Иногда вечерами мы смотрели фильмы — так как телевизоры она не воспринимала, я попросила Филиппа привезти нам карманный проектор, к которому можно было подключиться по телефону. А иногда она читала мне вслух, и не всегда это было на русском: Кристина знала семь языков, и каждый почти в совершенстве. На вопрос: зачем, она всегда улыбалась и говорила, что в жизни всяко пригодится.

Кристина стала моим кумиром. Моей богиней. Сестрой и матерью, которых я всегда хотела.

Со временем я даже начала оставаться спать с ней, потому что находиться одной было просто страшно.

Иррациональный страх того, что мои конченные родители сейчас выломают дверь и заберут меня в психушку не давал мне спокойно спать, и Крис предложила оставаться с ней, пока не станет лучше.

И если бы страх был беспочвенным!

Я слышала, как однажды ночью она обсуждала с кем-то по телефону как кто-то вломился к ней, но охрана быстро среагировала. И про черную машину, которая постоянно стояла у дома. И про одних и тех же огромных мужиков, которые сновали туда-сюда целый день перед воротами.

Из дома мы почти не выходили. Я так точно — даже в школе перевелась на дистанционку.

Родители со мной связываться почти не пытались — бросили попытки после недели игнора. А вот Алине там капитально сорвало крышу — мать все же заставила ее сделать аборт, а виноватой осталась я. Когда я рассказала об этом Кристине, та хохотала настолько сильно, что даже выступили слезы.

— Знаешь, я уже не могу дождаться суда: хочу посмотреть на их воочию! Такие колоритные персонажи! Таких даже фиксики не починят!

— Крис, — я не хочу спрашивать. Не хочу озвучивать вопрос, потому что боюсь услышать ответ, к которому не буду готова. Но жить в неведении я тоже больше не могу, — а ты уверена, что мы выиграем дело?

— Конечно! — она ни секунды не колеблется. На стене целуется киношная парочка: Крис нравятся старые романтические комедии. Она находит их занятными. — Во-первых, твой адвокат — сама Александра, мать ее, Ким! Простите, теперь уже Царёва. Но сути это не меняет. Открою тебе тайну: у нее всего одно проигранное дело. И то — ее вины там нет: клиент напился после заседания и сбил человека насмерть. Ему новое дело накинули и старое открыли, так что не считается. Во-вторых, прокурор — мой очень-очень старый знакомый. В-третьих, половина полицейских этого города знакома со мной. Так что уж за что, за что, а за победу в этом деле ты можешь не переживать. Тем более судья — знакомый Конченного.

— А у вас все схвачено! — Непомерно удивляюсь, потому что при такой расстановке фигур проиграть вообще нереально, и Кристина улыбается моим словам, еле заметно подмигнув:

— А то ж!

И больше мы об этом не говорили.

Я даже не спрашивала о дате заседания, потому что боялась спугнуть мнимую удачу. Поэтому, когда рано утром Кристина растолкала меня, я сначала вздрогнула всем телом, уже заведомо зная, что она хочет мне сказать, а потом заплакала, чего не случалось со мной со времен ребухи.

— Ну и чего ты ревешь?

— Я не хочу туда идти! Не хочу их видеть! Они же опять вот начнут это все дерьмо на меня вешать! В нормальную семью играть! Мать рыдать начнет с Алиной на пару, какая я мразь неблагодарная, а отец просто молча будет на меня смотреть, что страшнее даже мамашиных завываний!

— Ева, моя ты хорошая, проживание со мной тебя явно испортило! — Я даже плакать перестала от такого заявления! Прям почувствовала, как слеза втянулась обратно во внутрь глаза! — Что, пожила в спокойной обстановке пару недель и все, можно рыдать? Ева. Ты жила с ними всю сознательную жизнь, и всю эту жизнь с боролась с ними за свою независимость. И физическую, и моральную! Терпела их семнадцать лет — потерпишь и пару часов. Я попросила Филиппа связаться с твоим братом для моральной поддержки. И если у него не хватит духа прийти лично, то он должен хотя бы позвонить. Мы на финишной прямой, Евангелина. Не время сдаваться. Так что приводи себя в порядок и спускайся завтракать. Относись ко всему с философским спокойствием: дерьмо иногда случается, важно лишь то, как ты к нему относишься. Для меня вся эта ситуация такая же романтическая комедия, в которой в конце все будет хорошо, поэтому я спокойна и уверена в себе. Втяни слезы, боец. Наш бой только начинается! — Она улыбается. Треплет меня по волосам и уходит из комнаты, оставаясь наедине со своими мыслями.

