посидеть в тишине и попенять себя за такой опрометчивый поступок, как лишение девственности, я продолжила варить овсянку с бананами.
Нахуя? Ну я понимаю. Да, захотелось. Да, повелась на момент, на сладкую внешность и охуевший рост. Но могли же просто пососаться! Я могла отсосать, на крайний случай. Но нахуя было делать именно вот так?
Глупая, глупая Вишня!
Все, никаких мужиков! Никогда! Уйду в лесбиянки! С бабами проще! Они не ебут вола, не создают проблемы!
Огромные ручищи схватываются на моей талии, и мимолетного взгляда хватает для того, чтобы увидеть, как соприкасаются его пальцы. Чет я слишком сильно схуднула.
— Вишня, — он поднимает меня над полом и сажает на кухонный стол, нависая сверху. Во взгляде — загнанный зверь, который боится лишнего шороха. — Я вижу, как в твоей маленькой, прекрасной, но до жути дурной голове крутятся херовые мысли. Прости меня. Я понимаю, что после нашего первого секса ты бы хотела цветы и кофе в постель. И я клянусь, что так бы оно и было, если бы не обстоятельства. У меня произошла ситуация. И, как только я ее решу, между нами все будет по-другому. А пока, Вишня, нам лучше не общаться.
Я не знаю, что на меня нашло, но, подтянув ноги к груди, я со всей силы пнула его в живот, отталкивая его от себя.
Он отлетает, врезаясь поясницей в столешницу и сползая на пол, и злобно шипит, я вижу, как он сдерживается, чтобы не заорать на меня.
— Ты, сладкий мой, надевай штанишки и пиздуй по тихой грусти отсюда! Обстоятельства, блядь! — Моей злости просто не было предела. Тупее отмазки я просто не видела. Да, я видела его состояние. Да, я догадываюсь, что у него случилось что-то страшное. Что напугало его до истерики. Но у меня один единственный вопрос: почему меня это должно ебать? Вот и я не понимаю. — Я, блядь, привыкла, что меня унижают. Постоянно, блядь, видят во мне проблему и всегда смотрят так, будто я сдохну скоро. Но от тебя, Соболь, — делаю паузу, чтобы набрать побольше воздуха в грудь, и делаю акцент на последней своей фразе, — я такого не ожидала.
