«Что же ты, головотелый…» Что же ты, головотелый, Легкий сахар не грызешь, А на стеночке, на белой, Всё отшельником живешь? Что же ты, головопузый, Всё скучаешь и молчишь? Разве только с пьяной Музой В серой щели переспишь. Ты ее, как муху, ловишь, Паутинясь целый век. Тёмнотелыш, тёмнолобыш, Насекомый человек. 1968 «Страшнее нет – всю жизнь прожить…» Страшнее нет – всю жизнь прожить И на ее краю, Как резкий свет, вдруг ощутить Посредственность свою. Как будто ты не жил, Соль мира не глотал, И не любил, и не дружил, А только дни терял. Как будто ты существовал В полсердца, в пол-лица, Ни бед, ни радостей не знал Всем телом, до конца. И вот – поверь глазам: Как соль, стоит стена… Ты был не тот, не сам, И словно соль – вина. 1968–1972 Холера 1 Полудух, полудевка – холера Ртом огромного размера Ест немытые овощи И человеко-траву. И бессильны руки помощи, Если рядом, наяву, Блуждает эта дева, Неся зерно пустыни, Чашу огненного гнева И невымытые дыни. В час, когда за чашкой водки, В разговоре о холере, Тратя мысли, тратя глотки, Ищем легкого экстаза, Неужели в наши двери Светлоокая зараза, Крадучись, войдет? Лето 1970 2 Она – Эриния, она – богиня мести, И крови пролитой сестра. И она в курортном месте Появилась неспроста. А мы – курортники, мы – жалкие желудки, Населяя санаторий, И жуя как мякиш сутки, Ждем таинственных историй. Мы здесь избавлены от уз Работы скудной и немилой. Нам дал путевки профсоюз, Чтоб запаслись телесной силой И, бодрый разум обретя, Существовали б как дитя. О, южное море и горы — Пейзажи как на открытке, И красавиц местных взоры, И прохладные напитки В час жары, а в час прохлады В садах работают эстрады, А ещё по вечерам Закат работает пурпурный И корабль литературный По морским плывет волнам. И мы – курортная земля, Руководимы чувством меры, Но аллегория холеры Сошла на берег с корабля И свои дурные овощи На базаре продала, И раздался крик о помощи, Крик «Спасите! Жизнь прошла». Смятенье. Все уносят ноги На север. К здоровым местам. И аллегория тревоги Бежит за ними по пятам. А в санатории – скандал: Боимся моря, пляжа, пищи… О, кто Эринию позвал? И месть за что? Мы сердцем нищи. Мы скромно жили. Мы служили И боль напитками глушили, И Эрос нас не посещал. Лето 1970 «На улицах летнего света…»
На улицах летнего света Пить воду и яблочный сок, Шататься без толку, шататься, Забыться, не слышать стараться, Как дышит развязанный где-то Смертей и рождений мешок. Как страшен бывает ребенок Для жалких, никчемных отцов, Так время сквозь боль и спросонок Пугает – и прячешь лицо. На улицах сорного лета Экскурсии, игры детей, И боль от животного света Грядущей любви и смертей. 1970 «Мешает зависть дышать и жить…» Мешает зависть дышать и жить, Рассыпаясь злобой мелкой, И земля безумной белкой Под ногами мельтешит. Каждой ночью – скука сердца, Боль от разных неудач, Нерожденного младенца Под землею – тихий плач. Право, трудно – не безделка Стать счастливым, жить как все И забыть, как бьется белка В сумасшедшем живом колесе. Весна 1972 «То ли Фрейда читать…» То ли Фрейда читать И таскать его басни в кармане, То ли землю искать, Как пророческий посох, в бурьяне. То ли жить начинать, То ли кончить, назад возвратиться В общерусскую гать, В эту почву, кричащую птицей. Или лучше про пьяную кружку Поэму писать И ночами подушку, Как мясо, кусать. Весна 1972 «О лед, всемирный лед, тюрьма…» О лед, всемирный лед, тюрьма… Вся стужа звездная над нами, Как будто Древняя Зима Оделась ясными зрачками И смотрит в нас – со дна Невы, Читает нас – живую кожу, Как буквы – с ног до головы. Январь 1973 |