Но уже, если честно, не такими пугающими. Боже, я правда жила с ними столько лет, а тут вдруг чего-то расклеилась ни с того, ни с сего! Остался действительно последний рывок, и я сделаю его ни смотря ни на что!

Центральное здание суда, будем откровенными, пугало. До слушания оставался час, но Крис настояла на более раннем приходе, ведь если придется что-то резко делать, у нас будет время в запасе на подумать, и я, в принципе, была согласна с этой ее установкой, но пугающий мандраж все равно не отпускал меня, заставляя заламывать мелко дрожащие пальцы. Но в противовес к моей последней нервной клетке, которая забилась в самый дальний угол моей души и истошно кричала от напряжения, Кристина была невероятно улыбчива и приветлива! Она здоровалась со знакомыми, болтала, смеялась, собирала вокруг себя людей. Для них она была солнцем, на которое летели бабочки, и это стало спасением, потому что на меня никто не смотрел. Никто не говорил со мной, никто не обращал на меня внимания, а Крис, заметив мой облегченный вздох, лишь весело подмигнула, возвращаясь обратно к веселой беседе, давай мне ненадолго сбежать и остаться наедине.

И, правда, ненадолго остаться наедине, привалившись спиной к колоде, мне было действительно нужно.

Немного обмозговать ситуацию. Подумать о том, и о сём. Немного о родителях, немного о себе и будущем, потому что сегодня изменится все, а наступившее завтра будет абсолютно новым и неизведанным.

Из своего убежища я услышала, а потом и увидела, как приехали громкие родственники с кучкой адвокатов, как эти же адвокаты обещали родственникам стопроцентную победу, а те одобрительно кивали в ответ. И лишь отец был необычайно задумчиво: он тоже кивал в унисон женщинам, но при этом мысли его были где-то не здесь. Интересно, что же вертелось в его бородатой голове?

Родители уже скрылись за очередным поворотом, но я все еще стояла на четвереньках, вглядываясь в пустоту, где когда-то были люди, в которых я верила всем сердцем. И тогда-то мне перегородили обзор. И не узнать его — значило бы не узнать себя.

— Милый Натан, как ожидаемо и неприятно! — Я отряхиваю руки и усаживаюсь на зад, подпирая собой стену. Почему-то хотелось курить. В доме Кристины был только электронный айкос, к которому я со временем прикипела всей душой, но на заседание Крис не позволила мне его взять, шутя о том, что от нервов я закурю прямо перед судьей. А я могу.

— Позволишь мне объясниться?

— А зачем?

— Ты не хотела бы узнать причину?

— А зачем, если ты все равно до сих пор трусливо даже не прочитал мои сообщения. Что, Коэн, испугался, что после одного единственного раза я резко начну тебе навязывать отношения? Понимаю. И не осуждаю. Но от меня-то ты чего хочешь?

И Натан потупился, спрятав взгляд где-то в мысах своих кроссовок, лишь бы не смотреть на меня. Потому что отмазки кроме как про испуг серьезных отношений у него попросту не было. А другую он не придумал. Вот и стояло это совершенство богов и неистово тупило. А семнадцать тут, смею заметить, мне.

— Откуда ты узнал про сегодня?

— Коля прислал. — Я закатываю глаза настолько сильно, насколько могу. Трусишка. Испугался сам и отправил того, кого точно не жалко. — Позвонил, рассказал. Сказал, что не сможет встретиться с родителями. Просил передать извинения.

— Да в жопу его извинения. — Чуть усмехаюсь, потому что сил моих больше нет. — Твои, собственно, тоже.

— Ева, — донеслось мне в спину, когда я почти завернула за угол. Интересно, что же милый Натан мне скажет в такой день? — Может, попробуем сначала?