Лекса чувствовала себя маленькой девочкой, запутавшейся в себе, которая теперь уже не понимала, что делать, к кому идти. Есть ли люди, которые еще не наплевали на нее? Возможно, кто-то решил, что девушка относилась очень несправедливо к своей матери, несмотря на то, что это совершенно не так. Лекса любила маму, чувствовала ее поддержку и заботу, но Анджелль никогда не могла укротить бурный нрав своей дочери, являясь человеком совсем других взглядов.
А Оливер? Что теперь с ним? Чем эта Молли была так прекрасна и удивительна, раз он решил, что эта девчонка, которая никогда не шла на крайние меры и на рискованные поступки, чтобы помочь Оливеру и быть рядом, когда он того нуждался, может стать его второй половинкой, его светом и звездой? Лекса больно прикусила губу, чувствуя, как с глаз текут слезы. Какая же она жалкая и слабая, раз лежит сейчас на кровати, прижимая к груди мягкую подушку, и ревет, словно маленький ребенок.
Однако девушка ничего не могла поделать с тем, что еще при первом знакомстве различила особую связь с Олли, что не могла отказать ни одной его просьбе, что преданно помогала ему, словно маленькая глупая собачка, что ставила чувства выше своих и пыталась подавлять свои глупые эмоции, что мальчик с большими темными грустными глазами украл ее сердце.
Лекса ненавидела думать об этом, но теперь уже глупо противиться и что-то отрицать, когда все уже предельно ясно. Ричардсон без ума от этого хрупкого ребенка, за которым нужно постоянно следить, чтобы он куда-нибудь не вляпался, а сам Расмуссен решил отдать свое сердце в руки глупой Молли, которая никогда и ничем не сможет помочь Олли в его тяжелой жизни.
Лекса определенно терпеть не могла Фостер, эту Дюймовочку с большими глазами и идиотской книжкой про любовь в руках. Ричардсон, если бы могла, определенно убила бы эту маленькую дрянь собственными руками. Лекса ненавидела Молли еще с тех пор, как начала замечать на ней взгляды Оливера. Тогда парень отнекивался, но Ричардсон — не идиотка.
Лекса вскочила со своего места и начала разбрасывать по комнате игрушки, швыряться вещами и кричала, громко, надрывно, пытаясь выбросить все эмоции прочь. Ее не волновало, что эти звуки наверняка слышала и мать, которая позже расскажет обо всем отцу, и слуги, которые давно уже считали семейку Ричардсонов ненормальными, потому что беднягам постоянно приходилось убирать разбитую Эриком посуду.
— Люби меня! — вскрикнула Лекса и осела на пол, захлебываясь рыданиями.
Но несмотря ни на что, девушка не могла злиться на Оливера и на то, что он предпочел ей другую девушку. Его глупое сердце полюбило Молли, а значит, Лексе придется это принять. В конце концов, она должна быть хорошей подругой.
***
Hozier — Better love
Оливер, кажется, уже даже успел заснуть, когда в дверь внезапно кто-то слабо постучался, даже как-то вяло, что парень удивился, почему услышал этот звук и даже очнулся от сна, разбуженный им. Однако отец, стоило полагать, не покинет зону своего комфорта, чтобы открыть дверь. В первую очередь Расмуссен подумал о том, что Эльфрида и дядя Гловер решили навестить родственников. Он пытался утешить себя этой мыслью, но выходить в коридор поздней ночью все равно было как-то некомфортно и, как бы стыдно не было бы это признать, страшно.
Наконец, пересилив себя, парень поднялся с теплой постели и надел халат, после чего на всякий случай схватил в руки толстый словарь. Он приоткрыл дверь и прошел в коридор, на секунду остановился, надеясь, что стук прекратился. Но как же! Тихий, прерывистый, осторожный, словно поздний гость боялся поранить костяшки, звук все еще раздавался по дому. Оливер заглянул в комнату отца, и увидел его, видимо, тоже встревоженного поздним визитом, выглядывающего в окно, чтобы понять, кто является незваным гостем.
— Пап, мне страшно, — прошептал Расмуссен, крепче сжимая пальцами словарь.
— Не бойся, — хрипло ответил Йоханесс, схватив стоящую возле камина кочергу.
Мужчина уверенным шагом вышел в коридор и направился к входной двери, однако Олли увидел в его сонных покрасневших глазах беспокойство. Район, в котором жили сын и отец, едва ли можно было назвать спокойным, так что волнение было весьма обоснованным. Может быть, это наркоманы, ищущие деньги на новую дозу, или громилы, решившие поразвлечься, или даже подростки, которым не хватает веселья.
