Фемиду тяготил статус «бывшей жены». Она не понимала, что нашел Зевс в жестокой и самовлюбленной Гере, но волю Бога оспаривать глупо и бессмысленно. Зато у Фемиды есть три прекрасные дочери! И она не позволит никому навредить девочкам!

Фемида зажала нить между пальцами:

– О Великий Зевс! Это же нужно было только придумать! Наградить человечку взаимоисключающими качествами! Умная и красивая! Да где же это слыхано! Да с таким «дуэтом» можно много бед нагородить. История Елены тому примером.

Фемида задумалась, все так же удерживая нить в пальцах. Что же теперь делать? Отменить волю богинь не в её силах. Вот разве что слегка подкорректировать:

– Честность и стремление к справедливости! Вот тебе мои дары, смертная!

Довольно улыбнувшись, подхватив весы, которые Богиня уронила на пол, когда занималась чужой судьбой, поправив на глазах повязку, Фемида, как и две её предшественницы, покинула пещеру.

Она прошла всего лишь в полуметре от Зевса, давно занявшего наблюдательный пункт у старой оливы и ожидающего, когда же уйдут его женщины.

Мужа своего Фемида, занятая мыслями о неотложных делах, не заметила.

Зевс вошел в пещеру ни от кого не скрываясь.

Громко окрикнул дочерей, которые подбежали к отцу, улыбаясь и ожидая похвалы за проделанную работу.

Но похвалы не последовало. Отец сурово смотрел на Мойр и хмурился:

– Как это понимать? Почему вы позволяете вмешиваться в людские судьбы всем, кому не лень?

Мойры что-то начали лопотать, оправдываться тем, что сегодня день такой суматошный. Они все еще не могли взять в толк, на что сердиться отец.

Зевс указал на веретено, над которым полдня колдовали Богини:

– Я вот об этом!

Мойры охнули. Прижали ладони к щекам.

Еще утром тоненькая тусклая, готовая вот-вот оборваться ниточка, стала прочной, шелковистой, переливающейся жемчужным цветом с оттенком серебра.

Зевс, как еще недавно его женщины, ухватил пальцами нить. Закатил под лоб глаза:

– Если бы не был Верховным Богом, возопил бы: О Боги! Как сможет жить смертная с таким набором качеств?

Мойры смотрели на отца, не в силах что-либо понять.

– Подумайте сами, – обратился Зевс к дочерям:

– Умная, красивая, справедливая и честная! Какому человеку под силу этот «коктейль» качеств? Не каждому Богу он по силам, что уж говорить о смертных. Её, такую, растопчут, уничтожат, попытаются низвести до своего уровня все, кто захочет, – Зевс тяжело вздохнул.

Мойры испугано смотрели на отца:

– Что же теперь делать?

– Что делать – что делать. Я почем знаю? Начудили ревнивые бабы-дуры, а мне теперь думай, как исправлять, – указательным пальцем Зевс потер лоб:

– Вот разве что это, – Верховный Бог сжал нить покрепче:

– Мой дар тебе, смертная, стойкость! Какой бы сложной и тяжелой не была ситуация, ты её преодолеешь!

Нить в руках Бога замерцала, словно покрылась тонкой плёнкой из воска. Зевс довольно улыбнулся, подмигнул дочерям:

– Вот теперь порядок. Внимательнее будьте. Только мне позволено изменять судьбы смертных, а не всем, кому не лень.

Мойры согласно кивнули.

Уже выходя из пещеры, Зевс обернулся:

– Какое имя у человечки?

Лахесис прикоснулась пальцами к конусу, крикнула вслед уходящему отцу:

– Виктория!

– Победа, значит. Ну-ну. Посмотрим, – ответил Зевс уже скрывшийся в зарослях олив.

Всех, приезжающих погостить в Город у Моря, очаровывает красота и изысканность его Центра, приводит в восторг богатство архитектуры, обилие исторических памятников.

Умиляет мягкий ненавязчивый Фонтан, с его частными домами, утопающими в зелени садов, круглый год, обдуваемый морским бризом.

Даже невзыскательная Молдаванка привлекает внимание, навевая воспоминания о рассказах Бабеля и всем известном Мишке Япончике. Это то, что Город спешит продемонстрировать своим гостям, чем он гордится и что выставляет напоказ.