— Кто там? — сухо спросил Йоханесс, подойдя к двери вплотную.
— Эрик, Йенс, это Эрик, — раздался глубокий низкий мужской голос, обладатель которого, кажется, был немного пьян.
Оливер удивленно хлопал глазами, не понимая, кто такой этот загадочный Эрик и откуда он знает отца, но тот сразу же поставил кочергу возле стены, расплылся в странной и довольно глупой улыбке и поспешно попытался открыть закованную на несколько замков дверь. На крыльце стоял молодой мужчина, который обнимал себя руками и дрожал от холода, но губы его почему-то были изогнуты в дружелюбной улыбке. Он был одет в дорогую рубашку и брюки, но отчего-то не накинул на себя никакой верхней одежды, что казалось Оливеру каким-то жутким противоречием. Также мужчина выглядел очень ухоженно и, может быть, парень бы даже осмелился назвать его красивым, слишком красивым, если бы не шрам, пересекающий левую бровь, и три странные точки, видимо, татуировки, под правым глазом. К тому же, незнакомец был пьян, что явно не добавляло красоты его образу.
— Какими судьбами, Эрик? — ошарашенно спросил Йоханесс, закрывая дверь за мужчиной.
— Мне нужно было с кем-нибудь поговорить, и я выбрал тебя, — хмыкнул Ричардсон. — Прости, что так поздно.
— Ничего страшного. Проходи, сейчас я налью тебе чаю. Блять, ты весь продрог! Кофту? Тебе принести кофту? Хотя они у меня все не очень новые и не очень красивые, — протараторил Ольсен, при этом бегая взглядом по коридору, понимая, что дома ужасно грязно, и переминаясь с ноги на ногу от волнения. — У нас совсем не прибрано! — взвыл Йенс.
— Не страшно, я не великая императрица, — мягко улыбнулся Эрик, нежно погладив Ольсена по плечу. Художник замер на месте, чувствуя ускоренное сердцебиение.
Оливер медленно переводил удивленный взгляд с Эрика на Йоханесса, хлопая большими испуганными глазами, пытаясь понять хоть что-нибудь, что здесь происходило. Ситуация казалась слишком странной, а отношения отца с этим неизвестным мужчиной слишком… близкими? Неправильными? Расмуссен зажмурился и потряс головой, пытаясь отогнать ненужные мысли, лезущие в голову, которые пугали его не меньше, чем наколка ночного гостя на лице.
— Ах, Оливер, точно, — голос отца дрожал, да и сам он казался очень взволнованным. — Эрик, это мой сын.
Мужчина медленно подошел к Оливеру, внимательно рассматривая его, при этом щурясь.
— Очень приятно, юноша. Можешь звать меня просто Эриком, — гангстер протянул руку парню для пожатия.
— М-мне тоже. Тогда Вы меня з-зовите просто Олив-вер, — все еще немного испуганно ответил Олли, отвечая на рукопожатие.
Йоханесс нетерпеливо схватил Эрика за запястье и потащил его на кухню.
— Пойдем, я сделаю тебе чай, — настойчиво произнес Йенс, чувствуя, как вскипает. — Олли, иди спать, тебе завтра в школу.
— Нет, подожди! — капризным тоном воскликнул Ричардсон. — Пусть Оливер попьет с нами чаю, это ведь всего минут пятнадцать!
Вообще-то Ольсен до ужаса боялся того, что сын сможет что-нибудь понять, потому что Йоханесс прекрасно знал, что выглядел слишком очевидно. Что тогда Олли будет думать о своем отце? Начнет его ненавидеть за то, что тот помешался на главном мафиози города? А еще совсем не хотелось делить внимание Эрика с кем-то другим. На сердце все металось и стонало, но
Ричардсон выпятил нижнюю губу и умоляющим взглядом смотрел на Йенса. Знал бы гангстер, как Йоханессу хотелось прямо сейчас глубоко и нежно поцеловать его и выполнить любую прихоть гангстера, даже самую безумную. Сейчас Эрик был похож на маленького ребенка, совершенно не соответствуя своей репутации жестоко мафиози, что для Ольсена стало настоящим ударом. Он разбит и уничтожен перед этим уникальным и прекрасным человеком, готов прямо сейчас упасть ему в ноги и целовать дорогу, по которой они ступали.