Ну а как же иначе? По-другому быть не может, да и не должно.

Скажите на милость, какая нормальная хозяйка начнет показывать гостю захламленную кладовку или увитый паутиной чердак? А уж тем более, разомлев от восторга гостей после осмотра ухоженного цветника и сада, отведет ничего не подозревающего посетителя в самый дальний угол двора, и начнет демонстрировать ему компостную кучу?

В этом плане города мало чем отличаются от людей.

Есть у них и свои дымные кухни, и свои, спрятанные от чужих глаз, чердаки и кладовки, и, конечно, ямы для сброса всякого ненужного хлама.

Районы, которыми Город хвастаться не спешил, выставлять напоказ не собирался. Нечего там, особо, демонстрировать, нечем гордиться.

Ну а визитёры… их ждет роскошная изысканная гостиная – Центр, прекрасно декорированная комната для гостей – Фонтан, да в конце-концов, уютная веранда – Люстдорф. Вот и пусть себе отдыхают, хозяйку нахваливают, а по углам шастать нечего.

В Городе у Моря, как и во всех других годах, была своя «кухня» – рабочая Пересыпь, начинающаяся сразу за Пересыпьским мостом.

Как будто кто-то отгородил, отрезал этим мостом район заводов от Центра.

Казалось, вот еще пару метров тому, совсем рядом, гремит духовой оркестр в Горсаду.

Вон за тем поворотом вальяжно раскинулось старинное здание медина.

Но кто-то, как японской ширмой, отгородил от посторонних глаз «кухню» Города.

Всего несколько шагов, и все становится другим.

Даже воздух другой. Не мягкий и пряный, напитанный ароматом моря, а сухой, резкий, заполненный запахом разогретого метала, цементной пыли и нефти.

Были «летние кухни» – Заставы, Первая и Вторая, не уступающие Пересыпи по количеству фабрик и заводов, но все же немного отличающиеся уже хотя бы тем, что жители этих районов стремились хоть как-то украсить свой быт и свои дома, высаживая вокруг них «почти Фонтанские» сады. Что, впрочем, мало улучало качество воздуха удаленных от моря рабочих районов.

Были свои «кладовки» – Ближние и Дальние Мельницы, о существовании которых, даже проживший много лет в Городе человек, знал только по их именам, ни разу там не побывав. Да и зачем? Зачем досконально изучать то, что тебе не нужно? Лежит себе «всякое» за плотно запертой дверью – вот и пусть лежит, никому не мешает. Разберем и изучим, если будет в том нужда. А пока – ну его.

Был свой «чердак», причем не один – Ленпосёлок и Слободка. Вроде и все там хорошо, и сложено все нужное в хозяйстве, но нужное так, на потом. И уж тем более, не для демонстрации посторонним.

Ну и конечно, была у Города своя «компостная куча», своя «выгребная яма» – район, который был известен если не всем, то многим под прозвищем «Палермо».

Слепленные кое-как домишки поражали взгляд своей убогостью: четыре стены и крыша. И это все. Большего хозяева от своих жилищ и не требовали. Лишь бы ветер со всех сторон не дул и с неба не капало. Заросшие бурьяном и чертополохом огородики, которые когда-то, давным-давно, пытались приспособить для выращивания овощей, но вскоре забросили, потому как был у Палермо свой, очень доходный и оберегаемый от вторжения чужаков, бизнес.

Палермо торговал наркотиками.

В ассортименте Палермо была наркота на всякий вкус и на всякий кошелек.

Здесь мог найти, чем «поправиться» ощутивший прелести ломки приверженец морфия, случайно оказавшийся вдали от спасительной дозы.

Тонконосый кокаинист, закатив истерику в одном из домишек, отведенный к тому, кто «в теме», находил свою спасительную дорожку.

Приверженцы герыча редко забредали в Палермо, но уж коль с ними приключалась вот такая беда – остаться без очередной порции, убивающего не по дням, а по часам, яда, ну что ж, для него тоже отыщется нужный пакетик с порошком.

Но не эти «изыски» были основным источником дохода Палермо.

Посёлок варил «ширку».

Тот, кто по какой-то причине не мог или не хотел варганить вонючее варево, забивал гильзы «Беломора» «планом», держал в углах комнат мешки с маковой «соломкой».